рождения.
Я пытаюсь закрыть глаза, не смыкая при этом век. Это то, что я делаю всякий раз, когда начинаю плакать. Оглядываюсь: вокруг никого. Я позволяю слезам катиться вниз. Я плачу от осознания того, что не успел вовремя понять, каким я был идиотом. Я плачу, потому что в тот день мы спорили и ругались, кто будет звонить и бронировать столик, тогда как в былые времена я не хотел ничего иного, кроме как порадовать ее романтическим ужином. Я плачу, потому что по дороге в ресторан мы спорили: я разозлился на нее из-за того, что она опоздала на десять минут – она просто хотела стать такой же красивой, как тогда, когда мы еще столько не ссорились. Плачу, потому что за ужином мы практически не разговаривали. Возможно, потому что нам нечего было сказать, возможно, потому что мы боялись сказать что-то, что могло бы перерасти в очередной спор. Я плачу оттого, что ресторан ей показался дорогим, и она упрекнула меня в этом. Оттого, что она испачкала платье, а я сорвался на официантах за то, что те долго подавали еду. Все это углубило пропасть молчания между нами. Молчания, которое много лет назад мы использовали для того, чтобы любить друг друга. Я плачу, потому что домой мы возвращались в полной тишине, потому что в ту ночь мы лежали в одной постели рядом друг с другом, но не вместе, потому что на следующее утро не нашли в себе силы поговорить. Я плачу, поскольку понимаю, что давно, очень давно мы потеряли друг друга.
* * *
В тот вторник, когда я купил ручку, я вернулся домой, как всегда, уставший.
Было почти девять часов вечера – вечера еще одного потерянного дня. И, стоя там, посреди бежевого мрамора, рисунок которого я помнил наизусть, положив руку на ручку входной двери, я снова испытал это ощущение. Ощущение, от которого до сих пор не могу избавиться. Ощущение вечного поражения. Нелепое чувство. Да, это самое подходящее слово: нелепое.
За время возращения, которое почему-то растянулось так надолго, я попытался проанализировать все радости только что завершившегося дня. Безусловно, самая огромная была в том, что с первого раза мне удалось припарковаться прямо перед домом. Цели на ближайшее будущее, ежедневные, самые простые… в какой-то момент я почувствовал себя намного легче.
Ужин прошел в полном молчании. Казалось, только телевизор мог нарушить неловкую тишину, возникшую между двумя незнакомыми людьми. Нас связывали лишь случайные фразы: «Не передашь мне воду?» или «Тебе еще нужен хлеб?» Односложные предложения, прерывающие гнетущее молчание между двумя незнакомцами, хорошо знавшими друг друга, возможно, даже слишком, до изнеможения, не позволяющего им без какой-либо видимой причины снова быть вместе так, как раньше.
И причина, которую мы не могли определить, которую не могли отметить как особую дату в календаре, была нашим худшим наказанием. Не было уже, как это было когда-то, мотива, недопонимания, в котором мы могли бы найти оправдание тому, что перестали чувствовать друг друга. В какой-то момент, где-то по дороге мы оборвали связующую нить. В самой глубине, в трясине и топи разрушенных отношений мы потеряли друг друга. Оба.
Тот вечер закончился дежурным «До завтра».
Пока Реби сбежала в спальню, я остался на кухне один на один с посудой. Завтра убирать это все будет уже Адела. Мы даже больше не делили между собой обязанности по дому. Как далеко в прошлом осталось это волнительное чувство самостоятельной жизни в новом доме. «Ты будешь гладить, а я – мыть посуду». «Ты выбрасываешь мусор, а я загружаю стиралку». Как далека сейчас эта иллюзия на тему: «Как будем красить стены в гостиной?» и «Сколько лампочек нужно на кухне?» Иллюзия всего неизведанного.
Много лет назад мы начали нанимать людей, которые делали то, что мы не могли. У нас всегда не хватало времени. У нас не хватало времени, потому что нам приходилось слишком много работать. Нам приходилось слишком много работать, потому что сегодня на все нужны деньги. Деньги, чтобы содержать ребенка, которого мы едва видели. Деньги, чтобы нанять того, кто будет убирать дом, в котором мы едва бывали. Деньги, чтобы жить жизнью, которая уже не приносила наслаждения. Смешной и нелепый замкнутый круг.
Среда, 20 марта 2002
8:49.
В тот день Хави опоздал опять.
Он сел за свой стол справа от меня, и мы сказали друг другу все, что хотели, даже не открывая рта.
– Как продвигаются дела с квартирой, Хави? – спросил Годо, чтобы хоть как-то нарушить молчание, воцарившееся после нашего обмена взглядами.
– О! – ответил тот. – А разве я вам не сказал? Подписываю договор на следующей неделе, наконец-то.
– Поздравляю! – сказали хором Годо и Сара.
Все утро Хави рассказывал нам, что они уже оформили документы на ипотеку на квартиру площадью около шестидесяти квадратных метров, расположенную в северной части города, стоимостью всего двести тридцать тысяч евро. И это притом, что у нее лучшие характеристики: центральное отопление с радиаторами во всех комнатах, и не важно, что этих комнат всего полторы, ванные комнаты с шикарной отделкой и роскошными кранами, и пусть обе ванные умещаются на семи квадратных метрах, а в спальне обшарпанные шкафы и едва входит двухместная кровать. Но главное, исключительная кладовая площадью пятнадцать квадратных метров – почти четверть квартиры. В дополнение к этому идет гараж, куда едва может протиснуться машина. Но это было настоящей сделкой века, хвастался без умолку Хави.
– К тому же у нас прекрасная территория с общим бассейном, двумя теннисными кортами и двумя помещениями для падел-тенниса, – рассказывал Хави, чье эго раздувалось при каждом слове.
– Как здорово! – сказали мы все хором, чтобы сказать хоть что-то приятное, принимая во внимание тот факт, что наш коллега по работе заложил свою жизнь в ипотеку до самой гробовой доски.
В этот момент подошла Эстрелла, которая, как и все остальное рабочее время, бездельничала. Нагрев уши и отодвинув любые моральные дилеммы и приличия в сторону, она произнесла вслух то, что никто из нас не осмеливался озвучить.
– Но, малыш, сколько же ты будешь платить в месяц по ипотеке? – радостно воскликнула она, заставив Хави испуганно оглянуться.
– Ну… – пролепетал он по давлением собственного эго, – каждый месяц мы должны выплачивать несколько тысяч евро по кредиту, плюс расходы на воду, телефон, электричество. Ужмемся как-нибудь, – отвечал Хави теперь уже с меньшей радостью в голосе. – В любом случае, останется еще немного, чтобы жить… я надеюсь.
– Чтобы выживать, – не сдержался я.
