Ближняя лошадь смешно дернула носом и обнажила два длинных передних зуба. Грета нервно сглотнула и зажмурилась.
– Нигде… теперь… Но… Ты не мог бы запрячь… их… сам? Пожалуйста?
– Всё сам, всё сам… – ворчливо буркнул чародей. – Что бы ты без меня делала?
Когда упряжка и две роскошных цветочных гирлянды для маскировки уличающих хвостов были готовы, перед его премудрием встала новая задача, о которой он ранее не подумал.
Агафон окинул критическим взором свою новую подшефную и насупился. Даже на его неискушенный взгляд было видно, что стоит из такой кареты выйти даме в таком наряде – и тюремный срок за угон чужого транспортного средства бедной дочке бондаря будет обеспечен. Но как убедить волшебную палочку в том, что женское парадное платье нужно для Лесли, он не имел ни малейшего представления. Растерянно поджав губы, студент поскреб небритую щеку, почесал в затылке, помял подбородок, шумно вздохнул… и вдруг понял.
– Стой смирно! – блеснули нездоровым азартом его глаза.
Грета испуганно кивнула и попятилась.
– Сейчас я буду на тебя иллюзию накладывать! – гордо продолжил маг.
– А… это не больно?.. – опасливо поежилась девушка.
– Ты даже ничего почувствовать не успеешь! Главное – не шевелись, – студиозус спрятал палочку в карман, поднял руки в начальном пассе…
– Совсем?
– Да.
– А моргать можно?
…и опустил.
– Нет.
– А если мне в глаз что-нибудь попадет?
– Закрой глаза.
– Но я же ничего не увижу!
– Тебе и не надо ничего видеть. Главное, чтобы видел я.
Агафон поднял руки…
– А чихать можно?
…и опустил.
– Нет.
И снова поднял…
– А если мне почесать что-нибудь захочется?
– НЕТ.
– А с ноги на ногу переминаться…
– НЕТ!!!
– А…
– И разговаривать тоже нельзя!
– С-совсем?
– Да.
– А когда?
– Что когда?
– Нельзя когда?
– Сейчас.
– А не шевелиться уже можно?
– ДА.
– А не разговаривать когда надо начинать?
– СЕЙЧАС!!!
– А разговаривать?
– Слушай, Грета, – Агафон в пятый раз опустил руки и тут же взревел так, что крысокони за его спиной подпрыгнули, давясь гирляндами. – Ты можешь закрыть свою коробочку хоть на пять минут?!?!?![43]
– Н-нет… – перепуганно пискнула девушка. – Когда я волнуюсь, или расстроена, то всегда очень много говорю, это у меня от матери, а у той – от бабушки, а у той – от ее матери, а прапрабабушка, рассказывают, была вообще такая говорунья, такая болтушка, что если остановится у колодца на пять минут поговорить с соседкой, то…
– ГРЕТА.
– Хорошо, хорошо… Если тебе… очень надо…
– Это тебе очень надо, – многозначительно напомнил маг.[44] – А еще – если ты сейчас же не закроешь рот, то я превращу тебя в лягушку.
– С этого и надо было начинать… – обиженно буркнула дочка бондаря и, побежденная, но не смирившаяся, прикусила губы, для верности прихлопнула их ладошкой, зажмурилась, и с видом великомученицы приготовилась молчать и не двигаться.
Через двадцать минут всё было готово, и его премудрие с облегчением опустил руки, выдохнул так, словно всё это время носил мешки с мукой на пятый этаж, причем по три сразу, и устало опустился на подножку кареты.
– Ну, как, уже можно? – нетерпеливо прогудела из-за сведенных пальцев, не открывая глаз, Грета.
– Давай… – утомленно махнул рукой маг.
Грета проворно отняла руки от лица, пробежала взглядом по своему наряду и фигуре… Изумление, недоверие и испуг немедленно отразились на ее смуглом личике.
– Но у тебя ничего не получилось!!!
– Что?!.. – в панике подскочил студент, но тут же сплюнул и крякнул. – Сама ты… не получилась… Всё в порядке!
– Но… – растерянно захлопала ресницами девушка. – Я… ничего не вижу…
– А ты и не должна, – снисходительно усмехнулся маг. – Это же иллюзия. А это значит, что ее видят все, кроме того, на кого она наложена. Поляризованная прозрачность магического поля.
– А-а… – успокоилась и почтительно протянула Грета, поля в своей жизни видевшая только злаковые и овощные.
– Ага, – хмыкнул маг. – А теперь подожди, я сделаю то же самое быстренько для себя – и поехали. Только на подушки не садись.
– Почему?
– Спонтанная мультиабсорбирующая способность квазивещества в нестабильной форме, – хмуро буркнул студент.
Грета испуганно округлила очи и поспешно кивнула, соглашаясь.
– И еще, – спохватившись, предупреждающе поднял к звездному небу указательный палец волшебник. – Поклянись, что никогда и никому не расскажешь про то, что Лесли – не принц!
Гримаска недовольства моментально перешла в умоляющую мину, но Агафон оставался суров и непоколебим.
– Или клянешься, или лезешь через забор. А я позову стражу.
Девушка досадливо сморщила носик, вздохнула, словно на похоронах любимой собачки, и поклялась.
Апатично опиравшиеся на парадные пики стражники подпрыгнули и вытаращили глаза, когда к гостеприимно распахнутым воротам дворца подкатила незнакомая карета, дребезжа по булыжнику плохо закрепленными драгметаллами и теряя на ходу бриллианты размером с орехи. Едва кони остановились, перебирая ногами и нервно прядая странными закругленными ушами, как дверца ее распахнулась, и изнутри, позабыв такую мелочь, как откидная ступенька, даже не вышла – выскочила дама.
– Ох, чтоб я еще раз… – пробормотала она, хватаясь за спицу колеса и тем спасая себя от верного падения.
– Ваше сиятельство, погодите, – спрыгнул с козел нарядный, как новогодняя елка, дворянин, подхватил визитершу под локоток и, выставив вперед квадратный подбородок, двинулся на штурм ворот.
– Герцог и герцогиня Мюллер из Мюхенвальда – поздравить ее высочество с обретением семейного счастья! – высокопарно заявил господин. Но с таким же успехом он мог честно сообщить, что он, Агафон, Мельников сын, и дочь бондаря Грета Шарман идут посмотреть на жениха, который есть ни кто иной, как самозванец, неблагодарный нахал и изменщик коварный: доблестные охранники королевского покоя из сказанного не услышали ни единого слова. Будь у его премудрия более академический склад ума и умозрительный настрой, он, без сомнения, немедленно набросал бы основы диссертации на тему «Влияние свободно лежащих драгоценных камней на слух, зрение и отношение к выполнению обязанностей некоторых категорий государственных служащих». Но сейчас чародей только прибавил ход, настороженно косясь на стражников, умильно ухмыляющихся булыжной мостовой.
Торопливо удаляющаяся парочка не удостоилась от них ни единого взгляда.
– О карете позаботьтесь! – строго кинул Агафон через плечо и прибавил шагу, увлекая за собой по красной ковровой дорожке отчаянно спотыкающуюся спутницу.
– Да, да, не беспокойтесь, милости пожаловать, просим, проходите… скорее… – отстраненно пробормотал в ответ начальник караула, несколько запоздало отдал честь,[45] и снова впился горящим взором в призывно поблескивающие под днищем экипажа алмазы.
Обратный отсчет пошел.
Пройдя с десяток метров, школяр оглянулся, увидел разбросанные на мостовой пики и ползающие под каретой тени, и медленно выпустил воздух сквозь стиснутые от напряжения зубы.
– Ф-фух… проскочили… А чего ты ногу приволакиваешь? Стукнулась обо что? Так не надо было так быстро выпрыгивать – я ж сказал, что иду.
– Ага… не надо… – девушка возмущенно побагровела и уставилась на студента, как на первого и единственного врага шантоньского народа. – Это ты специально подстроил?
– Что? – опешил школяр.
– Сиденья с зубами, вот что!
– А-а, это… – с облегчением выдохнул маг. – Вообще-то, в прошлый раз у них не только зубы были, но и… Впрочем, это уже не интересно. Но я же тебя предупреждал – не садись.
– Да что я – с дуба рухнула, туда садиться?! – взвилась Грета.
– Ну, так чего тогда?..
– Попробовал бы ты в этой… консервной банке… хоть десять метров проехать! Меня швыряло там как горошину! И ухватиться не за что! И сиденья…
– Зубами щелкали? – невольно ухмыльнулся чародей.
– Не только щелкали! Они еще и облизывались!!! – выпалила Грета. – Тоже мне – кудесник!
– Лезла бы через забор, если не нравится, – ехидно огрызнулся маг.
Грета, пылая праведным гневом, рванула вперед.
– А чего с ногой-то? – догнал ее Агафон.
– Ремешок у туфли порвала… когда из-под тебя ногу вытаскивала. Там, на задворках.
– Опять я виноват, да?
– Ты, кто еще! – вызывающе буркнула дочка бондаря, проковыляла еще несколько метров и остановилась.
Перед ними, во всей красе, освещенный огнями и украшенный лентами, расстилался самый большой дворцовый комплекс Забугорья. Белый дворец на пять этажей. Бежевый на три этажа. Серебристый на два этажа, но с арками и длинный. Штук пять иных строений за ними, не определенного в темноте назначения, названия и цвета, но замысловатостью фасадов более массивным своим товарищам отнюдь не уступающие. И между всем этим архитектурным великолепием, балансирующем на грани излишества, вились беломраморные дорожки, оплетая подобно паутине вычурные здания, островки зелени, фонтаны, статуи, портики и беседки.
