Плох офицер, который не может собраться в пять минут. Шарль раздобыл сбрую и оседлал беспечно пасшегося среди палаток коня, одного из взятых мной полгода назад в богатом имении под Тюбингеном. Хотелось наградить верного слугу деньгами на прощанье, но он даже с оттенком обиды ответил, что не из корысти помогает, а ради уважения, которое все солдаты питают ко мне. Осталось только обнять его, стараясь не расплакаться.
В октябре ночи долгие и темные, а если еще дождь моросит - разглядеть всадника и за сотню шагов трудно. Мои полу-геройские, полу-разбойничьи приключения тоже не прошли даром, удалось благополучно миновать все посты. Только забинтованный бок болел все больше, слабоват я еще был для путешествий. На рассвете, выбрав подходящий стог недалеко от леса, позволил час или два отдохнуть коню и себе, потом продолжил путь, не желая без нужды задерживаться на землях, жестоко разоренных нашей армией во время весеннего похода. Стоило крестьянам узнать во мне француза - не поздоровилось бы. За последние полгода я научился с грехом пополам объясняться по-немецки, но акцент сразу меня выдавал. Недалеко от Штутгарта, столицы герцога Вюртембергского, силы наши, мои и коня, окончательно иссякли и, хуже того, рана начала кровоточить. Пришлось повернуть к людям. В город подозрительному иностранцу лезть явно не следовало, придорожный трактир показался мне более надежным пристанищем, его хозяин наверняка привык к пестрой толпе маркитантов, дезертиров и мародеров, окружающей обыкновенно воюющие армии, как кровососущие мухи - стадо коров. За ужином, заговорив с трактирщиком, рассказал ему о себе: итальянец, наемный солдат, служил у французов, вышел по ранению и теперь пробираюсь на север, чтобы поступить к голландцам, которые, по слухам, лучше платят. Такая история объясняла все, включая французское седло и изобилие оружия. Ложь бывает тем убедительней, чем больше в ней правды. Самая виртуозная ложь должна состоять из правды на сто процентов.
С простодушным видом я поинтересовался у содержателя трактира, у кого бы снять недорогую комнату с кормежкой и где можно продать коня. Если до этого у него и были сомнения, не отдать ли меня герцогским стражникам, как французского шпиона, теперь он стал искать выгоду иным способом. Он точно знал толк в скупке трофеев. Не болела бы рана - поторговались бы, а так сошлись на смешной цене в семь талеров и комнату на две недели с полным пансионом. Конь стоил впятеро дороже, зато теперь трактирщик уверился, что сия скотина украдена, и должен был держать язык за зубами: по немецким законам скупка краденого карается наравне с воровством.
Через полмесяца в Майнце ту же самую сказку услышали сплавщики, которые проводят плоты из могучих бревен по Рейну в Голландию. Устрашающий свежий шрам на ребрах, стоило его показать, как-то сразу вызвал доверие ко мне. Одеваясь, как простолюдин и работая на плотах вместе с немцами, я легко миновал по реке все многочисленные заставы и кордоны, которые сушей не надеялся проскочить, и прибыл в Амстердам. Жизнь сделала крутой поворот, можно было подводить итоги: затянувшаяся на десять лет попытка сделаться французом не удалась. Надо было искать другое отечество.
В погоне за удачей
На пути в Голландию у меня был избыток времени, чтобы продумать все мелкие подробности будущих действий. Сняв небольшую комнату в пригородной деревне (Амстердам с его гостиницами показался мне не по карману), я первым делом купил бутылочку скипидара и отмыл камни на эфесе шпаги от смолы, прятавшей их во время путешествия. Без этой предосторожности дальше дна Рейна уплыть не вышло бы. Теперь можно было идти к голландским ювелирам, занимавшим целую улицу в лучшей части города. О, здесь тоже знали толк в торговле с обедневшими вояками, но рана моя зажила и торопиться было незачем. Как только мне предлагали цену за бриллианты в три-четыре раза ниже настоящей, я молча вставал и переходил в следующую лавку, не слушая стенаний за спиной. Услышав более разумное предложение, обещал подумать и шел вперед, в разговоре с другими ювелирами ссылаясь на эту цифру, но говоря, что хочу вдвое больше. На втором круге меня, кажется, начали уважать, на третьем дали хорошую цену. 'Бродячий аукцион', устроенный для скупщиков, чтобы заставить их соперничать, полностью себя оправдал: лишняя сотня флоринов стоит потраченного дня. Теперь, имея достаточно средств для оружейных опытов, можно было приступать к исполнению задуманного.
Отлеживаясь у вюртембергского трактирщика на щелястом чердаке, гордо именуемом мансардой, я рассчитал время, силы и деньги, нужные на мой прожект. Воплощение в металле, испытание и приведение в совершенство всех новшеств, теснившихся в моем уме, потребует нескольких лет работы мастерской с десятками мастеров и работников и ежегодным бюджетом самое меньшее в тридцать тысяч ливров. Такие затраты может сделать государственная казна (кроме мелких княжеств), а равно богатая компания или крупный негоциант, если они надеются сохранить монополию на изготовление новоизобретенных ружей и оправдать затраты. Однако любая приватная компания, которая начнет делать оружие, превосходящее кремневый мушкет настолько, насколько последний превосходит лук и стрелы, в любом государстве будет немедленно облагодетельствована высочайшим покровительством, если потребуется - принудительно, и превратится просто в лишнее посредующее звено между мною и государем. Поэтому приватные варианты лучше сразу отбросить, и задача сводится к тому, чтобы заинтересовать своими идеями какого-либо монарха (или иного правителя), убедить его предоставить мне необходимые деньги и власть, и последнее, самое главное, - употребить эти средства с надлежащей пользой.
Я вспомнил, какими усилиями мой наставник некогда добивался назначения министерской комиссии для рассмотрения наших с ним инвенций, и понял, что непроворотную чиновничью толщу мне не одолеть. Изложить свои предложения на бумаге и начать продвигать по инстанциям - самый верный способ погубить дело. Надежда на успех появится, только если удастся получить аудиенцию непосредственно у государя и представить ему не доклад, не чертежи, а действующий образец - непобедимый аргумент в свою пользу.
На первый взгляд, получается порочный круг: готовый образец оружия нужен для того, чтобы получить деньги на его изготовление. Ничего подобного! Демонстрационный экземпляр может иметь громадные недостатки и все же соответствовать своему назначению. Не страшно, если он окажется громоздким, тяжелым, дорогим, неудобным в использовании и изготовлении, даже ненадежным: пусть выполнит свою роль и развалится, лишь бы не во время показа. Дело должно раскручиваться, как спиральная часовая пружина, виток за витком, таким манером, чтобы малые (но бесспорные) результаты поощряли к продолжению и расширению работ, а значит, к новым, лучшим результатам, и ad infinitum.
В шалонских мастерских мне удалось лишь в ничтожной степени исполнить планы такого распределения труда между работниками, при котором их силы не просто суммировались, а умножались благодаря применению для каждой операции специальных инструментов, многократно сберегающих время. Однако, сделанного было достаточно, чтобы убедиться в правильности этого принципа и задуматься о распространении его. Я обдумывал, каким образом можно соединить физические и умственные силы многих людей не только для производства мушкетов старого образца, но и для усовершенствования новоизобретенных ружей, чтобы в два-три года исполнить работу, способную поглотить целую жизнь изобретателя-одиночки, делающего все своими руками.
Число участвующих в моем предприятии работников должно было увеличиваться в геометрической прогрессии на следующих этапах, однако первый член прогрессии - всегда единица. Самый простой образец нового оружия мне представлялось возможным изготовить в одиночку, на собственные средства и со сравнительно небольшими издержками. Общая конструкция напоминала мой пистолет семилетней давности, но с новым способом воспламенения заряда.
Замысел был всем хорош, только с одним изъяном: неизвестно, какому государю предложить свою службу и военные инвенции. Франция, по понятным причинам, не годилась. Даже получив прощение - я бы ей не простил. Союзники французского короля никаких чувств, кроме презрения, не вызывали. Его враги... Нет, переходить под чужие знамена во время войны и сражаться против вчерашних товарищей казалось бесчестным, какие бы обиды ни омрачали мою душу. Страны, сохраняющие нейтралитет, тоже не подходили - они меньше воюющих нуждались в оружии и не оценили бы его должным образом. Оставались государства, не оспаривающие испанское наследство и ведущие свою отдельную войну на востоке Европы, только ни одно из трех не нравилось мне.
