Лора замерла, развернулась и посмотрела на замершего в неудобной позе Филарета. Тот умоляюще поглядел на нее.
— Ну так вы его… разморозьте, — неуверенно попросила она.
Прасковья хмыкнула, принесла их кухни початую бутылку «Столичной» водки, чайную ложечку и поставила перед Лорой.
— Размораживай, — милостиво кивнула она.
— Но батюшка не пьет! — изумленно вскричала Святоша. — Его водкой отпаивать нельзя!
— Если знаешь другой способ — вперед, — меланхолично отозвалась Ольга. — А мы тебе не помощники. Ты его привела — ты и уводи.
— Я на вас жаловаться буду! — злобно закричала она. — Митрополиту напишу!!!
— И что? — дружно пожали мы плечами. — И что он нам сделает?
— В милицию заявлю! — затопала она ногами.
— А нет такой статьи, за применение магии против человека, — сердечно поведала ей Ирина.
— А будешь ругаться — так сейчас сына вызвоню, заберет он твоего замороженного Филарета да на машине вывезет к церкви, там и сгрузит. Как думаешь — помогут ему сильно родные стены? — сурово сказала хозяйка дома.
— Отмолят его православные от бесовских чар! — жарко возразила Лора.
— Сама-то в это веришь? — иронично хмыкнула Ольга.
— И то, не выделывайся, девонька, хватай ложку, да за дело, — прошамкала Пелагея.
И пришлось Лоре, скрипя зубами, отпаивать батюшку водкой. Ибо фриз можно снять лишь алкоголем, и на проблемы вероисповедания он внимания не обращает.
— Ладно, девоньки, пойду я, пожалуй, — поднялась Вера. — Все равно теперь уж — какой семинар.
— Точно, — кивнула я. — Испаскудила все нам эта парочка.
— А я б осталась и еще послушала, — с жаром заявила Ольга. — Тема очень интересная!
— И я! — поддержала ее Ирина.
— И я! — дружно сказали Вера с Галиной.
— Ну и насчет кульбитов мы не все выяснили, — добавила Пелагея.
— Девушки, правда настроя нет, — развела я руками. — Но в листах, что я вам выдала, все — все подробно рассказано, сверх этого я ничего не скажу. Прочитайте, а потом меж собой обсудим.
Филарет тем временем немного ожил и заплетающимся языком проговорил:
— Да падет на вас кара Божия, нечестивицы!
— А ты не шляйся по местам, где нечестивицы собираются, — пожала я плечами. — И подружке своей посоветуй.
Лора лишь злобно на меня зыркнула и влила в рот батюшки новую ложку водки.
— Пойду я, — вздохнула я.
— Ты меня не довезешь? — деловито спросила Ольга.
— Да не, я не на машине, — покачала я головой и пошла прочь в полном расстройстве. Хорошо прошел семинар, ничего не скажешь!
Где Лора — там всегда скандал. Ведь полно на свете нормальных и мудрых священников, нет, Лора отобрала специально недалекого фанатика для того, чтобы натравить его на своих же.
И что, скажите, с такой неадекватной дамочкой делать?
И вот кто бы знал, что спустя несколько дней Лора станет жить в моем доме и спасать меня от смерти…
Вернее — уже не совсем Лора…
Когда я вышла — на улице накрапывал дождик. Я еще успела позвонить Дэну, чтобы он меня забрал на той же остановке, где и высадил… А потом на небе кто-то повернул краник и хлынул ливень, словно из ведра.
Я мгновенно промокла до нитки и побежала бегом к месту встречи. Домой, скорее домой, стащить с себя мокрую и холодную одежду, что так противно липнет к телу. Домой, где не льется за шиворот холодный душ, где не вскипают пузырями лужи…
На глаза попалась бабушка, что сгорбившись сидела на коробке у ворот рынка. Вода ручьями текла с ее ветхой одежонки, а она лишь сжалась, пережидая природный катаклизм.
Я нахмурилась, подбежала к ней — и тут я увидела причину ее поведения. На коленях стояла пластмассовая мисочка, в которой лежало несколько монет.
Простите меня за черствость, но я никогда не подаю здоровым мужикам, что бренчат на гитаре на улицах. Да и за версту отдающий перегаром мужичонка у меня не вызовет сочувствия. А вот бабульки — это мое слабое место. Заработать себе на жизнь трудом многие уже не могут, здоровье не то, а пенсии государство им дает такое, что не выжить даже при строгой экономии. Одна надежда на взрослых детей, да только кто-то помогает, а кто-то и считает что у него своих проблем полно…
Эта бабулька была как минимум ровесницей Октябрьской революции. Годы смяли ее лицо, выбелили волосы.
— Бабуля, ты чего сидишь, беги домой? — закричала я ей, стараясь перекрыть свист ветра. — Заболеешь ведь!
Она молча смотрела на меня выцветшими, ничего не выражающими глазами.
— Бабушка, мы тебя сейчас отвезем домой, если сама не можешь!
— Не надо, — прошелестела она.
— Надо — надо, — отрезала я. — Конец смены!
Покопавшись в кошельке, я вынула три тысячных бумажки и сунула ей.
— Много, — с сомнением сказала бабуля. — Не возьму!
— Ну, выручите! — кричала я ей, — мне добрые дела надо делать, понимаете? Ведьма я!
Бабуля пытливо посмотрела на меня, а потом ее рука все же сжалась вокруг купюр.
— Я сейчас убегу, а потом на машине подъеду! — обрадовано сказала я. — И увезем вас домой, ладно?
Бабуля непроницаемо глядела на меня. Я приняла молчание за согласие, развернулась и побежала к остановке.
— Умрешь ты скоро, доченька.
Я развернулась — бабуля так и сидела на своей коробке.
— Что-то сказали? — переспросила я.
Она молчала.
Я снова побежала к Дэну, но через несколько шагов все же обернулась.
Бабуля еле виднелась за пеленой дождя, медленно, но верно она уходила куда-то одной известной ей дорогой.
«Умрешь…», — послышалось мне в шуме дождя.
Я потрясла головой. Что за глюки???
«Умрешь», — молния ветвистой трещиной расколола небо.
— Умерла ты там, что ли??? — Я вздрогнула, подпрыгнула от неожиданности и обернулась. Около тротуара остановился раздолбанный жигуль, и пожилой мужчина сердито на меня смотрел.
— Кричу, кричу ей — словно и не слышит, — ворчал он, — ехать, что ль куда? Вроде руками махала ж, что б остановился.
— Да! — я не колеблясь уселась в машину, отжала волосы и поехала в офис к своему адвокату, Алексу Швареву.
Через пятнадцать минут я уже была у него в кабинете.
— Мне надо написать завещание! — лихорадочно сказала я, схватила ручку и посмотрела на него. — Давай бланк или что там у тебя?
— Послушай, — терпеливо сказал Алекс. — Я адвокат. А завещания — это к нотариусу.
— Мне срочно надо, некогда мне нотариуса искать! — упрямилась я. — Прими, а там уж оформишь как надо.
Шварев вздохнул, встал и сказал:
— Пошли, горе…
Мы вышли из его кабинета, прошли два шага по кабинету и зашли в соседнюю дверь.
— Клиентку вам привел, Светлана Алексеевна! — сказал он пожилой строгой женщине.
Я вопросительно на него уставилась.
— А чего смотришь? Вот тебе нотариус, пиши свое завещание, — пожал он плечами и вышел из кабинета.
Я тоже вышла из кабинета, минут через двадцать. А за это время я успела распорядиться своей последней волей.
Деньги я поделила честно — половина — Буймову Денису Евгеньевичу, а вторая половина поделена на три равные части между папенькой, маменькой и Серегой, все же не чужой он мне.
Так же Дэну отошло все мое недвижимое имущество — а это трехуровневая квартира в элитном доме со всем, что в ней находится.
Итак, если что со мной и случится — есть гарантия, что маменька не сдаст мое имущество на церковь.
Остаток вечера я была задумчива и печальна. Почистила от всякого компромата компьютер, дабы вдруг что со мной случится — это не попало в чужие руки, а потом пошла в кабинет.
Я плавила в маленьком тигле золото, смешивала его со своей кровью, капала в него свою нежность к Дэну и боль, выливала в формочку из соломоновой звезды и остужала холодными словами заклятий и горькими слезами. Ибо этому талисману суждено было работать не только оберегом — но и вечной памятью обо мне. На остывшем металле я выгравировала положенные знаки, продела в отверстие цепочку и вышла из кабинета.
Дэн как обычно сидел в своем кабинете, изучал бумаги и стучал длинными пальцами по клавиатуре. Когда я подошла сзади, обняла его и повесила талисман — он на миг замер, а потом потянулся ко мне.
— Пообещай мне, что никогда это не снимешь, — шепнула я и чмокнула его в ушко.
— А что это?
Я накрыла золотую звезду ладонью.
— Моя любовь да пребудет с тобой, — шевельнулись мои губы.
Он развернулся на своем кресле, усадил меня на колени и велел:
— Ну-ка, поподробнее с этого места.
Подробней я не хотела. Да и что мне ему сказать? Что у меня куча фактов о том, что я возможно скоро умру? Что да, я приму все меры, дабы этого не случилось, но вероятность высока, и потому я надеюсь на лучшее, но готовлюсь к худшему? И что я замешала этот талисман на своей крови и на своей нежности к нему — чтобы он хранил его, если меня не станет?
