Засыпаю поздно. Просыпаюсь от того, что меня встряхивают за плечо.
– Артем! Пора на выписку, – слышу голос отца.
– Я проспал? – сонно бормочу в ответ.
Он, кажется, меня не слышит.
– Вставай! Полина с Сашей уже готовы.
– Пять минут, – бормочу я.
Слышу, как он выходит и распахиваю глаза. Обеими ладонями тру лицо, пытаясь прогнать сон. Потом встаю с кровати. Вместо пяти минут на сборы у меня уходит пятнадцать, но если не хотели ехать без меня, могли бы разбудить раньше. Выхожу в гостиную, здесь пакеты, сумки, торты, цветы, шары. И суета. А ещё улыбающаяся Полина. Давно ее такой не видел.
– Наконец– то! – восклицает отец, – Давайте быстрей.
Время и правда поджимает. Рассаживаемся по автомобилям, едем к роддому.
Здесь полно таких же, как мы. Причем наша процессия еще не самая большая. Такое впечатление, что некоторые собрали людей, чтобы отгулять свадьбу, а не забрать ребенка из родильного отделения.
Отец с Полиной уходят в приемный покой с частью вещей. Когда они возвращаются, то начинает съемку приглашенный фотограф, рассовывая участникам цветы и шары. А я почти жалею, что не остался дома. В какой– то момент у меня в руках оказывается пакет с шампанским и связка тортов. У отца – букет, который должны бы нести носильщики.
– Пап, с цветами ты перестарался. Олеся не донесет.
– Вижу. Ладно, сейчас что– нибудь придумаю.
– Не надо. Пора уже.
Мы проходим в помещение, куда приводят тех, кого выписывают.
К нам уже торопится пухлая медсестра. Букет оказывается на столе, потому что Олеси еще не видно. Медсестра отточенным движением передает отцу розовый сверток. Я избавляюсь от шампанского и тортов. И заглядываю ему через плечо.
– Точно наша? – спрашиваю.
И, встретившись глазами с синим взглядом, сверкающим на серьезном детском личике, понимаю – да, эта точно наша.
Артем Холодов
Развить мысль мне не удается, появляется Олеся, кулек в руках у отца принимается подозрительно кряхтеть. Она плакать собралась?
– Привет! – отец тянется, целует Олесю в щеку.
Та наклоняется к свертку, улыбается дочке, потом отцу.
– Здравствуй, Артем, – не обходит вниманием и меня.
– Здравствуйте! – отвечаю, но чувствую себя лишним.
– Поехали, – командует старший Холодов, – Артем, цветы забери. Пожалуйста.
Кошусь на веник, но беру. Похоже, носильщиком буду я.
На пороге роддома нас всех фотографируют. Шары взмывают в небо. И мы едем домой. К счастью, уже без фотографа, что позволяет мне выдохнуть.
Дома суета продолжается. Девчонки принимаются курлыкать над малышкой, которую достали из свертка и положили в гостиной. Одетая в сиреневый комбензончик, девочка дрыгает ручками и ножками, хлопает глазками, но молчит.
Саша, с надеждой глядя на Олесю, спрашивает:
– А можно мне ее подержать? Я умею.
Олеся тихонько смеется:
– Можно, конечно.
Саша берет на руки ребенка, придерживая головку. Как не страшно– то? Сестра же микроскопическая. Сестра... Это слово в связи со мной кажется неуместным. Я все время был один. В единственном экземпляре. Наследник Владислава Холодова.
Задумавшись, пропускаю момент, когда Саша приближается ко мне. Не знаю, почему не почувствовал подвоха сразу.
– А кто это у нас здесь? – воркует она с ребенком, – А это старший братик. Страшный старший братик. К кому сейчас пойдет на ручки Есенька?
И даже не осознаю, как Сашка это сделала, но оказываюсь с грудным ребенком на руках. Ужас какой– то!
– Не бойся! – распоряжается вторая Смирнова, – Держи головку. Вот так.
Она поправляет мою руку под головой сестры.
– У младенцев слабые мышцы и держать сами голову она не могут, – объясняет она как ни в чем не бывало, усердно не замечая моего гневного взгляда.
– Ты что делаешь? Зачем мне ее впихнула? А если уроню? – шиплю я на Сашку, чтобы остальные не слышали.
– Не уронишь. Я в тебя верю.
Ребенок начинает шевелиться, а у меня душа в пятки уходит. Так и кажется, что сейчас девочка выскользнет из моих рук. Инстиктивно прижимаю ее ближе. И замираю, охваченный каким– то странным ощущением. Малышка смотрит на меня серьезно. Даже строго. Я таращусь на нее, не зная, что делать дальше. Она хмурится, открывает ротик. Раздается первый писк. Качаю ее. Так до меня делала Саша. Когда я успел это заметить, сам не знаю.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Эй, эй, эй. Есь, не вздумай реветь! Ты же умная девочка, да?
Сестра то ли отвлеченная звуком моего голоса, то ли передумав плакать, закрывает ротик. А потом неожиданно зевает.
Ловлю себя на том, что улыбаюсь. Вот я докатился. Уже детей нянчу. Дальше что будет?
Хотя... Протеста не чувствую. Смешная она.
Ко мне подходит Олеся.
– У тебя отлично получается, – слышу я от нее.
– Да, отлично. Но...
– Ладно, давай сюда, – смеется она и забирает дочку.
Фух. Видел бы меня кто– нибудь из друзей. Даже спина мокрая.
Утомленный шумом, хочу побыть один. Но в доме нет такой возможности, поэтому беру машину и долго катаюсь по городу.
В результате попадаю в пригород. Возле одного из домов какое– то столпотворение – много полицейских машин, скорая. Разворачиваюсь, сворачиваю в какой– то переулок, петляю, оказываюсь на небольшой улочке. Внимание привлекает здоровый тонированный джип. Как– то он не вписывается в местный антураж. И стоит возле какой– то хибары с покосившимся забором
Только собираюсь прибавить скорость, как замечаю движение у дряхлого забора. Двое мужиков ведут под руки третьего. Вот это он набрался – одна нога у ведомого заплетается о другую. И его даже не ведут, скорее несут на мощных плечах двое других. Я бы уехал, но вдруг глохнет двигатель. Этого еще не хватало! Пробую завести, но не получается. Ругаюсь, собираясь вылезти из салона.
В приоткрытую дверь врывается холод.
На улице ветер. Ледяной, продувающий насквозь. Его порыв срывает капюшон с головы напившегося. Именно в этот момент я смотрю в их строну. И меня ошпаривает словно кипяток узнавание.
Матвей...
Я так и замираю, схватившись за ручку автомобильной дверцы и одной ногой наступив на асфальт.
Радости нет. Почему я должен радоваться? Перед глазами улыбающаяся мне Полина... МНЕ... Пока его нет... И если он вернется... Улыбнется ли она мне снова...
Я почти делаю обратное движение. Я не обязан вмешиваться. Он мне никто.
Но в ушах начинает звучать Сашкин голос. Такой же противный. Как она сама. "Подумай о ком– нибудь, кроме себя... Второй раз она не выдержит".
И снова мелькают картинки Полина, свернувшаяся клубком. В ЕГО комнате. На ЕГО кровати. Отказывающаяся от еды. Бледная и несчастная. Ставшая тенью самой себя.
Потом картинки с Полиной сменяются с картинками с Олесей. Ее рука, протянутая за окровавленной одеждой сына. И выражение глаз. Будто сгинул не один человек, а исчез целый мир.
Я никому из них ничего не должен. Тем более рисковать собой, спасая его.
Но...Если я его оставлю... Нет, я не буду мучиться чувством вины. Я давно не заморачиваюсь такой ерундой. Просто... Впервые мне не удается поверить в себя настолько, чтобы представить, что я стану для Полины настолько же дорог, как он.
В моем сознании проходят минуты и часы. На самом же деле на выбор мне отведены секунды.
Все трое почти дошли до машины.
Меня накрывает четкое осознание – если я сейчас не вмешаюсь, больше живым Матвея я не увижу.
Только... Может, оно и к лучшему?!
Артем Холодов
Что– то толкает меня вон из машины. Рукой успеваю только зацепить пистолет, который положил мне в бардачок Славка вместе с разрешением на него. Соваться туда, изображая из себя Брюса Ли, у меня ни малейшего желания.
– Эй, мужики! Не поможете? Машина заглохла, – говоря все это, я приближаюсь к группе, остановившейся возле черного тонированного автомобиля.
Моему появлению не рады абсолютно. Рукоятка пистолета холодит руку. Волнения не чувствую. Тимур Аркадьевич столько меня гонял, что любая внештатная ситуация воспринимается как обыденность. Тем более после похищения отца.
