Напрягаю силы, чтобы одним прыжком добраться до двери служебного вагончика. Рву ручку на себя, рву еще раз, до боли в суставах. Не тут-то было.
У меня остается еще мгновение, чтобы прижаться к двери спиной и встретить противников, как говорится, с открытым забралом.
Забрала мне как раз сейчас и не хватает.
Ближе всех оказывается слесарь Панфилов. Вид у него решительный, что он и торопится доказать. Его кулак идет на стыковку с моей челюстью, но ее как раз в этот момент не оказывается на месте. По инерции он разворачивается чуть боком, и этого достаточно. Надеюсь, все ребра у него остались целы.
Пока бедняга пытается встать, я записываю одно очко в свою пользу и тут же получаю страшный удар в плечо. Счет ничейный, к тому же слесарь Панфилов встает на ноги. И снова трое против одного.
Их-то трое. А я один...
Крайний справа идет наперехват, но я нарушаю правила, выдавив из него локтем запас воздуха. Это не помогает, так как лысоголовый старательно пинает меня кованым ботинком, а слесарь Панфилов продолжает развивать успех, проводя прямой в голову. Тут в самый раз вспомнить фигурное катание. Не в смысле изящества, с которым я принимаю горизонтальное положение, а в смысле замедленных повторов. Чья-то подошва зависает над моим лицом, и так медленно, что я успеваю рассмотреть полустертую подкову и прилипший комок глины.
Подошва исчезает.
- Придурок, он нужен тепленький.
Меня поднимают на ноги, но тут крайний, которого я в самом начале вывел из игры, решает внести свою лепту в виде мощного пинка сзади. Согласно закону физики, я лечу вперед, где меня ждет неумолимая стена вагончика.
Дальше я путешествую в розовом тумане.
* * *
...Туман наползает на меня, я тону в нем, тону в этих липких густых хлопьях, так и не достигнув дна. Путь мой долог.
Но вот впереди забрезжил свет. Или призрак света. Желтый кружок с рваными краями. Я не чувствую собственного веса.
Поднимаюсь и начинаю путь к свету. Мне некуда спешить.
Желтый кружок нестерпимо режет глаза. Я отворачиваюсь, и снова подступает темнота. А сквозь темноту проступает воспоминание.
Я ощущаю воспоминание как реальность, ощущаю каждым мускулом, каждым нервом. Тело мое снова приобретает вес, и вот уже вокруг растаяла неопределенность, а я сижу в салоне взятого напрокат "фордика" с забрызганными номерами. Сижу в кресле рядом с водителем и курю сигарету за сигаретой. В машине я не один: моя спутница, прекрасная и гордая, ведет машину.
Она чуть наклонилась вперед, и я вижу только ее профиль, в котором слились воедино черты испанских и африканских предков.
За окнами чужой город, где кастильские балконы перемешаны со слепым железобетоном, где бармены вежливы и сердечны, а проституткам нет и тринадцати, где бассейны с лазоревой водой, и так сладостно отдыхать в тени после обеда. Правда, в подвалах некоторых учреждений ломают кости и подключают электроды к половым органам. Есть и такие развлечения. Но это для избранных... Мне, судя по всему, будет уготовано не место зрителя, а участника представления.
Я в этом городе чужой. У меня чужое имя и чужая биография. И только моя спутница знает, кто я на самом деле. Скорее, не знает, догадывается. Она сбросила туфельки на пол, чтобы удобнее было выжимать сцепление и газ, и теперь они лежат на полу маленькими серебряными скелетиками.
Я курю сигарету за сигаретой, а она, ни к кому лично не обращаясь, говорит:
- Скоро можно будет выпрыгнуть. Я приторможу за поворотом.
Я понимаю, почему она это говорит. Достаточно оглянуться на голубой "Шевроле", который идет следом. В нем крутые ребята, они не будут церемониться, тем более мы морочим им голову уже довольно долго. Кажется, они вычислили нас еще в гостинице, где мы строили из себя двух молодоженов.
Кстати, так ли уж это было далеко от истины?
- Я приторможу, - говорит она, - возле бульвара. Там кусты. Если сразу не встанешь, можно отползти в кусты. Они не заметят.
- Подождем, - наконец говорю я.
- Нельзя, - она оборачивается, и я вижу ее блестящие глаза. - Мы сейчас попадем на скоростную трассу. Там нам от них не уйти. Наш "форд-фолькон", - она прищуривается, - тропический вариант. Нельзя, чтобы нас остановили, когда у тебя этот. пакет. Тогда конец. И тебе, и моим товарищам.
Понимаю - она права. Я всего-навсего почтовый ящик. А почтовый ящик должен заботиться о своих адресатах. Тем более когда это нечто большее, чем просто работа.
- Сейчас приторможу, - говорит она, - приготовься...
Я откатился в кусты и потом, хромая, дошел куда следует.
А на следующий день прочел в газете, что тот самый "фордик" с забрызганными номерами, тропический вариант, сбил ограждение на повороте и упал со склона. Он переворачивался и падал вниз, пока не врезался в дерево.
Чтобы извлечь из обломков тело водителя, машину пришлось разрезать автогеном...
- Я приторможу, - говорит она, а я пытаюсь ответить ей, что хочу остаться, остаться до того, последнего поворота...
Но она настойчиво повторяет:
- Я приторможу. Приготовься.
И я прыгаю в придорожные кусты. И продолжаю быть рядом
с ней, до тех пор, пока машина не расплющится о ствол дерева...
Это бесконечно остается со мной. Вот уже много лет.
Такие дела...
Я вновь поворачиваюсь к свету, чтобы преодолеть
последнюю черту. Уже протянул вперед руку, и она заискрилась в
нестерпимом желтом свете.
И услыхал голоса. Где-то позади.
Голоса назойливые.
Я невольно останавливаюсь, и вот уже подо мной не пустая бездна. А безликая серая равнина. Очертания равнины проступают, как фотография в проявителе. И очень скоро я понимаю, что это потолок. Обыкновенный облупившийся потолок.
Я почему-то улыбаюсь. Последний поворот опять ускользает вдали.
Я лежу на спине, точнее на собственных руках, стянутых сзади веревками. Где-то рядом, вне моего поля зрения, проплывают тени.
- Надо поднять его на ноги, - произносит одна тень. Довольно хрипло произносит.
- На ноги не удастся, Гвоздь, - отвечает вторая. - Во всяком случае, до утра.
- Тогда хотя бы на четвереньки. Хочу с ним поболтать о
разных пустяках.
- Попробуй вот это. Со шприцем, я думаю, справишься?
- Откуда торпеды? Что в них?
- Барин передал, верное средство, сказал. Минздрав рекомендует.
- Вот оно что. Ладно, попробуем.
Я чувствую, распутывают веревки, перевернув меня лицом к стене, закатывают рукав, потом боль укола. Через некоторое время мир теней приобретает реальность. Надо мной склонились двое. Один из них определенно знаком по дискотеке. Тот самый, которого называют Гвоздь. Второй, неведомый, круглолицый, с пергидрольными волосами.
Мы находимся, по всей видимости, в пустующем доме, из которого давно выехали жильцы. Пол кое-где провалился, а темные прямоугольники на выгоревших обоях напоминали о бывшей мебели. Присутствующие мало похожи на лекарей. Более того, с моего лежачего ракурса смотреть на них было довольно уныло, особенно на их ботинки в метре от моей головы.
- Ну вот, вынырнул, - сказал пергидрольный, потом обратился ко мне. Хватит валяться, а то разжиреешь.
Я попытался подняться сначала на локте, потом, опираясь
на стену, встал на ноги. На удивление, мне это удалось с первого
раза.
- Ну что, поболтаем? - спросил Гвоздь.
Я равнодушно кивнул. Стал растирать затекшие запястья.
Гвоздь настороженно следил за моими руками. Потом я полез в карман за сигаретами. В самый последний момент вспомнил, что вместо сигарет в кармане раньше был диктофон, а сигареты, увы,
остались в гостинице, на подоконнике.
- Какие проблемы? - спросил Гвоздь.
- Если не трудно, дай сигарету.
- Конечно, как я сам не догадался. Да ты присаживайся, - он сделал широкий жест, - садись на пол.
Я отрицательно покачал головой, взял сигарету, прикурил. Вдыхая дым, чувствовал, как проясняется голова, искал выход.
Выход, по-моему, был один - заорать истошным голосом, как в кошмарном сне, в надежде, что проснешься.
В принципе с возрастом привыкаешь к быстротечности жизни. И начинаешь воспринимать перспективу без паники. Тут дело привычки. Но одно дело абстрактно не бояться смерти, другое - стоять на ее пороге. Кто знает, что это такое, - тот поймет. Остальным предлагаю поверить на слово.
- Нам от тебя требуется ерунда, - Гвоздь сплюнул на пол. - Скажи, где пудреницу ту хранишь, и можешь катиться на все четыре стороны. Ты понимаешь, о чем я говорю? Я не ответил.
- В гостинице?
Отрицательно качаю головой.
- В машине?
Тот же жест.
- У кореша твоего? У бабы? Где, отвечай?
- Не дави на нервы. Вам до нее не добраться.
- Что? А... Да черт с тобой. В принципе что эта пудреница - золотая? Что она доказывает? Без тебя-то? Да и с тобой тоже... Только на упрямых воду возят. Будем тебя перевоспитывать.
Тут он ткнул меня кулаком в живот. Кулак у него оказался на редкость тяжелый, словно чугунный. Я отлетел к стене и
