Началось самое главное: Момент Выбора.
Ученики по одному восходили на помост и объявляли о своём Выборе.
Первым вышел Лет. За него я не сомневался. Он и сейчас почти парил. Казалось, малейшее дуновение ветерка – и его снесёт с помоста и поднимет под облака.
– Я хочу… я хочу стать Птицей! – Лет распахнул руки, и на концах его пальцев блеснули пробивающиеся перья. Пройдёт полгода, его руки превратятся в настоящие крылья, и он взмоет ввысь. – Я хочу смотреть сверху и всё видеть! Я хочу вести за собой облака и поливать посевы Племени! Я хочу отгонять ледяные тучи и открывать солнце!
Собравшиеся одобрительно зашумели. Земледельцы обычно не очень интересовались деятельностью Школы, но такие животрепещущие вопросы, как погода, урожай, посевы, их волновали. И кому из детей не нравится прыгать под тёплым летним дождиком? А детьми побывали все.
Я слушал Лета и чувствовал его.
Многие хотели быть Воздушными и становились ими. И потом, изредка, их сознания соприкасались с моим, и я видел их глазами.
Я падал вместе с дождевыми каплями, сопровождая их; меня бросало потоками воздуха в лабиринтах ледяных облаков, я терял перья и ломал крылья вместе со своими учениками. И вместе с ними падал на землю и разбивался об острые камни… Или меня пронзали разряды молний высоко в облаках. И лишь боли – их физической боли – я не чувствовал. Или же я видел не действительные картины, а лишь воображаемые?
Вверху было очень интересно… и опасно.
Земля проплывала подо мной в лёгкой дымке, реки виделись сверху узкими полосками, ручьи – тонкими ниточками, леса – зелёными подушками, поля – жёлтыми циновками, люди – муравьями.
Я видел и то, чего не встречалось в нашей округе. Море… Они было слишком далеко, во многих и многих днях пешего пути отсюда, и потому никто из жителей Деревни никогда не бывал на его берегах. Я видел плывущие по Морю большие лодки с высокими мачтами и белыми парусами.
Лет начал подниматься по лестнице, помахивая зарождающимися крыльями. Ветра не было, и я перестал беспокоиться о том, что его снесёт с лестницы или ему придётся хвататься за перила, и тогда праздник будет несколько омрачён: какой же это Воздушный, если держится за землю?
Да, если бы День Выбора проводили после окончательного Превращения… Но это невозможно, потому что стихии властно звали к себе, а надеяться на то, что и Водные, и Воздушные, и Подземные завершат превращение в один и тот же день, не приходилось: и среди одного вида превращения совершались, случалось, с разрывом в дни, а то и недели.
На помост вышел второй ученик, Фор. Его большие рыбьи глаза сверкали на солнце.
– Я… хочу стать Рыбой! – с трудом проговорил он: изменения начали касаться и его гортани. – Я буду загонять в сети ловцов косяки съедобных червей и креветок! Я буду омывать тёплыми течениями жемчужные раковины на берегу, а если заилится родник – я прочищу его!
Громче всех аплодировали ловцы:
– Мы будем оставлять тебе самые жирные хвосты! – кричали они.
Некоторые называют моих учеников Духами… Мне смешно слышать такие рассуждения из уст жителюдей, но я молчу. Я пытался рассказать, чему учу их сыновей, но они не поняли ничего. Может, потому, что их глаза пусты? А может, глаза потому и пусты, что они ничего не понимают?
А те дары, которые жителюди приносят моим ученикам, и которые называют жертвами, на самом деле являются обычной платой за работу. Пусть даже и за необычную работу.
Жителюди пытались приносить дары и мне, но я отказался. С той поры, как стал Учителем, я перестал испытывать потребность в пище. Во всяком случае, в обычной пище. Она отвлекает.
Я не понимаю одного… Нет, я не понимаю многого, но в данном случае я не понимаю одного: количество даров, платы за работу, всегда одно и то же. Но ведь каждый год кто-то из учеников становится то Птицей, то Кротом, то Рыбой.
Значит, их количество увеличивается? А потому и питания должно требоваться больше. А этого не происходит. Или они питаются ещё чем-то? Или их не становится больше?
Что же случается с ними там – в глубине рек, под землёй, в шири неба? Умирают они, или же превращаются во что-то ещё? Да, как-то они, несомненно, погибают, никто не бессмертен. Значит, превращаются. Во что? Птицы – в воздух и тучи? Рыбы – в воду… и крабов? Кроты – в… землю? Или в металлы и скалы? И когда это происходит?
Знаний об этом у меня нет. И порой мне жаль, что я не могу узнать всё сам. И никто из учеников не сообщает мне ничего подобного. Может, они не знают сами? Кто может рассказать о своей смерти?
Фор подошёл к краю помоста и без плеска ушёл в воду. Плавать он любил сызмальства: его отец был рыбаком.
На возвышение вышел третий ученик, Зер.
– Я… я хочу уйти под землю, – заговорил он низким голосом, и кисти его рук подогнулись внутрь, будто уже превратились в острые рыхлители, а локти разошлись в стороны и сплющились, чтобы расталкивать вырытую землю. Но на самом деле окончательно он уйдёт под землю не скоро: через полгода или около того. – Я хочу искать металлы и драгоценные камни и направлять их наверх, чтобы рудокопам было что доставать из штолен…
Собравшиеся вновь одобрительно зашумели, но больше всего радовались рудокопы. Эти суровые люди часто подвергались опасности быть засыпанными в своих ямах: в Кроты обычно шли неохотно, их было мало, и потому они не могли постоянно следить за каждой штольней, чтобы успеть спасти заваленного. Поэтому, случалось, рудокопы погибали.
И именно рудокопы особенно горячо приветствовали выбор Зера и сопровождали его рукоплесканиями, пока он не скрылся в вырытой в склоне холма пещере.
Стать Подземным означало практически навсегда расстаться с дневным светом, а мало кого из рождённых на поверхности грела мысль никогда больше не увидеть солнца.
Но мрачная красота подземных пещер и лабиринтов привлекала и манила. Чем она брала?
Я вздрогнул, когда услышал слова Зера, хотя и знал, что он скажет. И не потому, что его отец был рудокопом и однажды не вернулся из штольни, будучи засыпанным кусками скалы, когда земля вокруг вдруг начала трястись. В нём, Зере, чувствовалась такая внутренняя сила, такая мощь, которой одной только по силам разрывать глубины земли, пробивать каменные толщи, тащить на себе или вести за собой целые рудные жилы и потоки самоцветов.
В Небе такая сила не нужна, там требовалась легкость. Небо не удержало бы Зера, даже если бы он и захотел стать Птицей.
Я вспоминаю всех учеников, которые стали Воздушными, и понимаю, что в полном опасностей Небе могли дольше продержаться не просто сильные, но выносливые, и в то же время лёгкие, гибкие, увёртливые. Способные протискиваться сквозь узкие лабиринты ледяных туч, уворачиваться от летящих осколков льда и долго-долго висеть в воздухе, подгоняя облака.
Под землёй было безопаснее, чем в воздухе, но и там иногда случались неожиданные прорывы раскалённой лавы из неведомых глубин, обрушения сводов пещер во время сотрясений земли.
Поэтому здесь требовалась особая сила, чтобы успеть перекрыть обломком скалы прорытый ход, и не дать лаве пробраться в пещеру. Или чтобы удержать на себе ломающийся свод, пока остальные собратья, или рудокопы, выбираются из опасного места.
Прорывы лавы, как я понял из показов недавно ставших Подземными и потому продолжающих общаться со мной учеников, происходили потому, что все ближайшие к поверхности запасы металлов, руд и самоцветов были исчерпаны. За ними приходилось пробиваться всё глубже и глубже. Оттуда-то, из глубины земли, и случались прорывы раскалённой магмы.
Правда, порой она сама приносила металлы и камни, но зато забирала с собой часть жертв из Подземного Племени.
Порой мне казалось, что я улавливаю мысли лишь недавних учеников, а самые первые настолько отдалились от меня, что позабыли о самой жизни на поверхности. Возможно, они создали какую-то особенную, подземную цивилизацию, отличную от нашей. А может… но нет, твёрдо я о них ничего не знаю, а любые фантазии являются пустыми.
Во всяком случае, никаких точных сведений о подземной жизни у меня не имеется; металлы и самоцветы поступали в штольни рудокопов почти исправно, а несколько раз я любовался картинами огромных подземных залов, уставленных колоннами слившихся сталактитов и сталагмитов; со стенами, украшенными живописными потёками разноцветных минералов, зыбко переливающихся самосвечением мельчайших кристалликов. Всегда только пустые залы, проходы и штольни, косо уходящие куда-то вниз.
Кто показывал мне всё это? Увы, я не знал. Кто-то из моих учеников. Да, я мог видеть их глазами, если они хотели показать мне что-то, или вспоминали обо мне, но я не знал их имён. Тем более что после Превращения они выбирали себе новое. Возможно, они переставали зваться Подземными. Но как они называли себя, я не знаю.
Зачем они раскрывали передо мной сознание? Они делали это чаще, чем Птицы и Рыбы. Я помогал им, как мог: например, тем, кто погибал в одиночестве, захваченный потоком лавы, и никто не видел их последних минут. Они никому не успевали передать свои мысли, только мне. Между собой они общались на особом языке, языке подземного мира. Как и Воздушные, как Водные. Значит, собственный мир у них был.
