Мысли были смутные, они словно гладили по растрепанным нервам. Посмотрел на часы.
- Уже поздно. Наверное, мне пора.
Она тоже поднялась, подошла ко мне и вдруг положила руку на плечо.
- Странный день рождения получился, - сказал я.
- Странный, - кивнула она. - Только я его не забуду. И вы тоже, хорошо?
4. ПОНЕДЕЛЬНИК
День мрачный, даже во время отпуска.
Все было бы ничего, но утром, когда я намыливал перед бритьем щеки, словно кто-то проорал над ухом: "Дикая охота!"
Я порезался и, прикладывая тампон с одеколоном, повторял про себя: "Дикая охота... дикая охота". Сочетание слов мне нравилось.
Психически я абсолютно здоров, не волнуйтесь. И с наследственностью все обстоит не хуже других. Дело в структуре мышления. Мой мозг крутил, крутил накапливавшиеся за последние дни факты, крутил где-то там, в подсознании. И теперь выплеснул наружу промежуточный результат. Лаконично и оригинально.
Дикая охота!
Ведь у каждого голова варит по-своему. У меня, например, со своей полное взаимопонимание.
Дикая охота! Злые всадники в разрывах быстробегущих туч. Небесные гончие псы, воющие среди бури. Застигнутый врасплох одинокий путник на перекрестке. Дикая охота, идет дикая охота, и мифический Один со своей свитой призраков и валькирий топчет тучи. Кому быть его жертвой?
Такие сказки рассказывали в старину. Я люблю сказки. И кое-что в них понимаю - в области намеков, надеюсь.
Например, что дикая охота уже в двух шагах от меня.
Конечно, я немного поэтизирую. Но интуиция подсказывает, что клыки первой гончей - еще немного - и сомкнутся на моей ляжке.
* * *
И вот подтверждение. Десять часов утра, а я сижу у двери в кабинет Сухоручко, вызванный, не в пример вчерашнему, по всей форме. Вызвали меня на десять пятнадцать. Я пунктуален.
Вхожу в кабинет, закрываю за собой дверь.
От былого благодушия у Сухоручко не осталось и следа. Он здоровается, кивает на стул:
- Присаживайтесь.
Потом он молчит, постукивает карандашом по столу и смотрит на меня. Неожиданно поднимается, подходит к окну.
- Это ваша машина возле афиши припаркована? - спрашивает он.
- Если красные "Жигули", то моя.
- А не она ли стояла под окном у Громовой позавчера утром? И отъехала за минуту до случившегося?
- Вряд ли. Я отдавал ее в ремонт - разбил фару.
- Фару? Вот-вот. Тогда она была с разбитой фарой. Тут такая любопытная подробность. Мы опросили слесарей в ремонтной мастерской - благо, одна в городе. И один признался - халтурил, менял часов в 10 утра фару у красных "Жигулей". В присутствии владельца.
- Но ведь в 10 утра, в субботу...
- Верно, в это время мы с вами мило беседовали. Но слесарь сказал приблизительно часов в десять... Мы расстались в пять
минут одиннадцатого. Плюс десять минут добраться до
мастерской - если на машине. И если машина была под рукой.
Тогда все совпадает.
- Что за чертовщина! Я оставил машину в пятницу, а
получил только вчера. Кстати, после вашего ухода мы еще сидели,
разговаривали с Эдгаром.
- Охотно верю.
- И на том спасибо.
- Благодарите не меня, а собственные ботинки.
- Как это?
- Я обратил внимание на вашу обувь во время разговора. На улице была непогода, и они выразительно это подтверждали. Вы добирались пешком из гостиницы, и вряд ли этот маскарад был рассчитан на меня - наша встреча была для вас неожиданностью, я это заметил.
- Весьма приятной неожиданностью, - я усмехнулся.
Он поклонился в ответ, потом снова посерьезнел:
- Кто может подтвердить, что вы забрали машину в воскресенье? День выходной, только мы, грешные, не соблюдаем.
- Меня известили запиской. Деньги отдал сторожу, он был предупрежден. Такой - лысый как коленка.
- А, этот... знакомая личность. Почему вы выбрали именно эту мастерскую?
- Посоветовал некто Георгий Васнецов... Он, кажется, сотрудник мэрии...
- Как же, знаю, когда-то был крайним правым. Мы за него еще соседям "рафик" отдали - он у них играл. Мода на футбол прошла, городской команды больше нет. Жаль. А Васнецов в
теннис теперь с мэром играет. Политически модная игра, скажу
вам. Но это к делу не относится...
Сухоручко снова отворачивается к окну, и я вижу, как блестит материя на локтях его пиджака.
- Скажите честно, вы кого подозреваете? - спросил я.
Он поправил очки, поморщился:
- Видите ли, преступник труслив. Патологически труслив каждый человек, вынужденный что-то скрывать от остальных. Ситуация обязывает. И чтобы его секрет не раскрыли, он прячется в скорлупу лжи. И все время надстраивает эту скорлупу, надстраивает до тех пор, пока она его не раздавит. Так вот, именно исходя из этой патологической трусости, кто-то использовал вашу машину.
- Слесарь?
- Вряд ли. Слишком очевидно. Но как-то он замешан.
Может, давал кому-нибудь ключи? Но дело не в этом. Почему именно вашу машину? Совпадение? Вряд ли. Сделавший это знал, что владельцем машины является тот самый человек, с кем Громову видели в последний раз на людях. И на кого в первую очередь падет подозрение.
"Дикая охота, - подумал я. - Значит, меня травят довольно давно".
- Кто бы это мог быть, а? Как вы думаете? - спросил Сухоручко.
- Понятия не имею. Тут такая странная вещь... Насколько я знаю, возле дома Громовой в машину... в мою машину сел молодой человек лет девятнадцати...
- Откуда вы про это...
- Побеседовал с одним свидетелем, Лопаткин его фамилия.
- Вот как? Не сидели, значит, сложа руки? Рассказывайте дальше.
- Так вот, сел в машину молодой человек, а нашел я вчера на полочке для перчаток женскую пудреницу. Может, для отвода глаз?
- Куда же их отводить, если парня этого видели, и он об этом, я думаю, догадался. Да и вряд ли в его планы входило оставлять материальные свидетельства своего пребывания в вашей машине. Возле дома Громовой должны были оказаться в то утро вы, на этом-то все и строилось. Где эта пудреница?
Я достал и протянул следователю.
- Хорошо, проверим. Небось залапали ее?
- Не без того.
- Придется вам пальчики свои оставить. Чтобы мы могли своих от чужих отличить, -, он улыбнулся.
- А потом я смогу идти?
- Вы что, - он хмыкнул, - думаете, я сейчас достану из кармана наручники? Конечно, идите.
* * *
С улицы я позвонил Бессоновой.
- Слушаю, - голос у нее был сугубо официальный, - ничего не поделаешь наркологический диспансер.
- Доктор, - прогнусавил я, - у вас доброе сердце. Уделите мне пятнадцать минут.
- Что такое? - Доктор, когда я нервничаю, мои железы
начинают выделять эндорфины. А действие этих эндорфинов, я
прочитал в книжке, все равно что опиума. Так вот, нервничаю я
последнее время довольно часто и боюсь, как бы не стать вашим
клиентом.
- А, это ты, - я почувствовал, как она смутилась. - Ничего страшного. Это вполне естественный процесс - защитная реакция организма на... Однако слушай, у тебя неплохие познания в медицине...
- Чай в городе живу. Так как насчет аудиенции?
- У меня прием, ты же знаешь.
- Тогда я приду на прием. Пропустите без очереди? По знакомству?
- Этого еще не хватало. Ладно, подожди в сквере напротив.
...Я сидел на скамейке и думал о смерти. Нет, настроение у меня было неплохое, сам толком не пойму, почему думал об этом. Просто когда из жизни уходят друзья или даже просто знакомые, с ними вместе уходит и часть тебя самого. Ведь каждый из нас - это сотни людей, из которых "я" в собственном восприятии - лишь единственный образ из множества. Остальные - то, каким тебя видят и помнят люди, с которыми когда-либо общался. Тем более что жизнь наша и есть это самое общение. Поэтому на самом деле человек умирает лишь когда его забывают.
В этом вся и штука.
У меня много друзей. Одних я не видел по многу лет, других, увы, никогда уже не увижу. Но я продолжаю мысленно говорить с ними, выслушивать и спорить. И с былыми, и с нынешними. Их образы с одинаковой силой живут во мне, меняются, стареют вместе со мной. Но, главное, продолжают
существовать.
Мне кажется, душа человеческая обитает в памяти людей. И не потому ли мы так боимся смерти, что предчувствуем забвение? Не сейчас же, сразу, а лет через пять, десять...
А Громову так никто и не помнит, подумал я. Разве что Бессонов? Но кто помнит о нем?
Наконец появилась Нина. Она села рядом со мной на скамейку, закинув ногу на ногу, из-под пальто выскользнул край белого халата. Я как-то не представлял ее в белом халате. Трудно поверить, что у женщины, особенно если она тебе нравится, есть иной мир, неведомый тебе.
- Итак, - сказала она, - что случилось?
Я достал носовой платок - теперь наконец-то свой - и высморкался.
- Многообещающее начало, - она улыбнулась. - Сейчас выпишу тебе рецепт.
- Проблема не в насморке, - я сложил платок и сунул его в карман. - Мне нужна твоя консультация по другому вопросу.
- Вот как?
- Да. Скажи, может ли человек, употребляющий наркотики, покончить жизнь самоубийством из боязни попасть в лечебницу?
