Поверх бумаг на столе оперативника стояла пластиковая бутылка с газированной минеральной водой. Она была почти полна.
Присев на стол, опер бережно открыл ее и отпил полглотка. Потом старательно закрыл бутылку и, перехватив ее поудобнее, очень сильно ударил Новикова по голове.
Ощущения были такие, словно новиковскую голову раздавили, как битое теплое яйцо всмятку. Мозг потек, весь рот наполнился липким и противным.
Едва придя в себя, Новиков что-то вскрикнул, взмахнул, защищаясь, рукой и, кажется, опять попытался улыбнуться — ему все казалось, что это шутка: бутылкой же бьют — не табуреткой, это почти забавно, только, как выяснилось, ужасно больно… — но опер снова изловчился и нанес два удара по черепу, по уху, с разных сторон.
— Вас опознали, ублюдки! — заорал опер. — Опознали и тебя, и подельника! И орудие убийства нашли в мусорном баке в соседнем дворе! Все есть! Осталось только твое чистосердечное признание! Все, блядина, приехал! Готов рассказывать?
— Чего? — едва выдохнул Новиков, потому что опер держал его за волосы и смотрел в упор, глаза в глаза — дышать на таком расстоянии значило бы оскорбить правоохранителя. — Что за чушь? — спросил Новиков одними губами.
— Чушь, блядь? — спросил опер, и дальше Новикову снова стало больно и страшно, и все вокруг громыхало и подпрыгивало. Бутылка, наконец, вырвалась из рук опера… ударилась об стену, упала, пробка сбилась, раздался шип, полетели брызги… некоторое время бутылка крутилась на месте, как готовая взорваться мина.
Новиков осознал себя снова, когда лежал почему-то на животе, глядя в упор на бутылку, которая перестала крутиться, но продолжала шипеть, будто сдерживая злобу. Новикова приподняли за шиворот — теперь он сидел на полу, некрасиво выгнув ноги.
— На стул, — сказал ему опер.
Чертыхаясь, Новиков встал рядом со стулом, не решаясь присесть.
— На стул, — тем же тоном сказал ему опер.
— Объясните мне, пожалуйста, в чем дело? — бережно произнося слова, сказал Новиков и тут же физически ощутил, как быстро от ударов бутылкой опухло его лицо: казалось, что ему пришили лишний слой липкого, вислого мяса к щекам. Слова поэтому все равно получились неряшливые и расхристанные.
— Позавчера вечером вы и ваш любимый товарищ — или кто он вам, подруга? — в два часа ночи, совместно, во дворе по адресу Сретенский переулок, дом девять, совершили убийство с целью ограбления. Такого же голубка, как вы, кстати, и замочили — уж не знаю, были вы знакомы или нет. Ваша проблема только в том, что есть свидетельница убийства, которая в упор из окна смотрела, что вы там вытворяете. Как вам вообще в голову это пришло, я хер его знаю.
— Подождите, — скривился Новиков, борясь со своими щеками, которые становились все больше и тяжелее. — Подождите! Какая подруга? Какой голубок?
— Вы друг друга можете сношать! — снова заорал опер и, ухватив в кулак ворот новиковского пиджака, усадил его на стул. — Друг друга сношайте! А мне ты мозги не еби, у меня другая ориентация!
— Я не… — начал Новиков, поворачиваясь на стуле вослед оперу, который пошел за бутылкой, поднял ее, раскрутил, глотнул и снова закрутил. Газировки осталось гораздо больше половины.
Новиков это отметил. Он даже успел подумать, что если б газировки осталось меньше — его б не стали бить пустой бутылкой: не больно же.
Впрочем, вид у опера был настолько спокойный и отстраненный, что Новикову все равно показалось: его больше не будут бить. В ту же секунду опер взял Новикова за волосы и с силой ударил бутылкой по уху.
Ухо завопило. В голове снова разгорелся тошнотворный костер.
— Прекратите! — заорал Новиков, пытаясь выставить вперед руки, но тут же словил бутылкой по губам; причем опер, обходя Новикова, так и держал его за волосы, скручивая их в жгут.
Держа в ладони создавшуюся косицу, опер, примериваясь и с оттягом, трижды ударил Новикова по одной и той же щеке.
— А-а-а! — дуром закричал Новиков. — Спасите! — он попытался избежать нового удара, толкнулся ногами и, услышав чавкнувший хруст собственных волос, упал на пол.
Опер на секунду остался стоять с потным клоком в руке, — но тут же присел на колено, спокойно признав:
— Так даже удобнее!
Он уселся Новикову на грудь и, меняя руки, еще какое-то время бил его бутылкой по щекам.
Вокруг летали новиковские волосы, налипая на бутылку, на стул, на руки и щеки опера, на лоб Новикова.
— Что, чмо голубиное, готов к даче показаний? — кричал иногда опер, и когда Новиков не отвечал или отвечал не так, как требовалось, лицо опера вновь становилось почти спокойным, лишь немного раскрасневшимся от усилий.
Новиков чувствовал свою голову как огромный мясной шар, рыдающий всем своим мясным существом — ежесекундно ему казалось, что от следующего удара лопнет щека и в трещину вытечет глаз, лимфа, всякая иная телесная жидкость.
Во рту при этом было сладко, как от леденца. Как от нескольких разных леденцов.
Новикова никогда в жизни так не били. Он ужасно хотел заплакать.
— Слушайте, пожалуйста… — просил он. — Я расскажу вам всю свою жизнь, все подробности, только не надо уже больше…
— На хер мне нужна твоя пидорская жизнь, — отвечал опер совершенно обыденным голосом, он сидел у Новикова на груди и зачем-то выправлял деформированную бутылку, она хрустела у него под пальцами. — Будешь писать добровольное признание по поводу убийства в Сретенском?
— Я же сказал вам, я клянусь — я никого не убивал, я не был там!
— А где ты был позавчера вечером?
— Не знаю, не помню, гулял… Подождите, не бейте. Не помню! Но там не был точно!
— А друг ваш был? — спросил опер, хмуря лоб.
— Не знаю, откуда мне знать, — ответил Новиков, чувствуя быстрый и ужасный стыд, что словно бы предает Лешку, — хотя сам наверняка знал, что Лешка не мог никого убить.
— Врешь ты все, голубня, — сказал опер и влепил Новикову по лбу, но тут бутылка, наконец, лопнула и все вокруг окатила обильной теплой водой.
— Тьфу ты, — сказал опер, вставая и стряхивая воду с рук.
Новиков шевелил и кривился щеками, чтоб скорей отекла вода, но рот открыл — хотелось пить, пить, пить — все кругом было в газировке, а в рот не попало.
Опер задумчиво посмотрел Новикову прямо в рот.
— Я не голубня… у меня девушка есть, — сказал Новиков.
Опер стоял расставив ноги, и Новиков видел его набрякший, странно обильный пах, живот, заметный в чуть выпроставшейся рубахе, подбородок с плохо сбритой щетиной и следом пореза.
— Девушка, да, — согласился опер и пошел к своему столу. — С хером в сорок сантиметров, — добавил он, шелестя бумагами на столе.
Новиков перевалился на бок.
— Вставай, хули ты улегся тут? — вполне равнодушно сказал опер, возвращаясь к Новикову.
По пути опер поднял разорванную бутылку и бросил ее в ведро у входа.
«Неужели он совсем не боится, что я вцеплюсь ему в лицо, в глотку?» — снова спросил себя Новиков. Сам-то он знал, что никуда не вцепится и даже напротив — подтолкни его ноготком, скажи, что нужно поблагодарить опера за старанье и волнение, — он, наверное, поблагодарит. Почти наверняка.
— Иди в коридоре подожди, — сказал опер. — А я пойду еще газировки куплю, — хохотнул опер своей шутке и подтолкнул Новикова к выходу.
Новиков потрогал свои щеки и не узнал ни щек, ни рук.
— Тут сиди, — уже в коридоре опер показал Новикову на скамейку.
Он ждал на скамейке в коридоре — почти свободный человек.
Можно было подняться, пройтись.
Мысли перепутались, даже думать их до конца оказалось болезненно и противно.
Новиков медленно опускал и поднимал ресницы. Облизывал кончиком языка губы. В механическом движении лицевых мышц было куда больше смысла, чем в попытках осмыслить что-нибудь.
Из-за угла коридора раздавались иногда хлопки дверей, шаги, невнятный шум.
«Неужели оттуда не слышно, что тут происходит?» — подумал Новиков.
Он смотрел на синюю решетку, в которую вышел опер минуту назад.
«Может быть, там обычный язычок, который всего лишь надо отодвинуть и все?» — подумал Новиков, никак не решаясь встать.
«Разве я могу быть опасным преступником, раз меня посадили тут в коридоре, никак не связанного?» — еще раз попытался успокоить себя он.
Раскрылась дверь соседнего кабинета, и оттуда вышел другой хмурый опер, Новиков узнал его — этот сидел на переднем сиденье.
Опер молча смотрел на Новикова.
— Здравствуйте, — сказал Новиков, как будто они виделись когда-то очень давно.
Но не прошло и получаса с тех пор.
Совсем близко послышались многочисленные шаги, и Новиков вдруг увидел Лешу — его тоже подвели к решетке. Непонятно только, где все они были эти проклятые полчаса.
Рядом с Лешей стояли двое незнакомых оперов.
