С настроением придушенной сомнамбулы я медленно тащилась, повиснув на туполевской руке, и старалась выглядеть радостной.
– Сегодня весь день я только твой, – пять минут назад осчастливил меня Назар Савельевич и предложил разработать увеселительную программу: то ли в постели до ужина проваляться, то ли еще чего.
Я улыбалась одними губами. В голове заведенной бомбой тикал часовой механизм и отбивал с точностью метронома антикомплименты: тик-так, так-так, ты – дура, ты – дура. Бомба тикала и грозила взорваться слезами. Так стыдно и совестно, как сейчас, мне давно не было.
Не догадаться, что Инесса Марченко, пробегая мимо умывальников, могла увидеть своеотражение, – это еще умудриться надо! Ведь она в тот день тоже была в белом платье! И если зеркальная дверца была открыта настежь, то, взглянув мельком, боковым зрением, она вполне могла ошибиться! И если бы не одно но – у Инессы Львовны рыжие волосы, а дама, по ее словам, была яркой блондинкой, – я бы еще из туалета каюты позвонила подполковнику Огурцову и покаялась во всех грехах.
Но позвонить никогда не поздно. И торопиться, гнать волну без толку я больше не буду. Сначала надо – на этот раз надо! – в точности убедиться, что шкафчик за зеркальной дверцей существует и на самом деле дает полный эффект движения в нужную сторону. Надо придирчиво выяснить, не закрывает ли зеркальное полотно дверные косяки, достаточно ли дает обзора… Вопросов было множество, но для ответа на них мне требовалось время. И прикидка, так сказать, на местности в боевых условиях.
Многие мысли рвали голову на части, я тащилась за Туполевым к ресторану и отвечала на приветствия приклеенной улыбкой. Народ собирался к завтраку и стекался в одном направлении.
Глядя себе под ноги, я продолжала размышления и наблюдения. Дверь в ресторан – маленький порожек. Короткий коридор с ответвлениями к умывальникам и снова порожек. Если вспомнить, как горничные доставляют к каютам тележки со сменным бельем, полотенцами и всяческими сантехническими химикатами, то наличие в санузлах шкафчиков с той же химией, туалетной бумагой и мылом совершенно обязательно! Таскать тележки через двойные пороги неудобно, да и запас мыла с бумагой следует держать поблизости.
И это значит, что, во-первых, шкаф там все-таки есть. А во-вторых, это означает, что Софья Николаевна задним умом крепка.
Что мне стоило представить раньше, как уборщица таскает через ресторан ведро, швабру и губку для мытья туалетов?! Ну где такое видано, а?! Основное условие хорошего сервиса – это его незаметность!
Мысли окончательно разбушевались и уже взывали к действию. Автоматически набросав на поднос первые попавшиеся закуски со шведского стола и так же автоматически тупо скалясь, я налила себе чаю и поковыляла к нашему столу у окна с видом на левый берег. Села. От желания моментально наведаться к умывальникам кожа откровенно зудела и на вопрос Туполева:
– Что ты ерзаешь? – я ответила выразительно и кратко:
– Мне нужно. Туда.
Назар Савельевич деликатно отвернулся к окну, я же стремительно подхватила подол и понеслась к удобствам, уговаривая себя на ходу: «Не мчись как идиотка, фланируй грациозно!» Проходя мимо столика Барби, поймала заговорщицкий взгляд мадам Карелиной, ответила машинально оскалом. Отметила – весьма повеселевшая Галина Федоровна уже не выглядела очумевшей недоуменной вороной на кукольном чаепитии, из ее глаз, надеюсь навсегда, исчезло выражение «господи, что я здесь делаю?!». Галина Федоровна щебетала с «девчонками» и ловко кушала банановый шербет.
«Надо позвонить подполковнику и стукнуть – возможно, вскорости освободится отдельная каюта», – оставила зарубку в памяти. Сделать два добрых дела одновременно мне уже давно не доводилось. Богатым росчерком пера я освободила для органов каюту и помогла принять решение хорошему человеку.
Впрочем, если подходить к себе непредвзято, мое мнение вряд ли сыграло решающую роль для Галины Федоровны. Она мадам серьезная…
Возле умывальника дамской резиденции стояли две китаянки-переводчицы. Одна мыла руки, вторая причесывалась. Я пожелала им доброго утра, заскочила в уборную и, услышав из-за двери, как девичий пересмех удаляется по направлению к ресторану, выскочила обратно. Мои руки просто тянулись к большому зеркалу у входа, проверить, есть ли за ним ниша. Нажав на горло желанию, я включила воду, глубоко склонилась над умывальником и, скосив глаза, пристально вгляделась в щель между стеной и рамой зеркала – и увидела. Три полоски магнитных прямоугольных замков зримо застряли в щели. Магниты, видимо, были достаточно сильными и на мое подергивание утром не отреагировали. Стояли насмерть, присасывались со всей ответственностью. Что, впрочем, и требовалось от дверцы корабельного ящика.
Болтая пальцами рук под струей горячего воздуха, несущегося из сушки, я обругала себя слеподырой бестолочью, бестолковой курицей, спустила тем пары и успокоенная – дамские удобства зеркально повторяли расположение мужской резиденции, то есть шкафчик и там должен быть, – неспешно продефилировала до своего стула. Села чинно и приказала себе: забыть. Забыть о шпионах и тайниках, перестать думать о подполковнике Огурцове и полностью отдаться предвкушению свободного дня. Не моего, разумеется, а господина Туполева. Иначе перед словом «предсвадебное» путешествие так и останется приставка «пред».
Улыбаясь совсем лучезарно, я поглядела на столик перед собой и с ужасом увидела, чтонавалила себе на завтрак. Два бутерброда с пресной брынзой – я ее терпеть не могу! Миску с овсяной кашей – у меня на нее с детства непереносимость! Два куска колбасы с основательными жировыми вкраплениями (тут даже добавить нечего, от жира меня мгновенно начало мутить). В центре всего этого великолепия возвышалась кучка деревенского творога. Без сметаны.
Плюнув на завтрак, я дотянулась до руки Туполева, нежно накрыла ее пальцами и проворковала:
– Я так рада.
– Чему? – глядя на меня с хитростью, спросил любимый.
– Тебе. И целому дню вместе. Чем займемся?
Назар склонился над столом и прошептал:
– Приказывай.
Огромная двуспальная кровать каюты Туполева мерно колыхалась под нашими телами. «Мадемуазель» неслась вперед, качка стала совсем привычной, и казалось, что постель не стоит, привинченная к полу, а медленно парит, баюкает и нежит. По потолку каюты скользили солнечные зайчики, отправленные нам волнами, тонкие, почти прозрачные шторы ловили их несмелыми сетями, долгожданному ощущению покоя мешали только редкие силуэты пассажиров, прогуливающихся по палубе мимо наших окон. Их голосов мы не слышали, но силуэты не давали двум любовникам чувства полного уединения, ведь если бы их не было, мне показалось бы, что постель-облако унеслась в заоблачные выси. Где мы одни наедине с солнечными зайчиками и поцелуями.
… – Ты постоянно о чем-то думаешь, – обнимая меня обеими руками и дуя в макушку, сказал Назар.
– Нет, – не отрывая голову от его плеча, совсем не обманула я. – Когда ты рядом, мне не о чем думать. Я тупею.
– Лукавишь, – усмехнулся Назар. – Я вижу – тебя что-то беспокоит. – Я не ответила, он погладил мою спину и спросил: – Ты ожидала большего?
Как все-таки мужчины поразительно эгоцентричны! Назар уверен, что некоторая моя рассеянность может быть связана только с ним.
Конечно, я ожидала – большего! Я надеялась, что на этом корабле он наконец-то сделает мнеофициальное предложение и я перестану чувствовать двойственность положения: полуневеста, полудруг, симбиоз любви и трезвого расчета. В мечтах я представляла себе столик на носу корабля при двух свечах, двух бокалах и бутылку шампанского. Невдалеке пиликают на скрипочках оркестранты, легкий ветерок ерошит наши волосы, я в платье с обнаженными плечами, он – с бабочкой у горла – протягивает мне через стол раскрытую коробочку с бриллиантовым кольцом:
– Ты станешь моей женой, Софья?
Все представлялось так мило и живо…
Ведь я простая провинциальная девушка (разочек успевшая сходить замуж). Мне недостаточно того, что Туполев в какой-то момент начал говорить о нашей совместной жизни так, словно все уже решено. Мне недостаточно принять этот факт, мне важно ответить: да! Мне важно услышать: я тебя люблю.
Но в тот момент, когда Назар Савельевич изволил намекнуть о большем, относительно свадьбы я думала меньше всего. Точнее сказать так – я вообще ни о чем не думала. Плыла бездумно на постели-облаке и была несерьезной, легковесной и доверчивой, как и подобает жительнице воздушного замка.
И потому молчала.
– Ты обижена?
– Чем?! – совершенно искренне возмутилась я, села на кровати, подогнув под себя ноги, и с укором посмотрела на Туполева. – Чем я могу быть обижена?
