— Вот его — навалом. От кочегара до штурмана — все в мандраже. О чертовщине много разговоров. В легенду о цивилизованных дикарях мало кто верит. Зато как доходы пошли — не поверите! Вдесятеро! Пьют, словно завтра конец света! Решили бы здесь насовсем остаться — через месяц ресторан на проспекте Виктории открывать можно.
— Насчет конца света — очень даже может быть, — ответил полковник, натягивая перчатки. — Но этот печальный факт не отменяет всего остального…
В указанном месте, действительно заброшенном и загаженном, выглядящем до крайности уныло, Кирсанов увидел мужчину и женщину, с четырьмя поставленными на брусчатку огромными кожаными баулами. В женщине, несмотря на шляпу, вуаль, длинное, до пят, клетчатое платье, он сразу узнал Ларису. И в сердце тут же кольнуло.
Нет, он не испытывал к ней мужского влечения. Скорее, наоборот. Были в «Братстве» другие женщины, от которых у него временами обмирало холодное жандармское сердце.
Но в оперативном смысле она интересовала его, как никто больше. Какая из нее могла бы выйти шикарная агентесса высшего разбора году этак в тринадцатом! Хоть к вождям большевиков и эсеров подводи, хоть к Распутину или к его убийцам — как хочешь. Везде бы сработала. А на месте Каплан — какая красота, знатокам лишь понятная! Всадила бы с правильно выбранной позиции, из «маузера», желательно, но можно и из «стечкина» — одну пулю в сердце, контрольную — между глаз вождю мирового пролетариата и легко ушла бы из охваченной то ли шоком, то ли радостью толпы «трудящихся» завода бывшего Михельсона.
Мужчина, стоявший рядом с дамой и профессионально оглядывающийся по сторонам, выглядел личностью почти никчемной. Как и требовалось.
Красавчик, изумительно похожий на Ларису, несмотря на положенную грубоватость мужских черт в сравнении с теми же, но женскими. Явно — брат. И даже брат-близнец. Нет, не выходит — на вид лет на пять постарше. В дорожных бриджах, тяжелых ботинках с крагами, джемпере, поверх которого надет клетчатый пиджак. Правда, оттопыривающий полу массивный пистолет в кожаной кобуре делал его слегка (именно — слегка) похожим на серьезного человека.
Брата у нее не было, Кирсанов это знал точно. Значит — мастерски оформленный андроид. Павел ценил их общие способности и боевые качества, но лично относился с некоторой неприязнью. Не должен механизм столь точно копировать человека. Но в полезности этих големов жандарм не сомневался. Как в свое время в нужности для дела совершенно омерзительного Азефа[21], Евно Фишелевича.
При наличии такого «брата» не нужно будет самому постоянно заботиться о безопасности новой напарницы. А вот напарницы ли? Не надсмотрщицы? Ки вивра вэра[22].
Кирсанов остановил фаэтон четко напротив пары, не выходя кивнул. Пусть парень сам грузит свои чемоданы.
Ого! Рессоры, приняв груз, сильно просели. Возница недовольно обернулся, но ничего не сказал. Красота ли дамы его сдержала или обещанное вознаграждение.
— С приездом, Лариса Юрьевна…
Она махнула на него рукой.
— Какая Лариса? Миледи Отэм, прошу любить и жаловать. А это — мой брат, лорд Генри Уоттон, путешественник и коллекционер. Ценитель живописи, в том числе восточной. До невозможности светский человек… — говорила она на очень хорошем, подобающем титулу и облику, английском. Профессор Хиггинс[23] легко определил бы, что она выросла где-то между Букингемским дворцом и Белгравиа.
Генри с достоинством поклонился.
— А какая-нибудь положительная профессия у вас есть? — с оттенком иронии спросил Кирсанов. Он решил держаться с роботом как с самым обычным человеком, до тех пор, пока обстановка не потребует иного.
— Юриспруденция и античная философия, — ответил тот. — Но в основном лучше рассчитывайте на меня как на бодигарда и профессионального киллера.
— Откровенно, хотя и слегка цинично…
— Циник — это человек, который всему знает цену, но ничего не ценит. Как раз про меня сказано.
— Пожалуй, пожалуй. Думаю, мы сработаемся.
— Несомненно, — вставила Лариса. — Генри удивительно толерантный человек. На пятьдесят футов в подброшенную монету попадает. Не представляю, чтобы он с кем-нибудь не сработался. В любом смысле.
И тут же она показала глазами на спину коучмена[24]. Коротко бросила по-русски: «Много лишнего говорим. Он нас слышит».
— За это можете не беспокоиться, — ответил Кирсанов по-английски. — Мы уже почти приехали.
Действительно, в перспективе улицы завиднелась крыша и верхний этаж отеля.
Они выгрузили на тротуар багаж, и тут же от дверей наперегонки кинулись два черных боя, торопясь подхватить баулы и заработать лишний шестипенсовик, а то и шиллинг за проворность.
Кирсанов расплатился с коучменом, в дополнение к деньгам протянул ему длинную сигару.
— Попробуйте, она того стоит.
— Благодарю вас, сэр! — расплылся в благодарной улыбке извозчик и тут же, содрав обертку, принялся ее раскуривать. Наверняка чтобы порисоваться перед коллегами на стоянке наемных экипажей. На это и был расчет. Павел, нанимая фаэтон, видел, что извозчик курящий, да вдобавок услышал его жалобу соседнему кэбмену, что табак нынче плох, свежего подвоза давно не было, цены взлетели немыслимо, и приходится поджиматься.
Была, конечно, опасность, что сигару он прибережет до какого-нибудь торжественного случая, но полковник заметил, как жадно этот человек смотрел на его портсигар и ловил ноздрями запах дорогого табака, доносящийся из фаэтона, пока они ехали встречать Ларису. Такой вряд ли обладает выдержкой стоика.
— Удивляюсь я на тебя, — сказала Лариса Кирсанову, когда они шли по аллее, — специалист, а при постороннем разболтался, да еще по-английски. Наверняка немедленно начнет с приятелями впечатлениями делиться. В том числе о том, в каком странном месте ты нас подобрал…
— Не утруждай себя лишними мыслями. Наш «Автомедон»[25], пока доедет до стоянки, через три затяжки сигарой забудет все, начиная с сегодняшнего утра. Без всяких вредных для себя последствий.
— Опять Сашкины штучки?
— Чьи же еще?
— А вдруг он не стал бы твою сигару закуривать?
— Угостил бы его глотком виски из рук джентльмена…
— А если…
— Не утомляйте меня бестактными вопросами, миледи. За все время службы проколов не случалось. В худшем случае они случались у тех, кто мыслил не столь позитивно…
— Да, я и вправду сказала бестактность. Простите. А номер вы мне подготовили действительно хороший, мистер Сэйпир?
— В московском «Национале» лучше не найдете. Фирма веников не вяжет…
— М-да, общение с потомками не всегда идет предкам на пользу, — хихикнула Лариса. — Вульгаризмы вы зря подхватываете.
— Так что делать, хорошо звучит, и по смыслу емко.
— Ты мне со старой стилистикой больше нравишься. Слушаешь — прямо язык Чехова.
— Не люблю. Я больше Мережковским увлекался. Полезнее для понимания настроений тогдашней интеллигенции.
Номер Ларисе на самом деле понравился. И комнаты, и меблировка, и вид с лоджии на бухту.
— Что же, поживем, — обойдя все помещения, сказала она и, отойдя к огромному шкафу-гардеробу, без стеснения расстегнула спрятанную в складках, воланчиках и прочих украшениях платья застежку-молнию и уронила его на пол. Она специально так заказала, уж слишком много трудов требовали принятые в то время пуговицы, пряжки и шнуровки. Не зря светские женщины имели специальную прислугу для одевания-раздевания. А в боевых условиях такое неприемлемо. Дама ты или нет, а правило «пока горит спичка» никто не отменял.
Кирсанова она нисколько не стеснялась, как и любого другого мужчину из «Братства». Топлес в корабельных бассейнах купалась, а то совсем безо всего, считая это нормой. Тело у нее красивое, ничего нового никто не увидит, есть на ней ленточки бикини или их нет. Вот с посторонними можно поиграть, приоткрыв ногу чуть выше колена или показав случайно что-нибудь в глубоком вырезе декольте.
Лариса с юных, восемнадцати примерно лет любила шокировать друзей и подруг неожиданными выходками или словами, а потом наблюдала за реакцией в случаях, когда стесняться и краснеть полагалось бы ей, но приходилось другим. Это ее развлекало и укрепляло в чувстве собственного превосходства. Причем — никакой психической деформации, вроде эксгибиционизма, просто склад характера.
А уж сейчас, даже без платья, она была одета намного больше, чем девушка в мини-юбке и прозрачной кофточке на Тверской улице.
Глухой, от груди до начала бедер корсет василькового цвета — это дань здешним обычаям. Остальное нижнее белье — конца ХХ века, по причине практичности.
