не поставили дополнительную группу. И за это она была благодарна Маэстро Вельту, скорее всего, это он организовал это окошко в расписании для нее.
Как только она прилегла на кровать, усталость комом придавила ее, и девушка провалилась в сон без сновидений. Она проснулась, когда в дверь тихо поскреблись. Имельда, плохо соображая, уставилась на закатное небо в окне, тяжело выдохнула, притворяясь, что не слышит. Тогда скребущиеся звуки стали более настойчивыми.
Девушка не в самом добром расположении духа поднялась и распахнула дверь. Там стоял голубоглазый мальчик и обеспокоенно смотрел на нее.
— Извините за беспокойство, Маэстро. Можно?
Имельда смотрела на мальчика, и у нее родилось ощущение дежавю. В данную минуту она не хотела видеть никого, хотелось тишины и покоя, но она понимала, что если сейчас закроет дверь, то возможно, навсегда. Доверять ей этот мальчик уже вряд ли сможет.
Имельда открыла дверь по шире и выглянула. Рядом с ее покоями больше никого не было.
— Заходи, — она отошла в сторону, пропуская в комнату позднего гостя.
Он зашел, осматриваясь. Комната не производила впечатления жилой. Мальчик замер посередине, не решаясь куда-то присесть. Имельда заперла дверь и вернулась к кровати. Она смотрела на мальчишку, пытаясь сконцентрироваться. От мальчика исходили тяжелые энергетические волны, и без прикосновения девушка чувствовала, что мальчик пережил потрясение, как и она сама: знакомые эмоциональные колебания души. Девушка смотрела внимательно, но чем больше вглядывалась в него, тем сильнее становилась головная боль, и тем нестерпимее хотелось отвести взгляд от этого человека.
В конце концов, Имельда сдалась и отвернулась, приложив руку ко лбу.
— Извини, я совсем не знаю, с чего начать. Присаживайся, куда хочешь. Как-то это все неожиданно…
— Вы моя сестра? — резко спросил мальчик, храбрясь. Имельда взглянула на него, забыв обо всем, что сейчас ее волновало каким-либо образом. Замерла, даже руку от головы не убрала.
Что ему сказать? Начать знакомство с вранья? А если потом все это вскроется, а это обязательно станет известным, правда рано или поздно всегда всплывает. Но сейчас она этому мальчику совсем ни к чему…
— Конечно, получается так, — устало ссутулилась, насколько позволял поддерживающий корсет, и спрятала взгляд, уперев его в пол.
— Я всегда думал, что я один у мамы… — мальчик переступил с ноги на ногу.
«Так и есть» — подумала Имельда, но сказала другое.
— Садись, не стой. Тебя зовут Митриш, верно?
— Да.
— Так это твое настоящее имя? Почему не поменял?
— Мама сказала оставить имя. Чтобы я не путался. Мне с ним всю жизнь жить, так зачем менять?
Имельда, соглашаясь, покивала. Наступила неловкая пауза. Имельда, еще не совсем отойдя от сна, не знала, что говорить и с чего начать. Мальчик молчал, кусая губы. Он не знал, что можно рассказывать. Девушка чувствовала, что он мечется внутри себя, не зная, как ему поступить. Она поднялась и подошла к тумбе, вытащила из нее письмо, сложенное в четверо.
— Держи, это твое. Ты потерял тогда.
Мальчишка приятно удивился и схватил письмо, развернул его, желая убедиться, что это именно оно, не подделка.
Имельда улыбнулась. Она наблюдала за ним, и на душе становилось как-то очень тепло и спокойно. Он был очень похож на Матильду. Голубые глаза и темные, почти черные волосы, лицо прямой симметричной формы и черты лица не грубые. Нос аккуратный и губы с маминой улыбкой — не широкие, как бывает часто у деревенских красавцев. Кем бы ни был его отец, но он точно ни был безродным пастухом. Девушка это чувствовала нутром.
— Спасибо. Я тогда страшно испугался. Письмо очень дорого мне. Последнее от нее.
— А второе твое имя?
— Янг. Это имя тети Пэми.
— Пэми?
— Она воспитывала меня всегда. Моя вторая мама.
— Это о ней Матильда упоминает в письме? — Мальчик уставился на Имельду. — Да, я прочла его. Пойми, ты так резко пришел ко мне, заявил, что ты сын моей матери и сбежал. Что мне оставалось? Конечно, я прочла его. Хотя яснее ничего не стало…
Они сидели на кровати, оба смотрели в пол, оба очень волновались.
— Какой она была? — вдруг спросил Митриш.
Имельда помедлила с ответом.
— Хорошим человеком, она дала мне столько…, а я… — Имельда помрачнела, встав с кровати. Походила туда-сюда и остановилась перед мальчиком в нескольких шагах.
— А как она… у… ну…
— Не хочу об этом сейчас, — непреклонно перебила девушка. — И не нужно тебе об этом знать. По крайней мере, не сейчас. И пообещай, что не будешь выяснять.
— Я и не… — мальчик сник, увидев смешливый взгляд девушки. — Как вы догадались?
Имельда улыбнулась уже более открыто.
— Это на лбу у тебя написано, да и все логично: ты хочешь знать, что случилось.
— Хочу.
— И я хочу.
— Так вы не знаете, как она умерла?
Имельда покачала головой.
— Знаю от чего, но почему… Это загадка для всех. Такая же загадка, почему она спрятала тебя и как она вообще смогла скрывать тебя все это время… — хлопнула себя по лбу, пытаясь успокоиться, из нее вырвался нервный смешок. — Это ж надо… Четырнадцать лет… Они ведь тогда уже были знакомы с отцом…
— Моим отцом?
— Нет, моим. Тимором. И я не знаю, его ли ты сын… Я не знаю ничего, Митриш. Такая запутанная ситуация. Ты знаешь, кто твой отец?
Мальчик покачал головой.
— Значит, смею предположить, отцы у нас с тобой разные. Иначе… я бы почувствовала, что они оба что-то скрывают, и они оба навещали бы тебя. Мой папа… он ни за что бы не бросил сына. Я уверена в этом.
Имельда снова стала ходить: ныло колено, и она хотела заглушить боль движением. На самом деле ей ничего не стоило почувствовать, что между Тимором и Митришем не было ни единой родственной ниточки, ни единой связи. Любой способный некромант смог бы сказать это. Ей просто хотелось как-то обелить родителей в глазах мальчика и в своих собственных.
— Очень странно, что мать ничего не сказала тебе обо мне… — она остановилась и обернулась к мальчику, посмотрела на него очень внимательно и снова отвернулась. Слишком тяжелое влияние. Она не могла выносить той энергии, что исходила от парня.
— Мама всегда говорила, что мне нужно быть осторожным и скрываться.
— Почему?
Мальчик пожал плечами.
— Она говорила, что во мне скрыта великая сила, которая людей может напугать и тогда мне придется очень туго.
Имельда хмыкнула, ведь мальчик был прав. В нем действительно было что-то очень сильное, тяжелое и тугое. Словно он был средоточием нескольких душ… таких сильных эманаций она никогда не чувствовала от
