Я ощутил сигнал – в деревню кто-то вошел. Всего лишь крестьяне. Такие сигналы я получал и раньше, будучи у Лидии, получал, тревожась, иногда просыпаясь среди ночи. Она думала, я беспокоюсь за нее, объяснить свои страхи не мог. Ведь я был в десятках километров от деревни.
Гор помолчал, продолжил. Пропаганда говорит, партизаны стали нападать на наши патрули, в ходе одной из атак захватили радиостанцию и призвали на помощь союзников, в то время как их парламент объявил о независимости и попросил помощи в борьбе за свободу. Флот Альянса, стоявший под парами, уже утром оказался у берегов. Радио самого Альянса рассказывает прямо противоположное, да, в Крусадских горах иногда постреливали, но атака на радиостанцию была инсценировкой, чтобы раз и навсегда разобраться с непокорной провинцией. Никому в столице не нравилось ее особое положение. Потому инсценировка, потому война. Альянс изначально не рассчитывал воевать со всей страной, его стратегам думалось, одно присутствие флота отвадит вождя от нападений на провинцию, а та объявит себя независимой. Но случилось, что случилось, война продолжалась больше года, потери с обеих сторон больше двух миллионов убитыми. Альянс отступил, а Крусаду зачистили.
Он поднял глаза, полыхнувшие позабытым огнем.
– Я боюсь, нас зачистят, и никто не придет. Здешний народ, он будто закаменел, так боится. Нужна сторонняя помощь. Государство прогнило, все идет на нужды верхушки, народ начинает голодать, но, все равно, верит в светлое будущее и в своего владыку. Нужно внешнее воздействие и внутренняя сила, чтоб изменить порядок вещей. Если у Тита все получится, мы сможем. Это сейчас нас всего ничего. Вождь начинал с такой же компанией. Сможем и мы.
Зашуршали шины, захлопали двери, прибыл пикап. Одна Рада прибыла, Нил, отправился на работу.
– Надо же, вы Гора в порядок привели. Мы и не надеялись, – деревянный голос, Рада обняла товарища, вдруг передо мной засмущавшегося, отступила, оглянулась на меня. – И уже поужинали. Хоть бы меня подождали. Думали, я по дороге перекушу?
– Тит как? – глухо спросил Гор.
– Отправила, сел спокойно, не обыскивали. Прости, я голодная, на автовокзале такая давка, – и прошла в кухню. Долго возилась, пока Гор не вошел следом. Начал спрашивать, все так же настойчиво, как вечером, девушка отвечала с едва скрываемым раздражением. Вернулся.
– Не хочет со мной говорить, – уже ко мне. – Наверное, все в порядке. – Рада крикнула из кухни, как пленный, я ответил. – Что-то перестал за всем успевать. Вы вот к нам в помощь очень кстати. Сам себя не пойму, чего так разнюнился. Никогда прежде, а тут, – и снова ко мне. – Может мне к генералу сходить? Март всегда с ним вечерами разговаривал.
Открыл дверь, стал спускаться. Я вошел к Раде.
– Устала я, замоталась, – она быстро доедала рыбный салат. – Все как в тумане, не представляю, как доехала. Небо черное-черное, никогда такого не было, – посмотрела в пустую глазницу окна. – Давит, очень давит.
Я выглянул сам. Может, облака набежали, но небо вычернила тьма, и только блеклая полоса Млечного пути виднелась на самом краю, развешенной меж деревьями серой тряпкой.
Мы долго сидели, она убрала посуду, а Гор, так и не решившийся спуститься в подвал, отправился спать. Неожиданно Рада поднялась, порывисто, взяла меня за руку и повела к комнате со стеклом. Заперла дверь на щеколду, прижалась, обжигая дыханием, взяла голову в тонкие, хрупкие пальцы. Прошептала едва слышно:
– Возьмите меня. Пожалуйста.
Я не успел ответить, ничего не успел, Рада уже скинула сарафан, стремительно расстегнула крючки на лифе, стянула панталоны с цветочками – и стояла обнаженная. Маленькая, худенькая девочка, взвалившая ношу не по плечам, но упорно ее тянувшая, выбиваясь из сил, из веры, из жизни.
Обнял, боясь нарушить эту хрупкость, теперь кажущуюся только большей, Рада взглянула в глаза, неловко, нерешительно поцеловала в губы. Меня дрожь пробила. Навыдумывал о ней невесть что, поверил ее сказкам, как верила, должно быть, сама, робкая, несуразная, боящаяся шелохнуться, не знающая, как поступить, с чего начать. Отдавшая мне всю себя.
Гладил ее бархатную кожу, ничего не ощущая, а она трепеща, покраснев, впилась поцелуем, стала расстегивать брюки и замерла, пунцовая, не решаясь поднять глаза.
Когда мы легли, забралась под оделяло, замерзла. Небо высветлилось, черные облака растаяли, звезды снова засияли на небосклоне. Рада немного успокоилась, согрелась. Закрыла глаза. Наверное, так легче. Я прижался, целуя, ткнулся в шею. В этот момент отчего-то вспомнилась Лидия, далекая, странно чужая. Забытая на другой планете. Она не предала, она просто испугалась, она хотела чистого, незамутненного, далекого от всего, как рассыпанные горсти звезд. Реальность всегда оказывалась на нашем пути, пролегала меж нами. Это не изгнание, не бегство, это жизнь. Иногда чем-то приходится жертвовать, чтобы потом, когда-нибудь, можно снова вернуться в комнаты, которые станут и ближе и наконец…
Рада вскрикнула, застонала, что было силы вцепилась в меня. Тихонько поцеловала в щеку. Улыбнулась.
– Мне хорошо, – прошептала она. – Просто хорошо. Только не говори ничего. Ты как будто с небес свалился. А ты ведь и вправду с небес. Только не говори. Не думала, что может быть просто хорошо, ведь это так просто…
Закрыла мне рот ладонью. Потом спохватилась. Соскочила с кровати и вытащив простыню, достала из комода ножницы. Аккуратно вырезала пятно крови, сложила, убрала. Покачала головой и приложила палец к губам. Снова вернулась. Съежилась комочком под одеялом. Я обнял, она чуть вздрогнула. Заснула. Провалился в небытие и я.
Когда очнулся, ее уж не было. День давно начался, сельва, странно серая, приветствовала новое утро. Когда я пришел в столовую, Рада суетилась с завтраком, Гор уехал, в доме мы остались одни. Обняла, поцеловала в щеку, в губы не решалась, потом извинившись, сбегала с завтраком к генералу. После собралась на речку, нет, одна, ей надо побыть одной. Только дождись, я недолго.
Конец ознакомительного фрагмента.
