- Вот как?
- Да. Скажи, может ли человек, употребляющий наркотики, покончить жизнь самоубийством из боязни попасть в лечебницу?
- Ты имеешь в виду наркомана? Эта публика довольно издерганная, часто находится в состоянии депрессии... Да, такой вариант не исключен.
- Зачем ты так казенно говоришь: публика, вариант? .. По-моему, несчастные ребята между молотом и наковальней...
- Одного моего товарища - он работал в психиатрической больнице - убил наркоман. Пронес с собой нож - и...
- Что же их так пугает? Лечение? Или излечение?
- Методы несовершенны, понимаешь? Довольно болезненны, я бы даже сказала мучительны. Период абстиненции, уколы, обстановка...
- Скажи, а твой муж... ну, консультировался с тобой по наркологическим вопросам?
- Нет. Если только вскользь...
- А он вел какие-нибудь записи или, скажем, дневник?
- И ты об этом?
- А кто еще интересовался дневниками Бессонова?
- Не помню, кажется, кто-то из знакомых.
- Давно?
- На днях.
- И что ты ответила?
- Сказала - не знаю. Я в его бумагах не копаюсь.
- И все?
И все. По какому праву ты меня допрашиваешь?
- Мне надо знать правду.
- А я что, по-твоему, ее скрываю?
- Выходит, что так.
Несколько секунд она сидела, задумчиво уставясь перед собой. Потом встрепенулась.
- Со мной никогда еще никто не разговаривал таким тоном, - сказала она.
- Кто-то же должен быть первым.
Женщина холодно взглянула на меня, встала и ушла, ступая словно по камешкам через ручей. Я остался один.
Один против чужого города. Правда, у меня еще был Эдгар.
* * *
Обед прошел в дружественной обстановке. Точнее, вместе с Эдгаром в столовой его института. Размешивая сметану в борще, Эд сказал:
- Мне звонила Нина Бессонова. Говорила, что ты ее в чем-то обвиняешь. По-моему, она чуть не плакала.
- Да, - я кивнул, - наверное, я был слишком мягок. В идеале она должна была заливаться слезами.
Эдгар внимательно посмотрел на меня. Когда я вгрызался в бифштекс, он посоветовал:
- Перестань суетиться. Дело о Громовой закроют. Так что можешь спокойно догуливать отпуск. Поехали после работы на рыбалку?
- С какой стати его закроют? - спросил я уныло.
- Разве ты не знаешь? Ведь уже сделали вскрытие... Хотя да, откуда тебе...
- И что же?
- Острая сердечная недостаточность. У нее было больное сердце.
- Я тебя не понимаю. Она же выбросилась из окна?
- Упала, старина, упала. Она умерла еще наверху. Видимо, ей стало плохо с сердцем... Тебе бывало когда-нибудь плохо с сердцем?
- Однажды, много лет назад. - Здоровье у тебя богатырское. Так вот, ты знаешь - возникает ощущение, словно не хватает воздуха. Она могла подойти к окну, распахнуть его... И в этот
момент умереть. Улавливаешь?
Эдгар принялся за компот.
- А если она умерла уже во время падения? Шоковое состояние... - робко предположил я.
- Не знаю, - он выплюнул в стакан косточки, - надо посоветоваться... А у тебя какие планы на сегодня?
- Глобальные.
- Как знаешь, А я все-таки немного порыбачу.
Выходя из здания института, я понял, что нас рано или поздно погубит: равнодушие.
На улице я заметил молодого человека в светлом плаще и шляпе с мягкими полями. По-моему, мы уже виделись. Он внимательно изучал содержимое газетного киоска. Я поморщился. Становлюсь мнительным.
* * *
Не знаю, тянет ли убийцу на место преступления, но я почему-то решил снова зайти в дом, где жила Громова. Поднялся на пятый этаж. Несколько мгновений нерешительно потоптался у двери. Потом, собравшись с духом, позвонил. Я звонил в квартиру, из окна которой вчера выбросилась девушка. На что я надеялся?
Так, была одна мысль...
Мне повезло. Послышались шаркающие шаги, и, когда дверь отворилась, я понял, почему хозяйку квартиры называли неопрятной старухой. Лет ей, как мне тогда показалось, за шестьдесят... Сморщенное лицо, слезящиеся глаза... Сгорбленная
и бесформенная. Глядя на нее, хотелось пойти и вымыться с
хозяйственным мылом.
- Вам кого? - спросила она.
- Надо поговорить.
Она равнодушно повернулась спиной и прошла в глубь квартиры. Я двинулся следом. Старуха подошла к застеленному газетами столу, оперлась о него руками, так и застыла, словно приклеенная.
Я быстро оглядел комнату. Старый диван с малиновой обивкой, заляпанный какими-то желтыми пятнами. Стул. Коробка из-под апельсинов, которую использовали как тумбочку.
Грязный халат на гвозде, вбитом в стену с блеклыми обоями. Зеркала не было ни одного...
- У вас жила... Вера Громова, - начал я.
- Знаю. Но ее больше нет. Уже приходили из милиции. Они все осмотрели. Это моя квартира. Мне оставил ее муж.
- Он умер? - ляпнул я.
- Умер? - морщины на ее лице пришли в движение, словно она пыталась улыбнуться. - Нет, не умер.
- Почему вы сдавали Громовой квартиру?
- Так получилось... Ей негде было жить, - лицо снова застыло.
Потом она провела ладонью по губам, и за рукой потянулась клейкая нить слюны.
- Она сама вас нашла? Или кто-нибудь познакомил? - спрашиваю.
- Да...
Я не заметил, как в ее руках оказались ножницы. Большие
такие, портняжные. Она бессмысленно смотрела на них,
открывала и закрывала.
Щелк-щелк. Щелк-шелк.
- А кто познакомил?
Она подняла ножницы на уровень моих глаз.
- Какое вам дело?
- Если спрашиваю, значит, есть.
Щелк-щелк.
Пальцы у нее изможденные, с подагрическими суставами, ногти совсем заросли.
Я отодвинулся подальше.
- Муж, - сказала она, - ее привел мой бывший муж. Он с ней путался.
- Вот как?
- Он со всеми путался. Это все она, она. Приходит ко мне вся в белом. Вся в белом платье, а под платьем кости. Кости. Они стучат. Они стучат и не дают мне спать по ночам. Вот и сейчас она придет.. Она будет ходить вокруг и руками шарить, шарить. Пока на нее не смотришь, она тебя не видит...
Я стал догадываться, что эта женщина неизлечимо больна.
- Все время ходит вокруг. Все время, - продолжала старуха. - Противная. Насылает на меня порчу. Другим все хорошее. Вот Нинке Бессоновой - и красоту, и здоровье, и мужиков. А мне все плохое, плохое. Цветы с кладбища присылает. Я их в унитазе топлю.
- Вы знаете Бессонову?
- Знаю ли я? - старуха вдруг подпрыгнула. - Знаю ли я
Нинку? - и она вдруг захохотала.
Щелк-щелк, - ножницы сверкнули возле самого лица, я поспешно отскочил.
- Она тебя подослала? - старуха продолжала наступать.
- Нет...
- Она тебя специально подослала. Она тебя специально подослала... - старуха шла на меня, растопырив руки, и в бесцветных глазах ее зрачки собрались открытыми злыми точками.
За спиной послышалось, как кто-то открывает ключом дверь. Я метнулся спиной к стене и, сжимая кулаки, решил дорого продать свою жизнь. Во всяком случае, хотелось в это верить.
Дверь распахнулась, и на пороге изумленно замер Николай Петрович. Тот самый, что работал с Бессоновым в одном кабинете.
Его я меньше всего рассчитывал здесь увидеть.
- Что вы здесь делаете? - выпалил я.
- Я? - он вскинул брови. - Пришел к своей бывшей жене. Но что делаете тут вы?
- Жене? - я опешил.
- Да. Вас удивляет?
- По правде говоря...
Я оглянулся на старуху. Она стояла, бессмысленно глядя перед собой, расслабленная, сгорбившаяся, тусклая, похожая на улитку.
- Вам трудно понять, - он захлопнул дверь, подошел к женщине и стал поправлять на ней одежду. - Лет пять назад она была очень красива... Можно сказать, - он грустно улыбнулся, - первая красавица в городе. Это трудная история. Самое разумное
будет попросить вас удалиться. Но вы из тех типов, которые
всюду суют свой нос и не успокоятся, пока не узнают правду до
конца. Кроме того, я думаю, вами движет отнюдь не любопытство.
Мне рассказывала Бессонова, в какой переплет вы попали...
- Нина?
- Мы знакомы... Мы дружили... как это называется - семьями. Я ведь учился с Олегом на одном курсе. После окончания вместе работали на "Скорой помощи". Потом он переехал сюда и перетащил меня за собой.
- Олег - это кто?
- Как кто? Бессонов, конечно.
Странно, впервые Бессонова называли по имени. Наверное, они и в самом деле дружили.
- Сначала мы вместе ухаживали за моей будущей женой. У нее, знаете, был потрясающий цвет глаз - фиолетовый. И черные-черные волосы. Она словно неземная была...
Старуха бессмысленно смотрела в окно.
- Она вышла за меня.
Старуха зевнула, затем апатично посмотрела на нас.
- Через год, как мы поженились, сыграли вторую свадьбу. Олега и ее подружки. Этой подружкой была Нина. Не знаю, счастливо ли мы жили. Думаю, не очень. Работы для нее по специальности не нашлось. Правда, шила местным дамам наряды. Ведь на мою зарплату не очень разгуляешься. Детей не было. Забот тоже особенно никаких. Обедал я на работе, белье в прачечную сам относил. Жить бы и жить... Дайте сигарету. Вообще-то я не курю.
Он затянулся и закашлялся. Лицо побагровело и на лбу
