войну России, Франция – Германии, Германский генштаб приводит в действие план Шлиффена, атакуя открытый французский фланг через бельгийскую территорию, а Британия, последний из гарантов бельгийского нейтралитета, не участвующий в боевых действиях, объявляет войну Германии. И вот воюют все. И, несмотря на то, что обходной маневр через Бельгию чуть было не привел к катастрофическим последствиям для французского командования, Франция – это единственная страна в Европе, которая готовилась к этой войне и хотела ее.
В ответ на эти слова германский кайзер разразился длинной замысловатой матерной тирадой, от которой присутствующим тут дамам (по-немецки понимали все) хотелось заткнуть уши и выбежать вон. Но у германского кайзера такая репутация, что замечание ему делать бессмысленно, остается подождать, пока у него не иссякнет запал казарменного красноречия.
Когда кайзер, наконец, выдохся и замолчал, императрица Ольга обвела присутствующих внимательным взглядом и сказала:
– Теперь вы понимаете, почему мы с таким дотошным вниманием следили за здоровьем и благополучием нашего друга Франца Фердинанда, а также за теми ужимками и прыжками, которые на арене международного цирка выделывали французские политики? Критический момент наступил, когда дядюшка Вилли пришел ко мне с идеей вместе с Австро-Венгрией присоединиться к Брестским соглашениям. После того как эта информация через германский МИД утекла в Париж, в головах у тамошних политиков бурно вскипели запасы дерьма, заменяющие этим деятелям мозги, и они решили идти напролом…
– О да, Хельга, – сказал кайзер Вильгельм, – я уже сделал хорошую выволочку этому обормоту фон Чиршки, который развел в своем ведомстве шпионское гнездо. Мне уже доложили, что когда ты со своим канцлером задумываешь какую-либо каверзу, то все остается шито-крыто до самого конца, а из моих чиновников секреты утекают как из старого дырявого ведра.
– Это, Уильям, твои проблемы, – хмыкнул британский король, – давайте лучше решим, что мы будем делать с Францией, упрямо не желающей выдавать нашему правосудию мистера Клемансо. И вообще, я никак не пойму – у них там уже революция или уже нет?
– Поскольку ни о каком изменении общественной формации речи не идет, то революцией это явление назвать нельзя, – сказал канцлер Одинцов. – Слово «бунт» тоже подходит мало, поскольку не наблюдается обычных в таких случаях погромов магазинов, грабежей и беспорядков. По донесениям наших людей, большинство участников акций протеста принадлежат к так называемой «чистой публике», а армия и полиция только имитируют усилия по наведению порядка.
– Есть у нас такой термин – «имитация бурной деятельности», – добавил князь-консорт Новиков. – Господам французским депутатам под страхом санкций нельзя и не выдать своего бывшего премьера, и выдавать его тоже не хочется – ведь стоит им один раз выполнить подобное требование, и французский суверенитет превратится в некое подобие половой тряпки.
– И что же в таком случае положено делать? – немного раздраженно спросил австро-венгерский император Франц Фердинанд. – Если подобное сойдет с рук господину Клемансо, то кто может поручиться, что не найдутся желающие повторить его преступный замысел?
Императрица Ольга и король Эдуард понимающе переглянулись. За Великобританией в свое время трудами безумных политиканов тоже образовался подобный грешок, и только дядя Берти знает, что ему стоило заслужить прощение своей племянницы.
– Делать следует то, что положено, – сказала Ольга. – Торговая и транспортная блокада страны, укрывающей у себя международных преступников. Никаких торговых и финансовых операций с французскими банками и организациями. Арест французских судов в портах стран участниц Брестских Соглашений. Запрет на перемещение людей, за исключением иностранных подданных, которые должны иметь возможность покидать территорию Франции через пограничные переходы. Все это разом должно быть прекращено, как только господин Клемансо и его подельники будут выданы в руки международного правосудия.
– Должен напомнить, – сказал король Эдуард, – что, помимо государств, чьи монархи присутствуют на этой встрече, Франция граничит со Швейцарской республикой и… побережьем Атлантического океана. Из Бреста, Нанта, Бордо или Байонны суда под французским флагом могут достичь портов Нового Света, что ставит под вопрос эффективность задуманной вами экономической блокады. Попытки блокады французского побережья некими объединенными морскими силами монархий ставит нас на грань того самого вооруженного противостояния с французской Третьей республикой, которого вы так хотите избежать.
– Плевать я хотела на эту республику, – откровенно сказала русская императрица, – видала я ее в гробу и в белых тапках. Ничего хорошего от нее Европе, кроме смут и разврата, нет и не будет. Брестские Соглашения при их внимательном прочтении защищают Францию от сухопутного вторжения на ее территорию, а вот в море, за пределами двенадцатимильной полосы прибрежных вод, их действие заканчивается раз и навсегда. Кстати, это касается не только Атлантического, но и Средиземноморского побережья. Морские перевозки из Марселя в порты Алжира и Туниса и обратно необходимо пресечь. До победного, так сказать, конца.
– Ах вот оно как… – сказал британский король. – Нет мира за этой чертой[15]?
– Да, именно так, дядюшка, – кивнула Ольга, – и вообще, раз уж мы тут все собрались, необходимо разразиться совместной декларацией против государственного терроризма. Никто из нас, ответственных монархов, сам не будет прибегать к таким методам в борьбе со своими противниками и конкурентами, и приложит все усилия к истреблению этого явления. С этой целью мы все должны обязаться арестовывать укрывающихся на нашей территории террористов и высылать их туда, где они нагрешили, для последующего суда и казни. И не смотрите на меня таким взглядом, дядюшка – в этом отношении ваша Великобритания особенно грешна… или мы не знаем, что Лондон буквально кишит беглыми бомбистами и прочими подрывными элементами?
Британский король комически пожал плечами, будто говоря, что он-то ничего, но ушлые политиканы зачастую затевают свои комбинации, не ставя о них в известность своего короля, а потом получается нехорошо. Первый морской лорд может застрелиться, премьер – уйти в отставку; а королю, которому на чужом пиру похмелье, деваться некуда, приходится терпеть до самого конца.
– Я с вами согласен, дорогая Хельга, – сказал Франц Фердинанд после некоторой паузы, – разумеется, при том условии, что к этой декларации присоединятся наши горячо любимые славянские соседи с Балкан. Вот где террор цветет и пахнет, буквально на государственном уровне.
– Разумеется, мы присоединимся к этой декларации и будем выполнять ее условия со всем возможным тщанием, – потупив очи, произнесла королева Елена, – но и вы, дорогой сосед, должны преследовать тех своих подданных, которые то и дело издают кровожадные призывы перебить всех сербов или обратить их в рабство.
– А вот это особо важно, – сказала русская императрица. – Если мы хотим
