– А ведь еще в деревнях люди как‑то живут.
– До поры до времени живут. Поговори с погонщиками, они тебе расскажут, сколько брошенных домов стоит вдоль дорог.
– Да знаю… Но ведь живут как‑то.
– Кому какая судьба. Я знал человека, который продал все, что имел, и пошел в Город тысячи башен, чтобы купить там хороший амулет и никогда ничего не бояться. И что же? Прямо в Городе ему и всадили нож в горло за его деньги.
– Зря он это сделал. Многих людей погубила напрасная вера в амулеты. Теперь‑то уже мало кто в них верит.
– А во что еще верить?
– То‑то и оно. Верить не во что. «Неправда, – подумал я. – Верить нужно всегда и везде. Без этого и жить незачем».
Впрочем, я тоже не знал, во что мне здесь верить.
ГОРОД
Грохот и тряска прекратились только перед рассветом. Посланники Прорвы прошли над заставой и скрылись за горизонтом, как грозная туча.
Все это время я провел на полу, среди таких же испуганных и несчастных. Иногда я засыпал на короткое время, но о полноценном отдыхе говорить, конечно, не приходилось. Впрочем, как и всегда.
Друг Лошадей растолкал меня, и мы пошли носить воду. Лошади были неспокойны. Некоторые прыгали в своих тесных клетках как бешеные, били копытами в двери. Ночные события испугали не только людей.
До обеда мы занимались обычными делами. Народа в овощном дворе было необычно мало, я не мог понять, куда все подевались. Позже старик объяснил, что всех угнали на загородные земли Лучистого. Первые два‑три дня после налетов обычно бывали безопасными, и за это время можно было собрать побитую живность да накопать овощей на огородах. Вместе со всеми ушел и Мясоед.
В этот день нас кормили особенно скверно. В плошки положили что‑то засохшее, явно вчерашнее. Я старался глотать это, не пережевывая, чтобы не почувствовать гадкого вкуса. Потом запил все водой и прополоскал рот. После обеда вокруг стало совсем пустынно. Удивительно, но нам даже не нашлось работы. По двору слонялся только староста с хлыстом, но и он вскоре присел в тенек и задремал. Да еще незнакомый мне больной человек, худой до изнеможения, лежал возле кучи гнили и, не глядя, искал рукой кусочки, которые можно было бы съесть.
В этот момент ко мне подошел старик с неожиданным предложением.
– У тебя еще цел твой клинок? – вкрадчиво спросил он.
– Цел, конечно, – не задумываясь, ответил я.
– Посмотри, во дворе никого не осталось. Давай и мы выберемся в Город, повеселимся. Никто не заметит, что нас нет. Да и лошади у нас накормлены.
При всей моей нелюбви к авантюрам, я согласился. В самом деле, давно пора посмотреть, что происходит вокруг и как живут люди в Городе. Глядишь, сделаю для себя какое‑то утешительное открытие.
– Что будет, если нас хватятся? – поинтересовался я.
– Да ничего не будет, – не очень уверенно произнес Друг Лошадей. – Мне, может, достанется затрещина от старосты, а тебе… Тебя, наверно, и бить побоятся.
– Почему?
– Ну… мало ли… – туманно ответил он.
Ворота были заперты, но старик знал, как справиться с такой бедой. Нас выручила обыкновенная дыра в заборе, которая таилась за одной из построек. Мы пролезли в нее и долго пробирались между длинных зданий в узком проходе, заваленном хламом. А потом неожиданно оказались на улице. Вернее, улочке.
Камни мостовой, если они были, прятались под толстым слоем пыли, которая поднималась фонтаном от каждого движения воздуха. Должно быть, в дождливые дни здесь все превращалось в болото. По обе стороны дороги тянулись сточные канавы. Их, похоже, никогда не чистили, поэтому содержимое местами растекалось, выделяя дрянной запах. Даже стены домов были забрызганы чем‑то темным, наверняка липким и неприятным.
Это было ничуть не лучше нашего овощного двора. Пожалуй, даже хуже, потому что из двора можно выйти, а отсюда деться некуда, кроме такой же грязной улицы. Нечего и говорить, душа здесь не отдыхала.
Я пробовал понять, что чувствуют люди, живущие в этих домах. Даже животным свойственно заботиться о чистоте среды своего обитания. Может, жители здешних мест не считают Город своим домом? Ведь в доме так не гадят. Может, они постояльцы или даже оккупанты?
Ничто, кроме округлых крыш, не напоминало мне ночных видений. В моих снах было чисто, уютно, хорошо.
Друг Лошадей тащил меня по улице, поминутно напоминая, что знает в Городе несколько «хороших мест». Я шел и видел, что Город тихо ликует. Он празднует пережитую атаку. Пару раз нам встречались свежие развалины, но они не портили настроения десяткам, сотням горожан, которые собирались группами на перекрестках, употребляли что‑то из потемневших бочонков, орали, смеялись, некоторые дрались.
Когда мы проходили очередной перекресток, я заметил в разрыве между домов небольшую площадь, вид которой навел на мысль о ярмарке. Там находилось довольно много людей, а мостовая была завалена, как мне показалось, грудами цветных тряпок. Но отчего‑то оттуда не доносился многоголосый гомон, который сопровождает столпотворения подобного рода. Мне даже стало не по себе.
– Обожди, – попросил я старика.
– Ну что? – с досадой скривился он. Похоже, его душа давно уже веселилась в одном из «хороших мест». А тело из‑за меня запаздывало.
– Что там?
– Да не ходи…
Я вырвался из его цепкой хватки и зашагал на площадь.
Здесь никто не пел, не радовался, не поглощал спиртное. Обширное пространство между четырех длинных бараков было заполнено мертвецами, уложенными в несколько рядов.
Среди рядов ходили понурые люди, видимо, искали родственников. Кто‑то тихонько скулил над телом. Угрюмые старосты переминались с ноги на ногу у стен. Поминутно привозили новых покойников – целыми повозками. Увозили же их обычно по одному.
Здесь не было ни слез, ни истерик, ни обмороков. Казалось, живые лишь раздосадованы, что им приходится брать на себя дополнительные хлопоты и терпеть ущерб. В этот момент я подумал: «А ведь еще ни разу за все эти дни до моих ушей не донеслось знакомого и старого как мир „я люблю“». Нет, люди любили – поесть, поспать, добротно одеться – но не друг друга.
Впрочем, я тоже не испытывал сейчас ни ужаса, ни горечи. Наверно, сработала внутренняя защита, оберегающая человеческое сердце от слишком страшных картин. Я не воспринимал лежащие передо мной тела как останки еще недавно живых людей.
Меня поразило другое. Лишь некоторые из этих несчастных были просто раздавлены рухнувшими домами. Таких было меньшинство. Остальные же…
Я увидел мертвецов, потемневших и сморщенных, как изюм. Другие казались окаменевшими. У одного старика плоть была полупрозрачной, и сквозь нее просвечивали красновато‑белые кости скелета. У двоих подростков‑близнецов кожа пошла крупными трещинами и напоминала выжженную пустыню. Некоторые тела раздулись до огромных размеров. И такого было много, очень много – чем дальше, тем страшней!
Я не знал ни одного оружия, которое могло бы делать с людьми такое. Ни холод, ни пламя были не в состоянии так уродовать тела.
– Что с ними произошло? – спросил я у Друга Лошадей, который стоял у стены и с брезгливой усмешкой наблюдал, как я обхожу ряды трупов.
– Их убила Пылающая прорва.
– Но… как?
– Если бы мы знали, как она убивает, – вздохнул старик, – то, наверно, смогли бы себя уберечь.
Через несколько минут мы пришли в «хорошее место». Это был тесный, битком набитый гомонящими людьми трактир с грязными полами и липкими стенами. Перед глазами замелькали лица – Друг Лошадей поминутно меня с кем‑то знакомил, орал в ухо, совал кружки с мутной брагой. Мой клинок как‑то незаметно перекочевал к нему, но я не возражал. Здешнее пойло было, видимо, очень дешевым, и оно лилось рекой. Мне хватило одного хорошего глотка, чтобы возненавидеть этот гнусный кабак, а заодно и весь Город.
Большим преимуществом этого заведения как я понял, была бесплатная закуска. Посреди зала стояла бочка с квашеной капустой, но от нее шла такая вонь, что я старался не подходить близко. Да и не только я один.
Старика я быстро потерял из виду, он растворился в хмельной толпе, зато появилась масса новых знакомых, они что‑то громко говорили мне прямо в лицо; продолжали передавать кружки и с кем‑то знакомить.
Голова у меня быстро пошла кругом. Однако я себя контролировал. И сразу заметил, что в противоположном углу завязалась небольшая потасовка. Ее участники были уже очень здорово пьяны, ругани и грохота они производили существенно больше, чем хороших ударов. Но затем один потный здоровяк, крикнув «ага!», достал из‑под рубашки предмет, похожий на маленькую гармошку, и с резким скрипом растянул его. Что‑то произошло, сверкнула ярко‑синяя вспышка, а несколько человек из числа зрителей с криками повалились на пол, заливая его кровью. В толпе завопили про старые вещи, и все кинулись бить здоровяка.
С меня было довольно. Я быстро нашел старика и попытался вытащить его из этого кошмара, но он не обратил на меня ни малейшего внимания. Ему здесь было весело.
