Эти мысли мне понравились, и я быстренько записал в таблетку:
«Наблюдая за полетом птиц, известный своими духовными прозрениями поэт Пятахин предсказал проекту добрую дорогу».
Туристический люд шатался туда-сюда, переходил через мост, восхищался. А я думал, что вот году в шестидесятом, до всего этого нелепого туристического изобилия, здесь на самом деле было хорошо. Во всяком случае, жизнь была настоящей, люди чего-то делали, работали, овес сеяли, а не думали, как получше ободрать туристов.
На мосту рядом с Пятахиным объявилась Жохова, под локтем толстая книга в черной обложке, в руке леденец. Они о чем-то поговорили, Пятахин указал в реку, и Иустинья стала тоже плевать в воду и, кажется, даже смеяться. С непристойными нотками, пожалуй. А еще дочь пресвитера.
Солнышко пригревало, и я как-то стал уже успокаиваться и думать, что, может, хотя бы Суздаль не подгадит, но тут за спиной загудело, и на приречную улочку выкатил огромный, как «боинг», автобус. Автобусные двери расступились, и на воздух выдавилась ярко разодетая толпа.
– Французы, – брезгливо поморщилась Александра и что-то сказала своим соплеменникам.
Дитер и Болен тоже поморщились. Французы галдели громко, размахивали руками и гоготали, мы решили перейти реку, на берег, где травы.
Пятахин и Жохова сосредоточенно плевали в воду и на нас внимания не обратили, я подумал, что если Пятахин когда-нибудь ни с того ни с сего женится на Жоховой, то у них наверняка появятся отпетые дети, такой вот я жесточайший. Немцы поглядели на них с удивлением, но уже не с потрясением, ЗРД, что тут скажешь?
Слева за мостом оказалось настоящее болото – с ряской, камышом и с теми самыми кувшинками, болото вызвало у немцев умиление, они пожелали к нему спуститься поближе, я препятствовать не стал, лег в травы и уснул, уже лето, в травах спится хорошо.
Мне снилось что-то из истории Владимиро-Суздальского княжества. Свистели стрелы, скакала монгольская конница, горожане лили на осаждающих кипящую смолу, а я смотрел на все это откуда-то со стороны, точно с воздушного шара, точно все это происходило в святочном ящике, в который я заглянул через отверстие для глаза. И вот уже злой монгол с лицом Иустиньи выставился из западенки и прицелился в меня из лука, прямо в лоб выстрелил, но попал в палец. И палец взвыл, я вскочил, пронзенный стрелой, и обнаружил, что надо мной стоят, конечно же, немцы.
Счастливые. Какой-то сегодня день немецкого счастья в самом деле, надеюсь, если в следующем году мы поедем в Германию, я тоже там буду счастлив. Сяду на берегу Рейна, стану тосковать.
– Пойдем в монастырь, – сказала Александра. – Он древний?
– Древнее не бывает.
Когда девушка зовет тебя в монастырь – разве можно ей отказать?
Пошли в монастырь, белоснежный и чистый, как небо над ним, такая вот красота.
За крепостным валом, давно заросшим дикой травой, возвышался бревенчатый терем, выстроенный недавно, возле терема стояли люди, небольшая толпа, состоявшая из туристов и свадьбы, то есть из двух свадеб, лично я увидел двух невест. Наверное, тут был какой-то обычай – возлагать цветы к этой избе или еще чего, не знаю, никто, как мне показалось, сейчас цветов не возлагал, все смотрели на крышу этого домика.
А там сидел Дубина.
Листвянко, МВД, чемпион по боксу. А рядом с ним гусь владимирской бойцовской породы. Как они оказались на крыше вместе…
– Что это с ним? – спросила Александра.
И кошка. Еще на крыше сидела кошка. Конечно, если бы там помимо Дубины и гуся сидел еще и медведь с балалайкой, это было бы вообще поднебесно, однако и кошка меня порадовала. Завершала композицию. Что-то мне часто кошки попадаются.
– Что с ним? – повторила Александра.
Если честно, я не знал. Мне показалось, что наш добрый боксер просто свихнулся. По-другому объяснить столь экстравагантное поведение я не мог. Солнечный удар, к тому же все боксеры на голову слабы, их в эту несчастную голову все время бьют – вот и результат, вроде тихий-тихий, а потом с гусем на крыше терема. В Суздале.
Александра сфотографировала. Я тоже. Редко такое встретишь. Не зря, не зря мне стрела прямо в палец вонзилась. Дитер начал быстро-быстро зарисовывать.
– Зачем это он? – продолжала спрашивать Александра.
Зачем… А кто его знает? Вообще мы от Пятахина ожидали, а отличился Дубина. Молодец, пришло время выйти на сцену.
Вокруг продолжали собираться досужие иностранцы. Они никак не могли понять – залез ли туда Дубина просто так, от переполнявших его чувств, либо в этом был какой-то смысл. Не протестовал ли он против произвола и отсутствия свободы слова, против бесправного положения цирковых медведей, ну, мало ли?
– Он протестует? – с предвкушением поинтересовалась Александра.
– Да, – ответил я. – Протестует.
Немцы оживились. Протестует… Знать бы, что это Дубина протестует, как-то он слишком быстро…
– У него брат – известный борец за права животных, – сказал я. – Он защищает права лосей.
– Лосей?
– Да. Он против их беспощадной эксплуатации.
– В России эксплуатируют лосей?! – поразилась Александра.
Мне стало грустно, но отступать было некуда.
– Еще как, – вздохнул я. – В каждом мало-мальски крупном российском городе есть тайные лосиные фермы. Это как Гуантанамо, только для лосей.
– Гуантанамо для лосей?! А что там с ними делают?
– Доят.
– Зачем доить лосей? – не поняла Александра.
Она все-таки прекрасна.
– Лосиное молоко продлевает молодость, олигархи пьют его литрами, – объяснил я. – Из лосиной крови делают целебный гематоген. Из их шерсти вяжут лечебные носки. На рогах настаивают тайные снадобья. Лосей сгоняют со всех лесов и эксплуатируют против их воли, их судьба ужасна.
Дитер перекинул лист блокнота и быстро изобразил беспощадную эксплуатацию лосей в глубинах Российской Федерации. Убогая ферма с дырявой крышей. На табуретке под скупой керосиновой лампой сидел человек со зверским лицом и доил лося. Именно лося – я отметил наличие ветвистых рогов, видимо, Дитер не знал, что у лосих рогов не бывает. Другой мрачный человек втыкал в лося шприцы и откачивал кровь, а женщина, похожая на рекордсменку по сумо, стригла несчастное животное огромными ножницами.
А вокруг сторожевые вышки, колючая проволока и дрессированные гуси-убийцы. В другой ситуации я бы посмеялся, сейчас мне показалось, что я вступаю в поле дурной бесконечности. В Суздале явно присутствовало что-то магическое, в какой-то момент я перестал понимать – это все на самом деле или мне это потихоньку кажется, можно было попробовать разобраться, но палеолит затягивал и затягивал…
Пусть. Какая разница, собственно? Золотое кольцо – пространство волшебства, здесь дышит древний прах, куда деваться.
А что вы хотели встретить в Суздале? Тут так все и должно быть, густопсово, гуси-лебеди, чага в чае, лоси в лаптях бредут сквозь дремучие чащи, соловей поет, кукушка кукует.
– А Дубина… то есть Вадим, – я указал на крышу. – У него брат защищал лосей. Он велел закопать себя по пояс перед воротами лосефермы, а его бросили в тюрьму на пятнадцать суток, совершенно, кстати, незаконно. И вот наш Вадим таким образом хочет привлечь внимание мировой общественности к судьбе своего несчастного брата и лосей.
Александра сфотографировала протестующего.
– А почему он с гусем? – спросила она.
– Это символ, – ответил я. – Гусь в России – символ… товарищества.
– А кошка?
– Кошка? Кошка – символ независимости. Но кошка сама пришла, кажется…
Александра кивнула. Листвянко подманил к себе гуся и сел к ним в обнимку.
Публика захлопала. Не думал, что гуси такие доверчивые, особенно бойцовые.
– Что тут происходит? – прошипел появившийся Жмуркин.
Стало его жаль, бедный он наш Скопин-Жмуркин, куратор проекта. Прокуратор Жмуркин. Хотя не жаль, чего мне его жалеть?
– Вот, – указал я пальцем. – Залез.
Я поднял фотоаппарат и с удовольствием сфотографировал.
– Зачем?
Жмуркин подхватил меня под локоть и отвел в сторону.
– И что опять тут у вас? – прошипел наш предводитель.
– А он тебе не говорил? – я кивнул на Дубину.
Жмуркин помотал головой.
– Со Снежанкой поссорился.
– По поводу?
– По принципиальным вопросам: кто круче – МВД или МЧС.
– Ясно. А гусь зачем?
– Гусь – это символ, – пояснил я. – Разрушенной веры в человека.
– Понятно. Что будем делать?
Возникла Иустинья Жохова, уже в больших солнцезащитных очках, и тут же сказала с удовольствием:
– Да он же нажрался, вы разве не видите?
И указала мизинчиком на Дубину.
– В каком смысле нажрался? – осведомился Жмуркин, так, немножко дрогнувшим голосом.
– В самом том смысле, – кокетливо прощебетала Жохова. – Мы там медовуху покупали – все купили безалкогольную, а этот пенек перепутал. Жарко – вот он полбутылки и выдул.
Жмуркин поморщился.
