Ну и видок у меня был после такого путешествия! Кажется, после нескольких часов, проведенных на куче щебня, смешанного с углем, я ничем не отличалась от моего спутника — бомжа дедушки Миши, который тем не менее был в превосходном настроении, даже насвистывал что-то еле слышно! Рядом с ним было как-то стыдно унывать из-за своего трубочистного вида.
— Счастливо, дочка! — сказал на прощание дедок. — Я тут прямо помолодел лет на пятьдесят.
— Вот, в подарочек, — сказала я, протягивая дедульке десятидолларовую бумажку. — Спасибо за яичко.
И не дожидаясь лишних вопросов, побыстрее нырнула в темноту, надеясь сделать вынужденную остановку по пути домой у Ксюши, по крайней мере — умыться и переодеться.
— Ты откуда такая чувырла? — всплеснула руками Ксюша, когда я предстала перед ней во всей своей угольной красе. — А ко мне этот прибегал… сынок Погорельцева, сказал, что ты тоже пропала из поезда, и еще милиционер твой, такой на лицо весь из себя интересный…
— Володька, что ли? — догадалась я сразу. — Ерунда! Никуда я не пропадала, просто была на задании. У тебя вода горячая есть? Душ бы принять.
— Есть, все есть, — засуетилась Ксюша. — Сейчас мы тебе все устроим в лучшем виде. А водочки хочешь?
— Из железяки? — спросила я, вспомнив, с чего началась наша последняя встреча. — А, давай, а то промерзла я что-то на ветру…
— На каком ветру? — удивилась Ксюша. — Так ты как, нашла нашего пропащего?
— Давай сейчас не будем о делах, что-то совсем пока сил нет, — попросила я свою троюродную сестрицу, втянувшую меня в это дело.
— Давай, и черт с ним, — мигом согласилась Ксюша.
Моя родственница действительно постаралась проявить себя в лучшем виде — наладила душ, накормила ужином, напоила водочкой и даже уговорила лечь у нее спать, приговаривая, что утро вечера мудренее. Впрочем, я не особенно сопротивлялась.
Но уже через час сильно пожалела о том, что согласилась остаться. Ксюша с сыном спокойно спали, а я все лежала и слушала за окном гудки локомотивов, шум колес, и казалось, что снова куда-то ехала, ехала и никак не могла приехать.
Это был не сон, а сплошное мучение.
«Господи, и с какой стати раньше я так любила железные дороги и поезда? — вспоминала я, ворочаясь с боку на бок. — И чего в них хорошего? Уж куда приятней летать на самолетах. А еще лучше — преспокойно плыть куда-нибудь к берегам Америки на океанском комфортабельном лайнере, чтобы в каютах были маленькие зеркальные бары, музыка, мягкая постель… И, главное, никаких тебе гудков и лязганья колес…»
— «Восьмой», вызываю «восьмого», — раздался у меня прямо под ухом голос диспетчера. — Какого черта ты где-то мотаешься?
— Да на подстанции был, — отозвался на всю ивановскую, а точнее, на всю Аткарскую улицу «восьмой». — Не ругайся…
— Да как же не ругаться? — возмутилась в диспетчерской женщина. — Смеяться мне, что ли? Здесь не только я одна…
— Слушай, а хочешь, я тебе историю расскажу, недавно было с моим сынком, — примирительно перебил «восьмой». — Ты же знаешь, он у меня в дорожной милиции работает, вечно что-нибудь такое случается.
— Ну давай, — помолчав, согласилась дежурная в диспетчерской, которая, видимо, готова была слушать любые басни, лишь бы скоротать длинную трудовую ночь. — По-быстренькому.
Я прямо-таки заскрипела зубами от злости — хоть бы у них взорвалась вся их идиотская связь, чтобы наконец-то был повод установить что-нибудь более цивилизованное. Устроить, что ли, диверсию?
— Так вот, делали они на днях шмон очередной насчет наркоты, — стал рассказывать «восьмой» — Ну, чисто для профилактики, как всегда. А мужик один отказывается чемодан открывать. Ты же знаешь, всегда такой попадается — начинает про свои права говорить и прочую муть. Мой Санька ему говорит: тогда вылезай из вагона! Мужик тот с гордым видом хватает свой чемодан и выходит, говорит, что в ООН будет жаловаться. Но ты моего Саньку знаешь: он его все равно догоняет, чемодан вытряхивает, а там… Угадай, что там было?
Над ночным городом повисла долгая пауза.
— Баба, — наконец высказалась дежурная.
— Какая еще баба? — удивился «восьмой». — Надувная, что ли?
— Ну, труп, — выдвинула предположение слушательница. — Да ладно, говори, не томи!
— Ха, ни за что не догадаешься! Там была змеюка, представляешь? Удав или еще кто. Санька говорит — сроду такой страсти не видел, в две руки толщиной. Он от неожиданности даже во весь голос заорал и чуть в штаны от страха не наложил. Змеюка — нырк и к лесу поползла, а мужик бегом за ней! Я как представил…
— Брехня, — отозвалась диспетчерская дама строгим недовольным голосом. — Ты мне мозги глупостями не забивай, не отвлекай. Говори правду: где был?
Мой сон сразу как рукой сняло. Я вскочила с кровати и начала теребить Ксюшу:
— Эй, ты что-нибудь сейчас слышала?
— А чего такое? — села она на кровати, сонно, по-детски потирая кулаками глаза. — По радио, что ли, чего передали? Снова переворот какой? Или поумирали все министры?
— Анекдот рассказали, — ответила я. — Хочешь послушать?
— Ты что, с ума сошла? — удивилась Ксюша. — Ночь же на дворе.
— Да нет. Это ты давай рассказывай, в каком именно месте Санька высадил с поезда твоего «пропащего»? И почему ты скрыла от меня самое главное?
— А ты откуда узнала? — поразилась Ксюша и вдруг захныкала: — Санька просил никому не говорить, у нас с ним отношения…
— Какие еще отношения? Финансовые?
— Наоборот, любовь до гроба. Знаешь, как трудно сейчас личную жизнь устроить? А его ведь уволить могли за то, что он мужика из поезда самовольно выгнал. Он же не знал, что тот какой-то шишка. А потом этот Погорельцев взял и вообще пропал. Прикинь, каково ему?
— Кому? — не поняла я.
— Кому-кому? Саньке. Он и так извелся весь. Боится, что, если начальство узнает, еще и посадить могут, так сказать, за превышение служебных полномочий. А то и вовсе мокрое дело пришьют.
— А он тебе не рассказывал, чего так орал там, под насыпью?
— Да нет, а что там еще?
— Собирайся, — сказала я твердо. — Теперь ты со мной вместе везде кататься будешь. Прошвырнешься на куче угля — глядишь, и врать будешь меньше. Мало тебя все же тогда Костик потрепал, голубушка.
Глава 7 Русская версия «Анаконды»
— Вот здесь примерно дело было, — сказала Ксюша, когда машинист притормозил тепловоз и мы сошли на ничем не примечательную насыпь. — Здесь, на этом участке, поезд у каждого столба останавливается. Ну и чего дальше будем делать?
На этот вопрос я ответить пока не могла и только внимательно огляделась вокруг.
Сразу же за насыпью начинался лес, за которым виднелись какие-то домишки. Что-то похожее на небольшую деревеньку. За деревенькой по холмам снова поднимался лесной массив.
— И не знаю даже, чего здесь поезд тогда остановился, — удивленно заметила Ксюша, тоже озираясь по сторонам. — Тут и станции никакой нет. То ли встречный пропускали, то ли еще чего — сейчас уж и не вспомню. А тут у них с Санькой как раз страшный скандал вышел. Он у меня горячий, а этот тоже на принцип пошел.
Обычно поезд почему-то сразу после Крапивинска останавливается — то контроль какой-нибудь, то еще какая-нибудь заморочка — и почему-то всегда на восемьсот шестидесятом километре…
— Насчет этого километра я в курсе, — припомнила я своих недавних знакомых. — Со здешними скорпионами мы особо разберемся. Ну что же, пошли через лес к той деревне. Может, там что-нибудь узнаем?
— Ну вот, и чего это я теперь должна таскаться по каким-то захолустьям, — заныла Ксюша. — Как будто я сыщик. Я чай людям должна подавать, постели разносить, титан греть…
— Знала бы ты, сколько мне пришлось побегать из-за твоей конспирации — молчала бы, — остановила я ее строго. — И потом, учти — теперь от того, найдем мы Погорельцева или нет, зависит и судьба твоего Саньки.
Моя сестрица сразу же прикусила язык и сделалась безропотной, как овечка. А я подумала: вот она, великая сила любви! На что только не толкает она бедных женщин, готовых грудью защищать своих беспутных сожителей. Молчать, но не сдаваться!
Ведь если бы не случай, в жизни бы не узнать, как все было.
Первым делом я обошла и подробно осмотрела всю насыпь. Ничего особенно примечательного — обычный придорожный натюрморт: целлофановые пакеты, бутылочные осколки…
Странная выработалась привычка у нашего народа, путешествующего в поездах, — с лихостью швырять в окно объедки и мусор, зная, что все равно в этом месте не жить, а может быть, никогда и не видеть. А хоть бы даже и жить.
Признаться, меня слегка замутило, пока проводила необходимый осмотр. Ксюше-то что! Она сидела на насыпи, подставив солнцу ноги и руки — загорала, мурлыкала под нос какую-то песенку и была похожа в этот момент на рыжую кошку. Наверное, вспоминала своего бешеного милиционера.
