приток Нила, который во время ежегодных наводнений образовывал на западе обширное озеро. Один из древних царей, который понял, что в такой стране, как Египет, вода ценнее золота, открыл свои сундуки. Армии рабочих потели, расширяя и углубляя русло реки. Они прорубили канал в естественном склоне долины так, чтобы в самом глубоком месте в нем могли утонуть два человека, один из которых стоял на плечах другого. Со строительством плотины Фаюумский оазис стал водохранилищем на случай нехватки воды, а земли по обе стороны водотока превратились в плодородные сельскохозяйственные угодья.
- Брат!
Хуэй обернулся на голос и увидел Кена, шагающего к нему мимо груды каменной кладки.
- Ты что, избегаешь меня? - со смехом спросил новоприбывший.
Конечно, избегал. Хуэй едва мог смотреть брату в лицо.
- Я занялся подготовкой к визиту господина Бакари. И отец поручил мне наблюдать за работами на канале. - Он взмахнул рукой, чтобы показать масштабы работы.
- Ты теперь работаешь на отца?
- Он всегда хотел, чтобы я пошел по его стопам на посту губернатора, - сказал Хуэй. - Жизнь в пыльных папирусах, сведении счетов и разрешении мелких споров. Кто бы мог мечтать о таком?
Он увидел, как посуровело лицо Кена, и почувствовал укол сожаления о своей бесчувственности. Это должно было быть честью для старшего сына, хотел того Кен или нет.
- Отец видит во мне человека, способного только на самую скучную работу, -добавил Хуэй с явной поспешностью, которая, как он надеялся, не была очевидной. - В его глазах ты, конечно, предназначен для более великих вещей.
Кен ухмыльнулся. - И более великие вещи - это то, что у меня на уме. Когда-нибудь, очень скоро.
Хуэй улыбнулся в ответ и помолился, чтобы выражение его лица не показалось фальшивым и чтобы его глаза не выдали того, о чем он думал. Внутри у него все сжалось, когда он вспомнил действие, которое Кен совершил с его матерью.
- Подойди, помоги мне, - сказал Хуэй, поманив за собой. Он надеялся, что сможет отвлечься от этих мыслей.
Они прошли по дамбе от пристани, а затем спрыгнули на тропинки из высохшего тростника, которые облегчали доступ по болотистой стороне канала.
- Ты ничего не сказал отцу о том, что произошло в лагере Сорокопутов? - спросил Кен, наблюдая за яликом, плывущим с востока.
- Мои уста запечатаны. Что сделано, то сделано, и нет никакой пользы в том, чтобы ворошить старые воспоминания.
- Кики был твоим старым другом...
- Кики был нашим другом, твоим таким же, как и моим. - Хуэй напрягся. Он был удивлен, сколько гнева все еще бурлило в нем.
- Я думал об этом, - размышлял Кен, - и теперь я думаю, что это неправда. Я убедил себя, что это так, но этого не может быть, потому что... - Его слова иссякли, но Хуэй знал, что он хотел сказать - что он не пожертвовал бы Кики, чтобы спасти себя, если бы они были хорошими друзьями. Если это был единственный способ, которым он мог смириться со своими действиями, то пусть будет так. - Я только притворялся, что дружу с Кики, ради тебя, - настаивал он, кивая головой.
Они стояли молча, переключив внимание с рабов на фермеров в поле.
- Что это?
Кен приложил ладонь к уху и смотрел вдаль за стены Лахуна. Земля и небо дрогнули и стали единым целым под палящими лучами солнца.
Хуэй напряг слух. Крик эхом донесся из туманных пустошей, и за ним последовало еще больше голосов, на этот раз из Лахуна.
- Смотри! - крикнул Кен.
Кен указывал на лазурное небо. Хуэй увидел угольные пятна, кружащие в серебристой дымке. Это были грифы, широко взмахивающие крыльями, жестокие изогнутые клювы, торчащие из их синеватых лысых голов. Они были готовы набить свои животы какой-нибудь падалью, которую они обнаружили с небес. Хуэй ничего не видел на земле. И все же крики часовых на стенах теперь звучали тревожно.
- Мы должны посмотреть, что не так, - сказал он.
Когда братья приблизились к белым стенам города, ворота со скрипом открылись, и люди высыпали на утреннюю жару. Хуэй протиснулся сквозь толпу торговцев и кузнецов, строителей и плотников и увидел серую фигуру, колеблющуюся в прозрачном воздухе. Это был человек, оседлавший осла.
Толпа замолчала, наблюдая за одиноким всадником, направляющимся в город. В этом не было ничего необычного. Торговцы ежедневно прибывали со своими товарами - караваны из городов вдоль Нила, хабиру, надеющиеся на бартер. Но все чувствовали, что что-то не так.
Всадник покачнулся в сторону и соскользнул со своего животного. Хуэй подбежал к нему. Осел был ранен. Из его бока торчала стрела, а над глазами зияла рана. Прежде чем он добрался до него, зверь упал на передние лапы и рухнул на бок. Он выглядел мертвым.
Всадник лежал на спине. Мужчина лет пятидесяти. Кровь была размазана от макушки до челюсти. Его одеяние цвета слоновой кости было изрезано во многих местах и пропитано кровью из ран. Было удивительно, что он смог продержаться так долго.
Хуэй просунул руку под шею мужчины и приподнял его голову.
- Поберегите дыхание, - сказал он. - Вы добрались до Лахуна. Здесь о вас хорошо позаботятся.
Хуэй снял с пояса бурдюк с водой и влил воду в рот мужчины. Всадник отчаянно прихлебывал напиток. Мужчина попытался заговорить, но у него едва хватило сил. Его голова затряслась от напряжения.
Прибыл Кен.
- Кто сделал это с ним? - спросил он без намека на жалость.
- Что ты хочешь сказать? - спросил Хуэй у мужчины.
Всадник снова пошевелил ртом, движения становились все более настойчивыми. Он издал стон.
Хуэй прижал ухо ко рту мужчины.
- Повтори еще раз, - сказал он.
Всадник собрал все те немногие резервы, которые у него были, и на этот раз Хуэй услышал.
- Гиксосы приближаются.
***
Хуэй позвал четырех самых сильных мужчин, чтобы они отнесли раненого незнакомца в город. Когда они добрались до дома лекаря Пахома, Хуэй приказал одному из носильщиков привести его отца, и они втащили раненого внутрь. Пахом был крупным бритоголовым мужчиной, его живот нависал над
