Под холодным мартовском ветром на палубе шнявы, плывущей в Лондон, мнимый камизар чувствовал себя не слишком уютно. Как вышло, что совершенно чужие люди приняли меня за своего? Конечно, некоторые особенности поведения и одежды могли дать основания. Присущая членам этой секты скромная манера одеваться, перенятая мною еще в студенчестве (частью из бедности, частью из юношеской фронды), вошла в привычку и наравне с горным загаром, военными манерами, бриллиантами, скрытностью и попытками тайно заказать оружейные детали привела весьма неглупых людей к ошибочным умозаключениям. Вообще, на одежду следовало в ближайшем будущем обратить больше внимания, чтобы преуспеть в своем деле и добиться аудиенции у одного из государей: оборванец (то есть всякий, кто попадет в эту категорию с точки зрения придворных) не будет иметь никаких шансов. Нужно тонко продумать стиль, чтобы иметь вид человека скромного, но преуспевающего. Еще один ключ к высшим сферам - артиллерийский трактат, который я по мере возможностей готовил к печати хотя бы в незаконченном виде. Одно дело, когда желание встретиться с коронованной особой изъявляет беглый пехотный лейтенант, преследуемый французскими жандармами, совсем другое - когда автор высокоученого труда о стрельбе из пушек присылает его в дар монарху, в сопроводительном письме выражая надежду быть полезным и предлагая продемонстрировать свои новейшие военные изобретения. По меньшей мере на беседу с генерал-фельдцейхмейстером и его последующий доклад государю можно рассчитывать.
Лондон - прекрасный город и обычно производит впечатление на новоприбывших, но я ничего не замечал по сторонам, подобно древнеримскому колесничему на состязаниях, которого кони вынесли на последнюю прямую перед конечной метой. Еще несколько недель, и у меня в руках будет пригодный для показа образец оружия, по меткости и скорострельности далеко превосходящий всё ныне существующее. За это время необходимо усовершенствоваться в токарном искусстве, чтобы иметь возможность наладить работы в будущей мастерской. Единственное, что собирался сделать помимо неотложных дел - встретиться с автором моих любимых 'Математических начал натуральной философии'. Изыскания о сопротивлении воздуха полету артиллерийских снарядов всецело основывались на открытых им принципах движения и методах математических расчетов, поэтому идея представить свой первый и пока единственный ученый трактат на суд самого Ньютона была чрезвычайно волнующей. Я надеялся, что управление королевским монетным двором оставляет великому естествоиспытателю время для встреч и бесед с молодыми коллегами. Однако нелепый случай так перевернул обстоятельства, что мне стало не до науки.
Однажды вечером у меня была встреча в матросском трактире с мастером, исполнявшим заказы как на оружейные детали, так и на сверла, резцы и прочие инструменты для изготовления таких же деталей в большом количестве. Мы отмечали окончательный расчет и имели все основания быть довольными друг другом: один получил недостающее для успеха в своем деле, другой - весьма достойную оплату. В Лондоне пришлось продать не только оставшиеся на старинной шпаге камни, но и ее саму, заменив прекрасный клинок дешевой железкой. Впрочем, сюда, в припортовый квартал, я ходил вовсе без шпаги и одетый ремесленником, чтобы не привлекать лишние взгляды. Хотя один из нас не говорил по-английски, а другой - ни на каком языке, кроме английского, нам хватало для беседы о тонкостях ремесла тех слов, что позаимствованы жителями Британии у римлян, германцев и французов, с прибавлением жестов время от времени. Я равнодушен к крепким напиткам, но желание снять напряжение последних недель, видимо, заставило меня выпить больше обычного. По крайней мере, момент, когда проход между столами заполнили вооруженные люди, совершенно ускользнул от моего внимания. Когда меня подняли и повели, ухватив с двух сторон под локти, растерянности не было предела. Кто это? Французские власти не могут хватать беглецов во вражеской стране! Может, гугеноты разоблачили меня? Или наоборот, их враги посчитали настоящим агентом повстанцев? Нет, вряд ли иезуиты способны здесь действовать так открыто...
Свежий ночной воздух наконец выдул излишки спирта из моих мозгов. Какие, к чертям, иезуиты?! Огляделся вокруг - не меня одного вытащили из трактира, еще с полдюжины людей, все молодые и большей частью похожие на моряков, стояли в окружении... не иезуитов, понятно! Это же матросы с военного корабля нас сцапали, идет обыкновенная вербовка. 'Экспедиция за мясом' - называлось такое у нас в Дижонском полку. Я сам не раз в подобном участвовал, а теперь сработал закон талиона, и капральская палка оказалась о двух концах. Меня охватил внезапный приступ смеха, к счастью, кратковременный, товарищи по несчастью покосились, как на сумасшедшего. Во имя вольности этот народ одного короля обезглавил, другого изгнал. Нет англичанина, от лорда до поденщика, который не кичился бы перед континентальными жителями своей свободой: у кого еще есть Magna Carta, Habeas Corpus Act и Bill of Rights? Ну и чем законы могут помочь этим бедолагам и мне вместе с ними? Насколько помню, они защищают от несправедливого обвинения и произвольного ареста - а нас никто ни в чем не обвиняет (вот свинство!) и не арестовывает, напротив: нам хотят предоставить величайшую честь - служить во флоте Ее Величества!
Матросы встрепенулись при появлении офицера. Похоже, дисциплину им вбили крепко, во французской пехоте так не тянутся. Я попытался привлечь внимание командира:
- Господин офицер! Это ошибка! Прикажите отпустить меня, я иностранец и дже...
Дыхание перехватило от резкого удара 'в душу'. Седой, но крепкий, как дубовая свая, боцман беззлобно посмотрел на мои усилия вдохнуть, кивнул удовлетворенно и снова утратил всякий интерес к пленникам. Теперь уже товарищи усмехались, глядя на меня. Потом нас куда-то повели, кажется, к пристани, присоединили к толпе таких же невольников, загнали в тупик между высоких стен и посадили на корточки. Начались разговоры шепотом: чуть громче - сразу окрик или удар дубинкой по спине. Нельзя, чтобы новобранцы сговаривались между собой, иначе с ними не справиться. Английские торговые моряки, как правило, могли объясняться на немецко-голландском жаргоне, отчасти понятном и мне. Я попытался выяснить у соседей нашу будущую судьбу.
- Ну, вы, голландцы, и впрямь тупые! С сэром Клодсли Шовеллом к испанским берегам, на помощь адмиралу Руку.
Другой, совсем молодой парень, гордый своей осведомленностью, прошептал:
- 'Ноттингем' четвертого класса, новенький, шестидесятипушечный. Капитан Сэм Уайтакер. У этого секут без пощады, зато кормежка хорошая.
Похоже, планы адмиралтейства и порядки на каждом судне были известны трактирным завсегдатаям до мелочей. В общих чертах положение не составляло загадки, поскольку я следил за ходом войны. Поздней осенью предыдущего года над Англией пронесся небывалый 'Великий шторм', утопивший только линейных кораблей не менее десятка и повредивший гораздо больше. Чуть не весь королевский флот в одночасье остался без мачт. Исправление кораблей заняло всю зиму, и теперь эскадра в двадцать с лишним вымпелов готовилась отплыть в Медитерранию. Команды были давно набраны, но из-за дезертирства и смертности то и дело возникал некомплект, и капитаны пользовались последней возможностью очистить портовые кабаки.
Из меня окончательно выветрились остатки хмеля. Холодный дождь больше напоминал декабрь, чем апрель, я промок насквозь и дрожал, как в лихорадке. Однако отправиться с сэром Клодсли в теплые края желания не прибавилось: у меня были свои планы, отличные от тех, что могло предложить адмиралтейство. Оставалось убедить моряков королевского флота, что мне с ними не по пути. На борту корабля шансов на это будет гораздо меньше, чем на берегу, и вряд ли удастся без того, чтобы открыть свое положение беглого офицера вражеской армии. Это будет изгнание черта при помощи дьявола, как бы не пожалеть об участи простого матроса. Лучше попрощаться с флотом, не ступая на палубу.
Нож и заряженный пистолет, которые я носил для защиты от грабителей, стали трофеями Royal Navy еще в трактире, вместе с моим кошельком. Пробиваться голыми руками через два ряда матросов с дубинками было бы не самым мудрым решением. Единственная надежда - на побег из шлюпки. Жители северного побережья Европы, возможно, не уступят южанам в обращении с парусом и веслами, но плавают и ныряют гораздо хуже, потому что у них море холодное.
Нашим захватчикам было известно, что погрузка - последний шанс для завербованных, и они расставили людей так, чтобы исключить любые попытки бегства. Пригнувшись, подгоняемые пинками и подзатыльниками с обеих сторон, новобранцы по одному тяжелой рысцой пробегали сквозь строй по причалу и попадали в руки двух самых крепких матросов, тумаками провожавших их в баркас, к еще одной такой же паре. Когда пришел мой черед, я сделал вид, что споткнулся, пропустил над головой предназначенную мне затрещину и боком юркнул с высокого причала в ледяную, глубокую, пахнущую гнилью и нечистотами воду. На беду, один из встречавших меня голиафов в прыжке как бульдог вцепился в мою одежду и не отпустил, хотя инерция движения сбросила его в реку. Мы барахтались в узкой щели между сваями причала и бортом. На земле или на палубе он живо скрутил бы меня, но здесь я сумел, отталкиваясь ногами от бревен, затащить его под днище, где преимущество оказалось на моей стороне. Когда мальчишками мы состязались, кто дольше просидит под водой, или ныряли на дальность, я неизменно всех обыгрывал. После того, как он разжал руки и забился в панике, пытаясь вдохнуть, у меня еще хватило сил проплыть две-три сажени и вынырнуть с другого борта, не там, где ожидали с баграми и веслами. Едва исчезли красные круги перед глазами и сердце чуть-чуть утихло, я сделал глубокий вдох и поплыл под водой, стараясь держать направление на привязанную поблизости лодку. На последнем дыхании добрался, спрятался за ней, отдышался - и так от судна к судну отдалился от преследователей саженей на сто, прежде чем рискнул выползти на берег и задворками, прячась от каждого шороха, добрался под утро до своей гостиницы. Хозяину сообщил, что на меня напали в порту, ограбили, избили и пытались утопить - кто посмеет сказать, что это неправда?!
