Утром она позвала его завтракать. Новиков, забыв про свое опухшее лицо, побрел на запах омлета с сыром.
— Отец ушел уже? — спросил, как ни в чем не бывало, и только по материнскому молчанию понял, что мать о чем-то случившемся догадалась и теперь не отстанет.
Он сдался очень быстро; тем более что втайне, кажется, все-таки хотел этого. К матерям очень часто отношение двойственное: с одной стороны, мать неизменно всего боится и неуемно переживает о любой ерунде — но, с другой, когда ее видишь, почемуто не покидает уверенность, что она переможет такое, отчего любой мужик сломается пополам.
В общем, Новиков все рассказал под омлет. И чем больше рассказывал, тем омлет становился вкуснее, да и сам Новиков будто прибавлял в собственных глазах — его страдание, и материнская реакция на это страдание неожиданно придали ему ощущение почти уже гордости и даже некоторого восторга. В конце концов, что такое счастье, как не страстно разделяемая кем-то наша любовь и жалость к себе.
Мать уговорила Новикова раздеться по пояс. Он будто нехотя позволил стянуть с себя майку. Мать трогала его спину, шею, грудь, спросила сто сорок раз: тут болит, а тут, а вот здесь, а если так?..
В конце концов, Новиков подустал и обрадовался, когда позвонила Ларка.
После материнского утешения он явно почувствовал себя парнем хоть куда.
— Приезжай, надо поговорить, — попросил Новиков подружку.
— У тебя нет, что ли, никого? — поинтересовалась Ларка.
— Нет. В смысле, есть, — Новиков скосился на мать, которая мыла посуду.
— Может, ко мне тогда? — предложила Ларка.
— Ну, давай к тебе, — согласился Новиков.
Ларка хмыкнула.
Мать все это время так и стояла спиной, но даже по ее спине Новиков понял, что она догадалась о содержании разговора и не очень довольна.
— Трудно ей, что ли, до тебя доехать? — сказала мать, когда Новиков уже одевался. — Мало ли что с тобой случится.
— Да чего случится! — отмахнулся Новиков, чувствуя себя при этом как первокурсник, собравшийся на первую ночную студенческую пьянку.
— И надо что-то решить, что с этим делать, — наседала мать. — Чего ты носишься туда-сюда!..
Как всякий внимательный сын, Новиков примерно мог догадаться, что мать собиралась сказать и не сказала.
Она собиралась сказать:
«Носишься туда-сюда. Нужен ты ей. Сама бы приехала, не надорвалась».
А подумала при этом: «Эта, что ли, вертихвостка будет тебя беречь, если с тобой что произойдет? Да она немедленно замуж выскочит…»
Как все это могло уживаться с тонкими, застиранными, жалостливыми материнскими пальцами, ее нежнейшими касаниями, ее беспримерным пониманьем забот сына — Новиков не понимал. И, наверное, не очень хотел понять.
Отец как-то сказал Новикову, что первая половина совместной жизни мужчины и женщины это кромешная борьба: мужчина борется с женщиной, чтоб она осталась какой была, женщина борется с мужчиной, чтоб, он, наконец, изменился.
— А вторая половина? — поинтересовался Новиков, усмехаясь (он то ли ничего не понял, то ли не поверил; скорей, первое, хотя сам решил, что второе).
— Вторая половина бывает только у тех, кто решил смириться. Мужчина с тем, что такой, как в прошлом, женщина уже не будет и незачем ждать, а женщина с тем, что мужчину не изменишь, придется пользоваться тем, что есть.
— Выход есть какой-то? — спросил Новиков.
— Нет, выхода никакого нет, — спокойно ответил отец.
Новиков внутренне посмеялся, решив, что отец слишком обобщает.
Хотя одно, конечно, запало в душу. То, что мать хотела немного подправить и переделать отца, Новиков знал. Отец был грубоват, отец не хотел менять жилплощадь, отец упрямо свистел в доме, просвистывая, по мнению матери, и так нехитрый семейный бюджет.
Но что хотел отец от матери, Новиков понять не мог при всем желании. Какой мать могла быть раньше — если она может быть только такой, какая есть?
Мы ж знаем уже, что у матерей не бывает юности.
— Надо что-то решать, сынок, как быть-то? — спросила мать, когда Новиков уже вышел в подъезд.
— Вечером приду — поговорим, — ответил Новиков, — Мы еще с Лешкой посоветуемся.
— Сынок, — вдруг сказала мать таким голосом, будто решилась на что-то. — Может, и не надо ничего? Связываться с этой мразью. Они же убить могут. Может, черт бы с ними?
Слово «черт» мать произносила редко. Не походя и всуе, как все остальные люди, а с религиозным чувством; ее черт — был настоящий черт, и вспоминала она его хоть и с явным отторжением, но и со смирением тоже, потому что зло огромно и неизбывно.
— Ты что? — ошарашенно оглянулся Новиков.
Мать просто смотрела на него, ничего не говоря, каким-то глупым, коровьим взглядом. Было бы что-нибудь в руках — так и кинул бы. Не в мать, не в мать… но об пол точно.
Ему часто хотелось броситься целовать, а лучше повалить Ларку прямо в прихожей — но она степенно подходила ко всем этим забавам. Такая поспешность чем-то унижала ее женское достоинство. Должны быть соблюдены ритуалы: приготовление кофе, разговор, обсуждение новостей… на кухне, кстати, тоже ничего не должно происходить — для этого есть комната.
В комнату Ларка всегда шла будто бы нехотя, норовила то задержаться в прихожей, то что-то срочно переложить в шкафах, то вообще отправить Новикова, скажем, за хлебом. Без хлеба приступить, конечно же, никак нельзя.
Сегодня Ларка традиционно подставила теплую и почему-то чуть липкую щеку и сразу попросила:
— Слушай, Новиков, сбегай за кофе. А то мне нечем тебя напоить.
— Я не хочу кофе, — ответил Новиков, стараясь улыбнуться.
Признаться, он кофе не очень любил и пил с Ларкой за компанию.
— Да ладно, сбегай, — сказала Ларка и тихонько толкнула его в грудь.
Новиков хотел было переиграть ситуацию, потянулся поцеловать Ларку, что-то невнятное зашептал, но она с улыбкой отстранилась:
— Тихо-тихо! — сама приоткрыла ему дверь и добавила вслед: — И минералки купи.
Было бы что-нибудь в руках — так и кинул бы. Не в пол, а в Ларку.
Он вышел на улицу и долго стоял у подъезда, под козырьком.
Отдышался и побрел к магазину. Был уверен, что Ларка смотрит на него, долго терпел этот взгляд, потом не выдержал и оглянулся на ее окна. Но никто и не думал на него смотреть.
Минералку купил в стеклянной бутылке.
Дверь Ларка, естественно, закрыла на все замки. Пришлось звонить и дожидаться пока она раскупорит все засовы.
— Чего так долго? — спросила, открыв.
— Очередь была, — ответил Новиков.
— Чего-то ты опухший какой-то? — усмехнулась Ларка. — Пил, что ли?
— У меня проблемы, — сказал Новиков, глубоко не нравясь себе в эту минуту ни взятой интонацией, ни произнесением чужих и неприятных слов.
Все-таки куда уместнее было бы разодрать эту Ларкину домашнюю рубаху, вытащить ее белые сиськи… а потом уже поговорить, используя нормальную человеческую речь.
Вообще ему раньше даже нравилась эта ее неспешность: за ней будто бы скрывалось чувство красивой девичьей гордости.
«Мужчина выдумывает свою женщину сам, — сообщил как-то Новикову отец. — Ценность ее в том, насколько точно женщина угадывает то, что про нее выдумали, и соответствует этому. Потом ей весь этот театр, естественно, надоедает, и в какой-то момент она сообщает, что имеет право побыть самой собой».
Новиков попытался применить отцовские слова к, например, этой вот ситуации, но махнул рукой и пошел пить кофе.
— Рассказывай уже, — попросила Ларка, выставляя чашки с кофе.
С Ларкой было, конечно, труднее, чем с матерью.
Новиков смотрел в чашку и рассказывал будто бы не Ларке, а куда-то в пространство. Было проще оттого, что она молчала и, — что совсем на нее не было похоже — даже не притрагивалась к своему кофе. До сих пор Лара все выпивала, что приготавливала себе в кофейнике, и, кстати сказать, никогда ничего не оставляла в кафе.
Новиков поведал обо всем, разве что не стал расписывать, как именно его били. Он и матери про это не говорил.
— Бедный, — сказала Ларка, когда Новиков замолчал. Поднялась, прижала его голову к себе. Ему стало так хорошо, что он едва не расплакался.
«Мать и жена… — думал нежно и почти пьяно Новиков. — Жена и мать… Никогда не предадут… Самые близкие…»
— Как бы их наказать бы, — сказала Ларка твердо.
Новикову очень понравился ее голос — он снова почувствовал себя куда сильней и уверенней.
— У Лешки есть одна идея, — сказал Новиков и добавил чуть хрипло: — Давай кофе-то допьем.
Ларке идея Лешки про кровь на обоях очень понравилась.
— И тебе тоже надо побои снять, — сказала Ларка, — Надо в травмпункт идти, там тебе выдадут справку. С этого надо начинать.
— Да у меня вроде не видно побоев… Они как-то так умело бьют, что ни синяков, ничего, — засомневался Новиков.
