глаза не смотреть!» — вспомнил он слова инструктора по туризму. — «Шуметь, звенеть! Петь, стихи громко читать.»
Торопливо скинув с плеч рюкзак, Егор высоко задрал его над головой. Медведь недовольно зафыркал, но остановился.
— Над седой равниной моря ветер тучи собирает! — прокаркал враз пересохшим ртом Егор и закашлялся. — Гордо… кха… реет буревестник! Чёрной молнии… кха-добный!
Зверь низко зарычал, повернулся боком и взглянул искоса.
— Глупый пингвин робко бреет! Тьфу! робко прячет тело жирное в колёсах… Робко прячет! В утёсах! — торопливо продолжил Егор, опасливо отступая и косясь на землю. Не дай кто угодно, запнётся об корни и упадёт! Вот уж после чего гордо реять не выйдет.
Зверь приподнялся, оттопырив нижнюю губу, зафыркал. Мелькнул оскал сахарных клыков. Махнув правой лапой, медведь с треском сломил куст. Наступил, придвинулся ближе.
Егор умолк.
Осторожно, мелкими шагами отходил.
Вспоминал советы инструктора.
— Прости, Михалыч, — прошептал Егор, его прошибло холодным потом от совершённой ошибки, — перепутал. Шуметь надо когда по тропе идёшь.
Медведь проворчал нечто грозное, но остановился.
Медленно, по шажочку, нашаривая позади себя ногой дорогу и держа над головой рюкзак, гость этого мира отступал. И вот, когда отошёл довольно далеко, надеясь вскоре спрятаться за деревом, увидел как медведь неожиданно поднялся во весь рост. Завертел головой, а затем в два скачка запрыгнул на мощную берёзу. Поднялся чуть выше и уставился в сторону от Егора.
Ненадолго замер, поводя ушами.
И — заскулил.
После чего буквально свалился на землю. Не разбирая дороги, торопливыми скачками проломился сквозь малинник в сторону опушки и пропал из виду.
У Егора отвалилась челюсть и сердце перестало стучать.
Треск и скулёж удалялся.
Но где-то сбоку послышалось лёгкое клацание и постукивание. Шорох. Перестук, как от китайских деревянных колокольцев, которые вешают над дверями в магазинчиках по продаже всякого восточного.
Мирные, обыденные звуки, от которых сломя голову убегал огромный зверь.
И это навевало жуть.
На загривке у Егора встала шерсть. Ну, если бы была, точно встала. А так — лишь табуны мурашек заметались. Недолго раздумывая, Егор бросился вслед за медведем. Кому и знать, как спастись от неведомой опасности, жуткой настолько, что сбежал сам хозяин лесов, так это самому зверю.
…Куней с напарником устроились в кроне здоровенного лесного патриарха. Дерево напоминало ясень, с крепким обхватистым стволом, который на вершине взрывался буйством ветвей и листьев.
— Ветер тяжёлый, книзу гнетёт… — проворчал седой здоровяк и поудобнее устроился в развилке мощной ветви на высоте пятнадцатиэтажного дома. — Чую, тут мальчишка, недалече. Но кто-то мощный ветер держит, не даёт мне ухватиться.
Он потёр рукой лицо и скривился. Закрыл глаза и замер, глубоко вдыхая.
Аловолосая, сидя на соседней ветви, нервно ерзала и болтала ногами. Вертела головой, щурилась в прорехи зелени. Иногда вскакивала, бежала по ветви пока та не начинала крениться под весом девицы и внимательно осматривала окрестности. Возвращалась к напарнику, искала новую точку наблюдения.
— Прекрати! — рявкнул седой. — Сбиваешь.
— Да толку-то, который день ветер нюхаешь?! Пацан где?
— Говорю же, ветер мёртвый. А сегодня вообще на вкус как монета фальшивая, свинцовая.
— Ещё день, — буркнула смурная девица, — и нам дома не золотом заплатят, а свинцом.
И сделала руку пистолетиком.
Здоровяк промолчал. Дышал так глубоко, что аж рубаха на груди трещала. Руки, которыми держался за ветви, побелели.
Далеко, и потому глухо, бухнуло и зарокотало. Донёсся тяжкий гул, а позже пришла и воздушная волна, встряхнувшая крону.
— Нет! Не могу! — выдохнул назвавшийся Путятой и расслабился; седая борода потемнела от пота. — Сильная тварь в той стороне, — он ткнул рукой. — Огромная какая. И ещё там что-то, не пойму, мошкара что ли? Зудит и зудит.
Помолчали.
Даже Куней в кои-то веки угнездилась на ветвях. Но долго не выдержала.
— Что делать будем? — вскочила рыжая. — Так, ты вчера стекляшками хвастался. Давай! — И требовательно протянула руку.
Напарник, ворча, начал рыться в своём мешке. Вытащил старенький театральный бинокль и протянул девице.
— Это что? — возмутилась та. — На кой мне этот мусор!
— У тебя глаза молодые, — устало отбрехнулся седобродый. — А другого бинокля нет.
— Бино-о-окль?! — возмущенно завопила рыжая, потрясая дешёвой поделкой с инвентарным номерком на корпусе. — Это? Ты зачем театр ограбил?
— Там было интересно, — буркнул седой. — Представляешь, они до сих пор…
— Запомни! Для грабежа существуют магазины. Ма-га-зи-ны! Лавки, на худой случай. Эти, как их, ломбёрды. Театр, он для души. Да что это я, откуда у тебя душа? — не забыла брызнуть ядом рыжая.
— Не забывайся, Младшая… будто у тебя есть. И для души я и сходил. Заодно и прихватил, что в руку само прыгнуло.
— Не мог найти обычный магазин?!
— Да поди найди, город-то незнаемый, — с досадой ответил седой. — А лицедеи, вот они, на холме выстроились, видны издалека. Ноги сами завели.
От возмущения рыжая только фыркала и молча бегала по ветвям. Но вскоре успокоилась.
— Так, а давай-ка ты мне линзу сделаешь.
— Воздушную? — приподнял бровь здоровяк. — Ты ж не сможешь…
— Как-нибудь управлюсь. Тренировалась я, — неохотно призналась Куней.
— Ну, смотри. — Седой медленно сдвинул ладони, меж ними тихо хлопнуло и в воздухе повисло нечто, напоминающее стеклянную тарелку из радужного стекла.
Сунув бинокль в нагрудный карман, Куней осторожно ухватилась пальцами за край тарелки, потянула. Но пальцы прошли сквозь стекло, по тому лишь пробежали разводы. Тихонько ругнувшись, девица потерла ладони, размяла пальцы и, выдохнув, попыталась обхватить радужную чечевицу обеими руками.
Та выскользнула.
Уловив слегка насмешливый взгляд напарника, густо покраснела, потерла ладони энергичнее и дунула на них. Поначалу простой тёплый воздух из её рта вдруг засветился раскалённой горелкой и ладони засияли. Попавшие под огненное дыхание листья пожухли. Досталось и седому, он вскочил, потирая обожжённую руку, которой укрылся от жаркого выдоха товарки.
Но промолчал, ибо дело у Куней с места сдвинулось.
Сдвинулась и тарелка.
Придерживая её слегка светящейся рукой, другой достала бинокль и принялась примащивать одно к другому. Металл тёк под пальцами. Пластик вскипал. Линза недовольно дергалась и шла перламутровыми волнами.
Но вскоре техномагический
