или пилы, когда кость режут, но не может ни пошевелиться, ни закричать. Он может только терпеть. Разве не это мы испытываем каждый день? Человечество умирает и не может позвать на помощь. Еще печальнее то, что оно кричит, но никто его не слышит. Я считаю, что Виржиль Солал – это глас народа. И он действует во имя всех нас. А я уже говорила: не знаю, что мне делать и какова моя роль. Так что, если у тебя есть совет, я готова его выслушать.
Тонкая свеча, непрочно закрепленная на черной подставке, накренилась к тем, что еще не зажгли. Как знать, возможно, молитва старушки оказалась непосильной для нее ношей. Под собственной тяжестью свеча упала на соседнюю, и фитиль у той вспыхнул.
– Осторожнее, – улыбнулась Диана, поднимаясь на ноги, – а то я подумаю, что это знак.
Когда она вышла из церкви, незнакомец направился следом. Но через несколько сотен метров, когда она подошла к отелю, он заметил машину, из которой велось наблюдение, и резко развернулся.
Натан оказался прав: отель был непритязательным, но выглядел опрятно. Правда, он забыл упомянуть, что к номеру прилагается сопровождающий – полицейский, которого она уже встречала в коридорах «Бастиона». Тот прятался в машине, незаметный, как неоновая вывеска в ночи. Диана дважды постучала в окно.
– Я больше никуда не пойду, – сказала она своему телохранителю. – Можете отчитаться перед Модисом и отправляться домой.
Смутившись, что его разоблачили, полицейский залился краской. Или подумал о том, что чуть не провалил задание.
– Кажется, вы плохо знаете капитана. – Он широко раскрыл глаза, как если бы его вызвали к строгому школьному учителю. – Я лучше останусь здесь. Честно.
Действительно, Диана не очень хорошо знала напарника. Но ей показалось забавным, что он внушает такой трепет сотрудникам, ведь с ней он был на редкость любезен. Загадочный Натан Модис, подумала она.
Натан
Он сидел напротив дочери и не знал, что сказать. Час назад шеф напомнил, что его работа – переговоры, а за остальную часть расследования отвечают другие группы. Так что его отправили домой передохнуть.
Но дома, споткнувшись о школьный портфель Мелани, он заметил знакомые черно-белые контуры и красную полоску. Маска панды лежала между ними на столе в гостиной. И Натан не знал, что сказать дочери.
– Будешь ругаться?
– Еще и отшлепаю, – засмеялся он. – Ты прекрасно знаешь, что я никогда не ругаюсь.
– Я тебя расстроила?
Вопрос удивил его, потому что он сам собирался его задать.
– Лучше ты скажи, я тебя не расстроил, Мила?
– Это твоя работа, – ответила девушка без особого вдохновения.
– Раньше тебе моя работа нравилась.
– Пытаюсь представить, что бы сказала мама. Я знаю, что насилие ничего не решает, но вот серьезно, откуда оно взялось? Разве плохо убить человека, если от него живого будет больше вреда?
– В этом вся моральная проблема насилия. Можно ли пытать террориста, чтобы заставить признаться, кто его жертва, и избежать дальнейших смертей? Но вопрос в другом. Не знаю, как далеко зайдет «Гринвар», но всех, кого они казнят, заменят такими же. Две жертвы, которых выбрал Солал, лично не отвечают ни за глобальное потепление, ни за загрязнение. Так почему именно они?
– Значит, ничего не надо делать? Например, когда ты арестовываешь насильника, ты же не арестовываешь всех насильников в Париже? То есть по твоей логике насильника надо отпустить.
– Я арестовываю его, чтобы привлечь к ответственности, а не для того, чтобы линчевать без суда и следствия. В этом суть цивилизованности.
Натан провел по маске кончиками пальцев. Эти маски он видел уже несколько дней, но только по телевизору.
– Ты ведь не одна такая в школе?
– Ты о маске? Это знак единения. Нас, школьников, это касается в первую очередь. У нас больше всех информации, мы самые осознанные. Ты знаешь, что загрязнение сокращает продолжительность жизни в мире на двести тридцать три миллиона лет в год[54]?
– Прекрати, не могу больше слышать эти цифры. Ты говоришь, как этот Солал.
– Хорошо, скажу проще. Я живу в большом городе, загрязнение микрочастицами отнимет у меня четыре года жизни[55]. Но если их станет больше всего на несколько микрограммов, это лишит меня одиннадцати лет жизни[56]. Одиннадцати. Что скажешь?
Измотанный, на пределе сил, Натан был поражен и не смог этого скрыть. Мелани стало неловко, что она набросилась на него, едва придя домой. Она встала и примирительно обняла отца.
– Ладно, пап, прости. Иди отдохни, я приготовлю что-нибудь, пока ты дома. Но не гарантирую, что будет вкусно.
Он наблюдал, как дочь хлопочет на кухне, а ведь совсем недавно она не доставала до верхних шкафчиков. Каждая секунда с Мелани была подарком. Так что одиннадцать лет…
– Ты меня не расстроила, – сказал Натан, уходя к себе в комнату.
– Ты меня тоже, – ответила она. – Я знаю, что в конце концов ты поступишь правильно.
Перед ужином он лег на кровать, которая уже несколько лет казалась слишком большой и пустой. Всю свою карьеру капитан подчинялся приказам, потому что они казались справедливыми. Теперь он обнаружил, что приказ и правильный поступок не всегда одно и то же.
В мире
Арктика
Чукотский автономный округ.
Крайний северо-восток России.
Прибрежная деревня Рыркайпий
Белый медведь весом в семьсот восемьдесят килограммов взгромоздился на диван в гостиной.
Ножки некоторое время сопротивлялись, но все-таки затрещали и подломились. Зверь оказался на полу.
Он лежал спокойно, в животе сыто урчало, мощная лапа расслабленно покоилась на подлокотнике, с морды все еще стекала теплая кровь. Крики добычи умолкли, голод сразу исчез, и наконец-то стихла боль, которая так долго терзала пустой желудок.
В конце узкого коридора дверь детской, разодранная, как лист бумаги, слетела с петель и теперь косо упиралась в стену.
Ветер трепал забрызганную красным легкую занавеску, окно было разбито.
В шестидесяти километрах…
Колеса пикапа Тынетегына то опасно скользили по льду, то утопали в снегу. Оси скрипели под тяжестью груза. Сзади лежали два еще теплых тюленя, прикрытые развевающимся на ветру брезентом. Кровь текла ручьем, оставляя на белом снегу яркий след. На приборной доске пластиковая фигурка таитянки в соломенном платье, с застывшей улыбкой и цветочным ожерельем, качнула бедрами и головой, когда Тынетегын ударил по тормозам при виде ребят из Госнадзора с винтовками через плечо[57]. Он постучал изнутри по дверце, чтобы отошло примерзшее стекло, и все равно опустил его с трудом. В машину ворвался ледяной воздух, снаружи было минус пятнадцать.
– Амто, – поприветствовал он их.
– Амто, Тынетегын, – ответил один из
