— Ну вот.
— Ничего не «вот». Пока не появились вы со своими друзьями, никакие разумные действия, воля, честность, самопожертвование не значили ничего. Сотня, тысяча человек против стомиллионной косной массы — меньше, чем ничего. Как писал ваш очередной «великий пролетарский поэт»: «Единица — вздор, единица — ноль, один, даже если очень важный, не поднимет простое пятивершковое бревно, тем более — дом пятиэтажный!»
— Маяковского наизусть знаешь?
— Лариса Юрьевна, если я где работаю, так работаю. Хочешь «Материализм и эмпириокритицизм» процитирую?
— Да, Паша, — с грустью сказала Лариса, машинально раскачивая у него перед глазами обнаженной почти до самого верха ногой с перламутрово-алыми ногтями на пальцах узкой стопы. — Отчего и крутимся мы, случайные фактически люди, в паутине бесконечных непонятностей. Нам совсем ненужных.
— А вот нам — вполне. Без вас мы бы где были? Не пожелал бы я тебе искать смысл жизни в трущобах Константинополя. С голоду бы не померла, но о многих принципах забыла бы с ходу. Видел я…
— Хватит, полковник. — Лариса встала. — Иди, обеспечь нашу легализацию, в ресторане продолжим.
— Сделаем. Только разуваться при посторонних тоже не советую. Здесь почти у всех на пальцах мозоли от плохо сшитой обуви, даже специальные салоны для их удаления на каждом шагу встречаются. А у тебя пальчики гладкие. Непонятно. И ногти здесь никто не красит.
— Учту, Паша. Спасибо.
Он ее начал утомлять обстоятельностью, против которой нечего было возразить.
Кирсанов вышел на улицу, про себя посмеиваясь. Поставил он «кошку» (его личная для Ларисы оперативная кличка) на место. Не как приданного в оперативное подчинение сотрудника, об этом и говорить не стоило бы, именно как чересчур много понимающую о себе барышню.
И еще пообломает, в ходе совместной работы, так что Левашов благодарить при встрече должен.
Если… Если энергия пережатой пружины на него же и не разрядится. Но и это на пользу будет. Просто — другому человеку.
Как же ее, заразу, легализовывать? Мало времени ему отпустили старшие товарищи. Но безвыходных положений не бывает, это же очевидно. Разговаривая с Ларисой, он отчетливого решения не имел, но имел уверенность, которая на людей действует лучше всего.
В своем номере он переоделся в костюм настоящего профессионального торгового моряка. Не забулдыги, не палубного матроса на один рейс, а настоящего, уважающего себя и уважаемого капитаном и помощниками. Может быть, даже опытного боцмана. Синие широкие брюки, приличные ботинки, куртка с бронзовыми пуговицами, каскетка с лаковым козырьком и красный фуляровый[29] платок, изображающий одновременно галстук и шарф.
Выйти на улицу пришлось черным ходом, перед портье рисоваться не следовало.
В таверне Эльснера-Давыдова таких, как он, принимали в специально отгороженном от общего двора уголке. Столы почище, обслуга вежливее, молодой баобаб простирал над двориком ветви с листьями, способными защитить от внезапного дождевого шквала.
— Привет, Пауль, — сказал Кирсанов подошедшему, как бы между прочим посмотреть, как отдыхается уважаемым гостям, Эльснеру. — Есть моряки с пришедших сегодня с Востока судов?
— Что из выпивки заказать хотите? — с достоинством осведомился капитан, увидев, что моряк за соседним столиком как-то слишком внимательно обратил ухо в их сторону.
Моряк был одет точно, как сам Павел, только шарф у него на шее — черно-желтый. И сидел он один.
— Выпивка — как всегда, три унции рома и кварту пива. Я тебя спрашиваю — есть пароходы с Востока? — взглядом он показал товарищу, что пока конспирировать не нужно. Скорее — наоборот. Сосед его заинтересовал.
В подобного рода заведениях правил этикета не придерживались. Вернее — они были, но свои. Как лорд Генри мог непринужденно заговорить с таким же лордом на приеме в Букингемском дворце, так и равный (по ощущению) человек мог обратиться к равному здесь. На поясах у каждого висели длинные, невероятно острые ножи. Что делать в долгом плаванье, как не точить их на хороших брусках, вроде бы от скуки.
А ведь нет. Настоящий матросский нож может спасти от неминуемой смерти. Если в шторм на грот-бом-брам-рее в снастях запутался, чем с одного взмаха перехватить толстый, почти что в руку, просмоленный трос? Других случаев, когда нож незаменим, тоже масса, включая портовую драку.
— Подсаживайся, приятель, — радушно пригласил Кирсанов коллегу.
Тот, не чинясь, забрал свою здоровенную кружку и переместился на новое место.
— Питер, — назвался жандарм, протягивая руку. Моряк ее пожал своей, покрытой характерными мозолями и навечно пропитанной смолой.
— Людвиг, — ответил он с сильным немецким акцентом. — Старший боцман.
Немец — это хорошо, с немцами у Павла обычно складывались нормальные отношения, и языком он владел по-настоящему, а не выучив с помощью хитрых приборов.
Кирсанов указал пальцами слуге, разносящему напитки, что предыдущий заказ нужно удвоить.
Выпили, немного поболтали просто так, обмениваясь мнениями о заведении и вообще о городе, творящихся здесь не слишком благополучных делах.
— Ты с какого парохода? — наконец спросил Людвиг.
— Сейчас ни с какого. С одного списался, другого пока не нашел.
— Придумал, где списываться. До другого порта не дотерпел?
— Так получилось, — не стал вдаваться в подробности Кирсанов.
Ответ исчерпывающий. Много на море обстоятельств случается. С капитаном не поладил, с товарищами по команде конфликт обострился до полной нетерпимости, на берегу загулял до невозможности вернуться на свое судно к отходу.
— По специальности ты кто? Руки у тебя слишком чистые, — проявил наблюдательность немец.
— Электромеханик…
— Сложно будет устроиться. На половине коробок до сих пор без электричества обходятся, на остальных ваш брат за свое место держится, наравне с офицерами… У нас на «Лорелее» три механика, со всеми машинами справляются. Лучшего не ищут.
— Да я пока не тороплюсь. Чтобы до дома добраться, и рулевым могу, и матросом первого класса. Меня сейчас другое интересует. Твой пароход сегодня пришел?
— Сегодня. Из Аделаиды на Гамбург.
— Хорошо. Пассажиры были?
— Тебе зачем? — Немец насторожился, лицо его помрачнело. — Что, на полицию работаешь или на таможню?
— Совсем наоборот, — Кирсанов перешел на немецкий с приличным гамбургским произношением. — Против. Что, полиция без меня не знает, были у вас пассажиры или нет?
— Вроде твоя правда. Знали бы… Только мы людей не брали. Пять тысяч тюков шерсти и генгруз кое-какой…
— А пассажирские каюты на пароходе есть?
— Всего четыре. Одна первого класса, три — второго. Так, на всякий случай. В этот раз желающих не нашлось.
— Удачно. Прост?[30] — он поднял стаканчик с ромом.
— Прост.
После чего показал Людвигу из полуоткрытой ладони французский золотой пятидесятифранковик. Почти неуловимым со стороны движением подвинул его по столу до пивной кружки собутыльника. Почти так же быстро монета исчезла в руке боцмана.
— И что дальше? — спокойно спросил немец.
— Пока ничего. Аванс. Вы когда в море выходите?
— Собираемся завтра.
— Ну вот, раз ты старший боцман, договорись с суперкарго[31]. чтобы завтра утром у меня был документ, подтверждающий, что от Аделаиды до Кейптауна с вами плыли в качестве пассажиров вот эти персоны, — он протянул листок из записной книжки. — Как оформить — сами знаете. Ваш интерес — еще по две таких же монетки. Сойдет?
— По три, — тут же задорожился Людвиг.
— Много будет, — не уступил Кирсанов. — Для вас риска никакого, бумажку написать, и все. В море за вами никто гоняться не будет.
— Но тебе ведь эта бумажка очень нужна?
— А тебе деньги. Не хочешь — не надо. Другого найдем, и дешевле. Только возиться лень. А если думаешь меня обмануть — смотри. В Альтоне[32] подходящих парней много. Кастетом по пути домой легко врезать могут, если я телеграмму передам.
— Это ты уже лишнее говорить начинаешь. Завтра в десять на этом же месте. С тебя четыре монеты, с меня бумажки. Прост?
— Прост.
Кирсанов успел вернуться в отель, переодеться и в нужное время заглянул к Ларисе, уже готовой и нетерпеливо поглядывающей на часы.
— Я рассказывать должен? — спросил Кирсанов, когда они уже сидели за накрытым на двоих столиком с видом на бухту, и Лариса попросила его рассказать о текущей обстановке в городе и о проводимой резидентурой работе. — Думаю, сначала ты меня проинформируешь. В чем причина, а равно и необходимость именно твоего и именно сейчас здесь появления? Сверху мне не объяснили. На что с твоей стороны я могу рассчитывать, ну и так далее. А я уж потом доложу непосредственно к твоим заботам относящееся. У нас ведь разведка, а не салон мадам Шерер…
