Он больше не мог разговаривать с этим монстром – он просто дрожал от ярости. Все заготовленные аргументы сейчас ему самому казались совершенно неубедительными. Надо взять себя в руки, собраться и по-настоящему, по-мужски поговорить с наглецом. Не давать ему спуску. Нападать, а не защищаться. Но все было тщетно – он чувствовал себя как кролик, завороженный удавом, подбирающимся все ближе.
Его собеседник, напротив, благодушествовал. Как сытое, довольное хищное животное, которое уверено в своей правоте, поскольку сила на его стороне.
– Ну-ну, – приободрил он поникшего собеседника. – Я бы не советовал вам так расстраиваться. Я, конечно, понимаю, вы рассчитывали на большее. Но и вы, однако, не все сделали безупречно. Вспомните тот случай, когда вы нам прислали испорченный орган. Или тот прокол с телом... За это нужно наказывать, вы так не считаете?
– Но, поймите, расходы все увеличиваются – приходится задействовать все большее количество народа, и все требуют деньги за свое молчание. Например, этот анестезиолог. А риск, между тем, становится все сильнее. Вы думаете, так легко скрывать все эти смерти от внимания начальства?
– Ну, голубчик мой! Если вы не справляетесь без жертв, я даже не знаю, что вам посоветовать!
– Я нанимался вам помочь с органами, но не быть наемным убийцей! А если уж я им стал с вашей подачи, то будьте добры – оплатите мои услуги, как положено!
– Тихо, тихо! Вы мне всю охрану распугаете! Давайте поступим так: если в ближайшее время все будет тихо и все эти события широкой огласки не получат, вы мне обеспечиваете доставку по старой схеме. И все живы, довольны и при деньгах. Если случится еще один прокол – пеняйте на себя. Я умываю руки. У нас достаточно других источников товара. А в вашей клинике слишком много опасных людей – и вы не можете до сих пор от них избавиться, вот в чем проблема. Но это – ваша проблема, не моя. А потому денежные наши дела обсудим потом. Вы согласны?
Его собеседник встал, одернул пиджак, упавшим голосом сказал: «До встречи» – и поспешно вышел из комнаты.
ГЛАВА 13
– Вы хотите сказать, Степан Алексеевич...
– Да, Борис Иосифович, это самое я и имею в виду. Я не понимаю, какое отношение имеет этот человек к работе нашего отделения, но он меня просто нервирует! Если не будут приняты меры, я отказываюсь отвечать за происходящее с людьми, которые работают под моим началом.
– Хорошо, не волнуйтесь, я приму меры. Скажите мне, кстати, по последнему смертному случаю от родных покойного были какие-нибудь претензии?
– Нет, насколько я знаю, претензий не было. Они забрали тело и даже, по-моему, не стали обращаться к судмедэксперту.
– Мне все же не нравятся эти неприятные случаи. Нельзя ли отказаться от подобных опасных операций и по каждому конкретному случаю собирать консилиум?
– Мы постараемся учесть это пожелание, но все предусмотреть невозможно, Борис Иосифович.
– И все же нужно быть осторожнее – иначе мы погубим репутацию нашей клиники. Проведите дополнительное тестирование персонала – у вас много молодых специалистов. Как, кстати, себя ведет этот Воробьев, у которого после проведенной им операции умерла та девушка?
– Замечательно! Больше ни одного прокола. Я думаю, что можно смело уже снять его с наблюдения и предоставить возможность спокойно заниматься самостоятельной практикой.
– Ну, если вы так считаете, то так тому и быть. Займитесь тогда пока этим Жуковым – он тоже мне внушает опасения.
– Но, Борис Иосифович, вы же знаете, что смерть от сердечного приступа на операционном столе – не такая уж и редкость.
– Все равно, будьте начеку, Степан Алексеевич... Всего вам доброго.
Когда за Лямзиным закрылась дверь, Штейнберг достал исчерканный листок, который был сплошь покрыт цифрами и фамилиями, и, глядя на него, глубоко задумался.
Принимать какие-либо решительные меры он не мог, потому что боялся. Заявлять властям бессмысленно, нет преступления – нет и наказания. Выжидать тоже опасно.
Штейнберг глубоко вздохнул и положил голову на сложенные на столе руки. Потом он внезапно поднял голову и нажал на кнопку селектора:
– Инну Рогову из терапии позовите ко мне, пожалуйста.
* * *
Сидеть два часа в вестибюле и старательно делать вид, что тебе совершенно не хочется домой после трудового дня, было невыносимо. Хотелось есть, спать и курить. Дежурные по регистратуре уже перестали бросать на меня любопытные взгляды – в их сознании, вероятно, я слился с мягкой мебелью, к которой приросла моя пятая точка.
Инкассаторская машина подъехала как раз в тот момент, когда я уже чуть не уснул. Именно поэтому я среагировал на появление человека в камуфляже только тогда, когда он уже поднялся по лестнице. Как я и предполагал, это был не Роман.
Чтобы не пропустить перевозчика денег, я заранее занял пост у двери. Вот он сбежал по лестнице, быстро перебирая своими длинными ногами, и чуть не пролетел мимо меня. Мне удалось в последний момент схватить его за рукав.
Реакция у парня была мгновенная – он сразу же схватился за кобуру. Но, увидев мое растерянное лицо, расслабился, высвободил рукав и спросил:
– Вам чего?
– Извините, что я так... Мне просто хотелось у вас спросить... Понимаете, у меня друг работал в вашей организации – приезжал сюда за выручкой. Вы не знаете, как его найти?
– Да я тут сам недавно – вы лучше у водителя спросите.
Мы подошли к машине, где сидел пожилой, очень здоровый на вид человек с мрачным выражением лица.
– Здравствуйте, – обратился я к нему как можно более вежливо. – Вы не могли бы мне подсказать, где я могу найти моего друга – Ураева Романа? Он работал у вас инкассатором.
Водитель неодобрительно посмотрел на меня и спросил:
– А вы что, родственник ему?
– Да нет, – ответил я. – Просто друг. Я его просил ко мне в гости заглянуть, а он пропал куда-то. Он по-прежнему работает у вас?
– Нет, он уволен. За прогулы. Перестал выходить на работу без всяких видимых причин – начальство вон человека наняло на его место, – кивнул он на парня, который отряхивал снег с ботинок.
– Спасибо! А телефон вашей фирмы вы мне не дадите?
– Не помню я телефона, – совсем уже хмуро сказал водитель, завел мотор, и они уехали.
Я постоял немного, глядя им вслед, потом повернулся и пошел обратно в клинику. Подняв голову, увидел стоящего на пороге Штейнберга. Сердце мое упало, но я не убавил шагу.
Поравнявшись с ним, я спросил:
– Борис Иосифович, вы не знаете случайно названия этой фирмы, которая нам оказывает инкассаторские услуги?
– А вы разве не знаете? – таинственно спросил меня главный, насмешливо прищурясь.
– Знал бы – не спрашивал, Борис Иосифович, – раздраженно ответил я, совершенно не намереваясь поддерживать эту игру в кошки-мышки.
– «Эдельвейс», – бросил мне через плечо Штейнберг, спустившись с крыльца и удаляясь по дорожке.
– Спасибо, – пробормотал я себе под нос, заходя в теплый вестибюль.
* * *
Дима Красников шел по шоссе на немеющих ногах и понимал, что если он позволит себе идти немного медленнее, то просто уснет и свалится в сугроб.
От надежды остановить попутку он уже отказался. Даже если какая-нибудь отважная душа тормозила на ночной дороге, то, после того как Дима честно признавался, что у него нет денег, машина тут же растворялась в темноте.
Через какое-то время дорога вывела Диму к железнодорожному переезду. Переезд как переезд, рельсы, столбы, шлагбаум, будка стрелочника, окно которой светилось ласковым светом. Спасительным светом тепла, жизни.
Дима никогда в жизни не общался со стрелочниками – он видел их только из окон весело и быстро мчащихся поездов. Мужчин и женщин в оранжевых жилетах, которые неизменно стоят с поднятым свернутым флажком, словно салютуя гудящему составу. Больше никаких представлений о них Дима не имел.
Подходя к маленькому жилищу, он не испытывал ничего, кроме страстного желания согреться. С трудом поднялся по ступенькам и постучал в дверь.
* * *
Ночь была полна кошмаров. Мне снился мой друг, который с пробитой головой стоял в изголовье кровати и удрученно смотрел на меня. Я просыпался раз, наверное, пятьдесят. В конце концов залез в холодильник, достал оттуда пакет молока, согрел его и выпил с медом. Я где-то слышал, что этот напиток помогает успокоиться и уснуть – пить таблетки попросту не хотелось. Это действительно помогло – я наконец уснул, но проснулся с головной болью.
Завтракая, я не замечал вкуса омлета, потому что целиком погрузился в размышления.
Все дело напоминало мне мозаику, которая постепенно начинала складываться в целостную картину, и практически ежедневно случай мне подбрасывал новые ее кусочки.
Еще вчера меня терзал неразрешимый на первый взгляд вопрос – кому нужны эти несчастные жертвы. Вчера же я получил информацию по этому поводу – пусть не исчерпывающую, зато, по всей видимости, достоверную.
