Подчиняюсь. Похоже, она пытается облегчить мою участь палача. Да только не выходит. Я от того себя ещё хуже чувствую. Останавливаемся у искомой двери.
— Пришли, — бормочу я, отпуская ее руку.
— Ну, давайте прощаться, — растягивает губы в неестественной улыбке. — Спасибо вам за все. Кашу научили готовить, ещё и проводить вызвались. Да и в целом за вчерашний день. И за ночь. С тех пор, как в себя пришла, я ещё не чувствовала себя такой живой, как… рядом с вами.
Осекается, и голову опускает.
— Можно один вопрос напоследок? — смущенно выдавливает.
Хмурюсь, не желая вестись на это представление. Но не могу справиться с любопытством.
Чего попросит? Решится спросить насчёт выступления? Попросит проспонсировать операцию? Оформить ей пенсию, свалив все на производственную травму?! Что же тебе от меня на самом деле нужно???
— Валяй, — холодно бросаю я.
Она вдруг улыбается. Кивает, смущенно покачиваясь на пятках. Шарит перед собой рукой, словно коснуться меня хочет. Невольно шагаю ближе, протягиваю ладонь ей навстречу. Она хватается за неё словно за спасательный круг. Неторопливо скользит пальчиками по моей руке.
— Вот, — касается мозолей на подушечках моих пальцев. — Что это? Вы на гитаре играете?
Одергиваю руку от неожиданности. Какого черта? Из всего, что она могла у меня сейчас спросить или попросить, имея почти гарантированный положительный ответ, она спросила… об этом?
Девчонка взгляд потупила:
— Простите. Опять что-то не так сказала. Не хотела вас разозлить напоследок.
— Зачем тогда спросила?
— Интересно стало. Хотела бы послушать… как вы играете.
— Тебе повезло. Ты этого никогда не услышишь, — рычу я, и в бешенстве жму на дверной звонок.
— М, — неопределённо пожимает плечами девушка и отворачивается от меня к двери.
— Я договорюсь насчёт операции, — словно в оправдание своей грубости, выдаю я, слегка склонившись к уху Ани. — Там вроде очередь какая-то. Не знаю, сколько это времени займёт, но будь готова.
— Не… — начинает она, но дверь наконец отворяется.
— Добрый день, — приветствую я высохшую старушку.
Аня кивает, но ни звука не издаёт. Однако глаза женщины удивленно расширяются.
— Анюта! Так ты выжила?! Заходи, моя хорошая!
Хмурюсь. Походу вот и бабуля нашлась. Где ж она до этого была? Судя по ее восклицанию, она в курсе того, что с Аней случилось.
— Вы простите меня, — неуверенно начинает Аня, протягивая руку к женщине. — Мы знакомы? Насколько?
Старушка бросает на меня недоуменный взгляд, однако берет Анюта за руку. Вводит ее в тесный коридор.
— Смею предположить, что вы уже знаете об аварии, — вступаю в разговор, входя в квартиру вслед за Аней.
— Слыхала-слыхала, — бормочет бабуля, встревоженно оглядывая Аню. — Девушка, что за ее вещами приезжала, рассказала. Несчастье-то какое! Пойдёмте на кухню, хоть чаем угощу!
— Девушка? — непонимающе переспрашиваю, топая за бабулей, и увлекая за собой Аню.
Тут же догоняю, что это наверно Лариса была. Иначе откуда у Ани ее вещи взялись.
— Да. Я-то уже и отчаялась Анюту дождаться. А тут девушка эта за дверью. Попросила вещи взять, рассказала, что Аня в больнице. Ой-ей! И как же ты теперь?
— Аня зрение потеряла и память, — отвечаю я за девушку, что кажется и онемела к тому же.
Бабуля в ужасе вздыхает и картинно руку к сердцу прикладывает.
А я от Ани взгляда не отвожу. Вижу, что она вот-вот расплачется. Ещё бы. Если это родственница, то сочувствующих сетований и всплескиваний руками явно маловато будет. Ведь, насколько я понял, в больнице Аню никто кроме Лариски не навещал.
Ну а если же эта бабуля Ане никто… Значит она опять сирота.
Чувствую, как в душу забирается гадкая надежда, и уродливое облегчение позволяет вдохнуть спокойнее.
— Расскажите, а вы Ане кем приходитесь? — желаю немедленно подтвердить свою догадку.
— Да никем особо. Она у меня комнату снимала несколько месяцев. Работала ночами, днём спала. Мало мы общались. Но девочка вежливая и аккуратная очень была. Дело не мое, чем она занималась, да только видите оно как? Боженька все видит, — бабуля «божий одуванчик» вдруг бросает недобрый взгляд в сторону Ани.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Делаю шаг вперёд, прикрывая невеличку от этого яда. Бросаю на женщину предостерегающий взгляд:
— Я слышал за клевету в аду отдельный котёл стоит?
Бабка вылупляетесь глаза, резко выпрямившись. Уже и не кажется такой немощной. Прям стойка боевая.
— Комнату ее покажите, — перевожу тему. — Хочу убедиться, что она ничего важного не оставила.
— Так вы снимать не будете? А-то у меня как раз сейчас никого нет.
— Сначала посмотрим, — уклончиво отвечаю я.
— Первая по коридору, — машет рукой бабуля.
Выхожу из кухни, подхватывая Аню под локоть.
— И ни кого, — бормочет Аня. — Я-то подумала…
Вхожу в комнатушку, ещё не зная, что рассчитываю там увидеть. Ковёр на стене. Под ним ветхий диван-книжка. У окна стол.
Останавливаюсь посреди комнаты. Аня неторопливо обшаривает комнату, очевидно желая познакомиться со своим жилищем.
В таких условиях… На кухне элементарного авторозжига нет. В санузел даже заглядывать страшно. Там и речи об уединении нет. А комнат тут, между прочим, штук пять. Да ещё и с соседкой, что сама по себе представляет скрытую угрозу…
Так, стоп-стоп! Не для того я пришел, чтобы сдаться. Оплачу жилье, дам еще сверху бабуле денег, чтобы позаботилась о девчонке. На дверь ей замок врежу и…
— Ммм, — слышу сдавленный стон.
Поворачиваюсь на звук и наблюдаю, как Аня, сжимая пальцами виски по стене сползает. Тут же подскакиваю к ней:
— Малыш, ты чего?! — дыхание сбивается, а в ушах тут же начинает кровь пульсировать. — Эй-эй!
Подхватываю обмякшую девушку на руки и укладываю на скрипучий диван.
— Сейчас-сейчас, — шепчу я взволнованно, подсовывая под ее голову подушку.
Заглядываю в побледневшее лицо, пытаясь вспомнить, что стоит делать в подобных ситуациях. Скорую? Хотя, погоди-ка. Подобное ведь уже случалось. Валерка сказал, что это норма в ее случае. Так воспоминания возвращаются.
— Ты что-то вспомнила? — вкрадчиво спрашиваю, неосознанно поглаживая темную макушку.
А у нее слезы из глаз.
— Все еще больно?
— Нет, — шепчет она и подается вперед, явно желая подняться.
— Тогда чего опять ревешь? — не позволяю ей поменять положения, удерживая за плечи.
— Н-ничего.
— Не смей врать. Иначе я немедленно развернусь и уйду, — грожусь, и сам себе не верю.
Анюта поднимает на меня заплаканные глаза:
— Уходите, — едва не одними губами произносит она.
Хмурюсь. В конце концов… я же за этим и приехал. Чтобы уйти.
Ветхий диван предательски скрипит пружинами, когда я поднимаюсь на ноги…
Глава 10
АНЯ
Ночной разговор многое расставил по местам в моей голове.
Мне было сложно уловить эту тонкую грань, что отделяла Глеба заботливого и понимающего от непреклонного и грубого. Теперь знаю. И дело не столько в хмеле, хотя и он тоже. Но судя по количеству шрамов на его теле, у него весьма непростая жизнь. А тут еще и я свалилась ему на голову.
Все его противоречие, грубость и злость, это лишь защитная реакция глубоко травмированной души. Когда он не под градусом, у меня складывается ощущение, что он бесконечно обороняется. Я буквально кожей ощущаю его напряжение. И понимаю, что не имею права своим присутствием терзать его дальше. Он отчего-то чувствует вину передо мной. А я не хочу этого.
Потому, как только он сказал, что отправит меня домой, я выдохнула с облегчением. Меньше всего мне хочется становиться для этого человека обузой.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Однако я чувствую, что его тяготит это решение. Чтобы ему было проще, стоит постараться не выглядеть жалкой. Меня тошнит от собственной беспомощности. Не хочу, чтобы его глаза глядели на меня сочувственно…
