Я ждал, когда они снова проколются. Но чутье подсказывало, что, пока я здесь, этого не случится.
– Ты думаешь, это они? – с ужасом спрашивал Воробьев.
– Я в этом просто уверен, – шепотом заявлял ему я.
– А что же ты молчал все время? – возмущался Николай.
– А что и кому я должен был сказать?
– Ну, заявил бы в милицию или хотя бы Штейнбергу нажаловался, – продолжал негодовать мой друг.
– Шутишь? И что бы я им предъявил? Свои подозрения? Нет трупов – нет и улик. К тому же ты уверен, что все это происходит без ведома Штейнберга?
Воробьев смотрел на меня расширенными глазами.
– Знаешь, – сказал ему я. – Если бы не ты, то я бы ни за что не лег к нам в хирургию. Они бы меня просто зарезали.
– Не посмели бы!
– И кто бы им что сделал? Я – человек одинокий, никому не нужный. Разобрали бы мой труп на органы – и дело с концом. И только бы мой портрет на память тебе остался. – Я кивнул на изображение своего оскаленного черепа.
Воробьев поежился.
– Но речь не об этом. Речь о другом. Нужно: «а» – искать улики, «б» – разбираться с теми, кто организовал на меня покушение. Видимо, кому-то на хвост я уже наступил, и наступил крепко. Предположения у меня такие – это были люди, которые связаны с внешней стороной нашего дела, то есть те, кому поступают органы из нашей клиники. И «в» – найти моего друга.
– Ладыгин, тебе поправляться надо! – отчитал меня Воробьев, беря шприц и целясь в меня иглой.
Вежливо подождав, когда он закончит возню с моей многострадальной веной, я его успокоил:
– Знаешь, со мной за время работы в этой замечательной клинике чего только не происходило. Я уж и попривык. Мне уже давно пора на предмет возмещения физического ущерба что-нибудь приплачивать. Так что за меня не переживай. Скажи лучше: когда у тебя ночное дежурство?
* * *
Дмитрий Анатольевич не мог удержаться от самодовольного смешка, наблюдая за тем, как с крыльца «Шишки» потянулись бритые налысо парни – их клиенты во время межсезонья. Конечно, было немного невежливо выгонять их, но что поделаешь... Козлов вздохнул и стал просчитывать, во сколько ему обойдется, если открыть филиал специально для этой публики – с интерьером в стиле пошлой роскоши и шансоном по вечерам. Не успел он округлить сумму, как по селектору раздался томный голос секретарши:
– Дмитрий Анатольевич, к вам Зосимов с докладом.
– Зови, – нехотя отозвался он.
Зосимов, как всегда, вбежал в кабинет, изображая ненавистное Козлову рвение и расторопность.
– Дмитрий Анатольевич, хочу вас поздравить: иностранная делегация в составе одиннадцати человек во главе с мистером Ланбергом прибывает через три дня. Все необходимое для встречи дорогих гостей готово – я распорядился. Другая новость – получено подтверждение от Голюнова: в этом сезоне он снова будет нашим гостем.
Козлов повернулся всем корпусом к своему заму и расплылся в самодовольной улыбке:
– Вот это – действительно хорошо! А что, Леня, ты уже закинул удочки по поводу... А?
– Дмитрий Анатольевич, я решил, что нужно это сделать в непринужденной, дружественной обстановке прямо у нас в санатории – вы понимаете, о чем я говорю.
– Может, хватит уже осторожничать? – недовольно проворчал Козлов, понимая, что зам перестраховывается и все серьезные разговоры хочет свалить на него. – Я тебе деньги плачу не за то, чтобы ты мне по утрам факсы перечитывал. Не знаю, что ты там себе думаешь о моем образовании, но читать я и сам умею.
Зосимов удержался от тяжелого вздоха – с подобных выволочек начиналось каждое утро, пора бы и привыкнуть.
– Ладно, – так же внезапно, как и завелся, успокоился Козлов. – Готовьте к его визиту люкс. Я сам с ним обо всем договорюсь.
Когда Зосимов вышел, Дмитрий Анатольевич повалился в кресло и закрыл глаза. Он с наслаждением представлял себе все замечательные последствия этих новостей. С иностранцами было все более или менее ясно. Отто Ланберг был старым партнером Козлова – еще по «Медтехнике». По крайней мере, те небольшие аферы с просроченными медикаментами, которые они на пару провернули, принесли немалые деньги им обоим. После этой сделки два афериста поняли, что нашли друг друга. Все это произошло в те благодатные времена, когда Козлов еще не обзавелся своей фирмой, а Отто пребывал в счастливом и безответственном состоянии рядового сотрудника медуниверситета города Осло.
Теперь все изменилось – пожалуй, в лучшую сторону. Дмитрий Анатольевич уже пять лет благоденствовал в роли владельца престижного санатория, а Отто дослужился до ректората. Теперь дела их проходили на новом качественном уровне. В частности, медуниверситет города Осло был постоянным заказчиком и клиентом «Сосновой шишки», причем сотрудничество было к обоюдной пользе для этих заведений. Все складывалось так удачно, что Ланберг достаточно легко воспринял идею необходимости расширять рынок лиц, заинтересованных в столь редком и дорогом товаре, как тот, что «Шишка» могла в достаточных количествах предоставлять заинтересованным лицам.
Генерал Голюнов был фигурой еще новой и немного загадочной – по крайней мере, его будущая роль в предприятии Козлову представлялась достаточно туманно.
С Сергеем Сергеевичем он имел счастье познакомиться на одном из тех приемов «на высшем уровне», на которые Дмитрий Анатольевич пробирался, как говорится, не через дверь, а через окно. Этот метод Козловым был освоен еще во времена его авантюрной молодости: именно так он пробивал себе дорогу в люди.
Надо сказать, что этот раут был одной из последних ступенек лестницы, по которой Козлов и поднялся до его нынешнего положения.
На таких приемах достаточно сделать вид, что ты лично знаком с двумя-тремя присутствующими, – это было не трудно, их фотографии и биографии украшали каждый выпуск светской хроники любой газеты. После этого благодаря своему умению быть галантным, полезным и, что в таких местах особенно ценно, остроумным Дмитрию Анатольевичу было легко добиться того, чтобы его представили нескольким интересным и полезным для него людям. Среди них был и Голюнов – бывший заместитель министра обороны и до сей поры фигура достаточно влиятельная. Козлов быстро поймал нужную ноту и несколько раз при Сергее Сергеевиче пожурил, не выходя, впрочем, за рамки, правящую верхушку, называя ее политику ребяческой и недальновидной, а также понастальгировал вслух о навсегда ушедших прекрасных днях и «сильной руке».
Генерал, не привыкший к тонкому анализированию окружающих его людей и не бывший ни психологом, ни дипломатом, весьма был рад встретить «среди этого сброда» такого «толкового молодого человека» и очень быстро попался в расставленные для него сети. Наживка, кстати, была очень недурна. Козлов, быстренько собравший сведения, узнал, куда метит наш герой, и тотчас же явился к генералу с предложением о материальной помощи партии, которую генерал на старости лет решил возглавить. Игры в политику для Голюнова к закату его жизни стали главным и единственным делом, а потому любой, кто потакал ему в этом, становился для генерала роднее двух его сыновей, которые благодаря своему здравому уму увлечения папочки не одобряли.
Итак, Голюнов с охотой принимал валютные подарки от Дмитрия Анатольевича, посещал его санаторий, иногда – с друзьями. Козлов до сей поры рассматривал Голюнова как крупную фигуру, которой при случае можно заслониться от неприятностей. Во всяком случае, на период благосклонности Сергея Сергеевича все проблемы с налоговой полицией и стражами порядка были забыты совершенно.
Теперь же Козлов посмотрел на Голюнова несколько с другой точки зрения. Если быть справедливыми, то нужно заметить, что идея использовать генерала для выхода на новые рынки сбыта впервые родилась в светлой голове Зосимова. Впрочем, Козлов об этом уже совершенно забыл. Ему казалось, что именно он подумал о том, что незачем огород городить и впутывать в это сомнительное дело новых, непроверенных людей, когда под боком есть такой человек.
Действительно, Голюнов ведь сохранил все прежние связи в военной промышленности – как нашей, так и зарубежной. А значит – в науке.
В оборону всегда вкладывались большие деньги, и именно здесь всегда делалось наибольшее количество открытий, которые для всего мира становились революционными. Кроме того, для исследований под прикрытием оборонных проектов всегда была характерна некая черта вседозволенности. Законы и моратории отступали перед военизированной наукой.
Не секрет, что самым большим тормозом на пути к революционным изменениям в медицине, генетике, евгенике и прочих новомодных веяний в науках о трансформации человеческого тела был запрет на опыты над человеком. Только протест общества связывал руки как безумным гениям, так и шарлатанам. Совершенно очевидно, что подобное препятствие военные могли обойти легко: все опыты на людях отнюдь не отменялись, а просто нелегально засекречивались – вот и вся проблема.
