Набралось сотни две звездочек. Их сложили в небольшую холщовую сумку. Алешка решил отнести новое оружие на работу к своему папе — заточить там на станке. Правда, он не знал точно, пребывает ли его отец в трезвом состоянии. И поэтому отпустил всех воинов, велев им возвращаться в поселок, а при себе оставил только Дуди.
— Мы с шаманом пойдем, поколдуем немного над оружием, — усмехнулся только что придуманной шутке вождь. — Ждите в нашем дворе, а лучше под домом. К вечеру будем.
Воины пытались возмущаться, но авторитет вождя был подкреплен законом и когда-то данным обещанием слушаться. Вяло поругиваясь, они потянулись в сторону поселка.
Дуди млел от счастья, таща сумку с сюрикенами в обход поселкового кладбища. Впервые он остался наедине с вождем и считал это безусловным знаком особого к нему расположения. Никто не знал, понимает ли Дуди, что такое индейцы, но что такое вождь — он знал отлично. Дуди улыбался вождю особенно тщательно и подолгу, так что Алешке это надоедало, и он командовал:
— Дуди! Отвернись!
Или:
— Дуди! Перестань улыбаться!
Тогда шаман могучим усилием воли стягивал пухлые губы в ровную линию и продолжал улыбаться одними глазами, ловя каждый взгляд и жест вождя, каждый его вздох. В такие моменты Дуди действительно напоминал собачку.
До пилорамы они дошли меньше чем за час. Папа отвел вождя и шамана в слесарную мастерскую, где собственноручно принялся точить им сюрикены. Время от времени он хмыкал и косился на сына:
— Вы где их взяли?
— На свалке, — врал Алешка, потому что понимал, что нехорошо рассказывать про разобранные могильные оградки.
— Да ты бы сказал, что тебе нужно! — недоумевал папа. — У нас их тут целые ящики! Вон!
Алешка поглядел туда, куда кивнул отец, и правда увидел деревянные ящики, наполненные новыми, еще не крашенными и ничуть не ржавыми, сверкающими в полутьме звездочками ниндзя. Их железные лепестки торчали в разные стороны угрожающе.
— А зачем они тут? — автоматически спросил Алешка.
— Их тут делают, — ответил папа. Он осторожно прижал очередной могильный цветок к точильному кругу. Из-под пальцев полыхнули искры. Дуди вздрогнул и даже задышал часто от восторга. — Могилы украшать. А вам они зачем? В людей кидать не будете?
— Нет, — почти честно ответил Алешка, — мы будем тренироваться. Нам бы еще мишень сделать…
— Там у входа лист пенопласта стоит порченый. Посмотри, может, пойдет вам на мишень.
Алешкин папа заточил все принесенные индейцами сюрикены, а сам Алешка на пару с шаманом вырезали из большого куска пенопласта человеческий силуэт в натуральную величину, без ног, по пояс. Сюрикены втыкались в него с легким хрустом. Радостные, они провели у слесарной мастерской остаток дня, прислонив мишень к стене и метая в нее мертвецкие украшения, отточенные до остроты хорошего ножа. Потом пришел папа, у которого закончилась смена, и Алешка с Дуди побежали по дороге в сторону большого поселка, чтобы успеть на автобус. Папа шел не торопясь. Он вообще никогда не спешил. И в этот раз пришел вовремя.
Алешка и его маленький черноглазый товарищ с красными лицами стояли растерянные у дощатого домика автобусной остановки. Перед ними валялись куски пенопласта и стоял долговязый парень с длинной сальной челкой. Алешкин папа всегда ходил тихо, что было удивительно при его массивности и тяжелом взгляде, который, казалось, сам по себе должен был производить стук, падая на предметы.
— Кто это сделал? — спросил Алешкин папа тихим, но угрожающим голосом из-за плеча долговязого, так что парень даже подпрыгнул на месте и резко обернулся, взмахнув длинной черной челкой.
— Он! — выпалил Алешка, указав пальцем.
Прыгун посмотрел в глаза Алешкиного папы, потом на Алешку и вдруг осклабился, мотнулся развязно всем телом и попытался что-то объяснить деланно-ленивым тоном, но папа уверенным движением протянул руку к лицу паренька и запрокинул тому голову, вставив средний и безымянный пальцы ему в ноздри. От неожиданности Прыгун замычал жалобно, по-телячьи, и привстал на цыпочки, потому что его нос больно тянули вверх чужие пальцы, сильные и жестокие.
— Бе-ги… — тихо-тихо сказал Алешкин папа, а губы его были белыми от злости.
— Отпустите! — прогундосил подвешенный за нос.
— Пошел!!! — рявкнуло ему в лицо что-то страшное, что держало его так сильно.
Он прыгнул вверх, срывая себя с этих деревянных пальцев, развернулся еще в воздухе, упал по-кошачьи, одновременно на ладони и стопы, и рванул из такого положения вперед, наискось через полотно грунтовки, ничего не видя перед собой и чувствуя мокрое и горячее на губах.
Мальчишки смотрели во все глаза на Алешкиного папу. Тот еще несколько мгновений не отводил неподвижного взгляда от стремительно удаляющейся спины Прыгуна, а потом перевел его на испуганных индейцев. Его губы еще были белыми, но с лица уже сползало выражение окаменелой ярости.
— Ты его знаешь? — спросил он Алешку сухо и неприязненно.
Алешка боялся так, что готов был бежать за Прыгуном.
— Нет, — сказал он, и в этом коротком слове его голос сорвался.
— Вы же полдня себе эту мишень делали, а позволили сломать, — выцветший отцовский голос оживал нормальными, человеческими, интонациями. — Не могли защититься, так хоть ко мне бежали бы… Узнай, кто это, и скажи мне!
— Да, папа, — сказал Алешка.
Дуди смотрел очень внимательно на стоящего перед ним великана в пыльной робе. Пристально. Без тени улыбки.
16
— Мороженого бы сейчас… — глубоко и печально вздохнул Коля, глядя перед собой в чашку, где молдавское вишневое варенье из магазина было густо намешано с уксусом, соленым сливочным маслом и горчицей.
Про обряды инициации у индейцев и всяких дикарей вычитал Пашка. Точнее, вычитал его брат, а потом показал Пашке страшные картинки, где негры прыгали с высоких решетчатых башен вниз головой, привязав себя за ноги длинной веревкой. А индейцы-ацтеки продевали сквозь свои тела шипастые веревки. Еще там были фотографии проткнутых палочками носов, длинных шрамов на грязных боках, укусы акульих зубов…
Все это Пашка рассказал соплеменникам, когда они удалились ждать вождя и Дуди во временный вигвам — на трубы отопления и канализации под Пашкиным домом.
Идея посвящения в суровые воины понравилась племени сразу. А вот с методами инициации выходила заминка. Легче всего было залезть повыше на какой-нибудь стройке, привязать себя за ногу и… Но почему-то никто не хотел идти легким путем. Акульих зубов ни у кого в запасе тоже не имелось. И никаких других, кроме собственных. По словам Пашки, в каком-то африканском племени передние зубы выбивали невесте в процессе бракосочетания. Однако суровым воинам, оседлавшим теплотрассу, этот обычай был не к лицу — никто из них не собирался ни жениться, ни выходить замуж, ни тем более оставаться без зубов в расцвете лет. При этом каждому хотелось быть посвященным. Была идея съесть лимон (с кожурой) и не поморщиться, но любые фрукты были сумасшедшей редкостью в заполярной индейской прерии. Например, у Пашки дома лежала половина лимона в холодильнике, и взять ее не представлялось возможности: каждый вечер Пашкина мама отрезала прозрачный ломтик, чтобы бросить в чайник, и поэтому не могла не заметить пропажи. К тому же для инициации явно требовался целый лимон. Каждому. А не половинка на все племя.
— Для мороженого снег нужен, — ответили Коле. — Ешь давай!
Мороженое, как ни удивительно, это почти мифическое лакомство для северных детей. Туда, где ледяная ночь висит над снежными долинами по полгода, — никто не привозит мороженого, никому даже в голову не приходит такая глупость. Его приходится делать самому — из того, что есть под рукой. Сахар, сгущенку, сливочное масло (хоть оно чаще всего соленое), сухое молоко, а иногда даже яичный порошок, потому что он похож на сухое молоко, смешивают в разных пропорциях со снегом и выставляют на тот же снег. Полярная ночь — чудесный мороженщик: стакан с молочно-снежной смесью промерзает насквозь за считанные минуты. Вот только летом даже за полярным кругом снега не достать.
А заменить лимон чем-нибудь еще более противным, но доступным придумал Коля. И даже позвал индейцев для этого к себе домой. Хотя это и было формальным проступком, — вождь вполне конкретно указал место, где надо было его дожидаться — они все же пошли к Коле: уж слишком тоскливо было сидеть под домом и ничего не делать.
Смесь для инициации готовили вдохновенно, с горящими глазами. Бросили в чашку соленое сливочное масло, почти сразу — варенье, потому что оно, как и масленка, стояло на столе.
— Фруто де вишини, — прочитал на этикетке написанные русскими буквами нерусские слова индеец Дима. — То ли фруктовое, то ли вишневое… Пойдет!
