Миончинский удивленно уставился на Голубева:
– Кто кому отомстил?
– Кто – под вопросом. А расстреляли из автомата сразу двоих. Президента спортивного фонда «Парус» и его шофера.
– Чешуякова?!
– Вот именно. Знаете его?
– Да кто ж из спортсменов не знает Федора Павловича. Толковый был мужик. Активно поддержал мою инициативу о создании клуба «Юнга». Кредит мне хороший дал. За полтора года я с ним полностью расплатился и перешел на самоокупаемость. Где и когда убили Чешуякова?
– На следующий день после гибели Суханова на том же месте, где разбился Герман. Чтобы подчеркнуть, что это именно месть, оставили записку «Кровь за кровь».
Миончинский, недолго подумав, резко заговорил:
– Расчет на дураков! Некому за Германа мстить. Среди уголовной братвы он авторитетом не был и даже боком не общался с крутыми братками. Подозревать нашу фирму – глупо. Можете наизнанку вывернуть подноготную лично мою и всех моих инструкторов, но никакого криминала не обнаружите.
– Может, у Суханова были какие-то связи, о которых вы не знаете, – сказал Слава.
– Герман был надежен, как адмиралтейский якорь. Иначе мы с ним не сработались бы.
– В финансовых вопросах он вас не подводил?
– На халявные деньги Суханов не зарился. Часто жил в долг, но с должниками всегда расплачивался.
– С вами полностью расплатился? – ловко закинул удочку Голубев.
– За что?
– За превращенный в гармошку «Запорожец» старика Купчика.
Миончинский посмотрел в окно и ответил неохотно:
– Предлагал Герман поделить расход в три тысячи баксов пополам, только я не стал мелочиться. Там полностью была моя вина.
– За гидроцикл «Бомбардье» дороже заплатили? – вновь вставил неожиданный вопрос Слава.
– «Бомбардье» обошелся клубу в семьдесят восемь тысяч рублей.
– Это по официальной справке?
– А по какой еще? – будто удивился Миончинский.
Голубев посмотрел ему в глаза:
– Евгений Мартынович, ни для кого теперь не секрет, что полную стоимость покупки нынче официально не указывают даже откровенные простаки. Какому чудаку охота лишний налог платить?
– Кому неохота, тот пусть не платит.
– Вы и здесь не мелочитесь?
– У нас фирма состоятельная.
– Есть ведь еще и фирма продающая, которая обязана платить налог с продажи.
– Это ее проблема.
– Но, говорят, Чешуяков денег на ветер не бросал.
– Федор Павлович к «Бомбардье» отношения не имел. Торговую сделку я заключал с директором спорткомплекса Хватовым.
– И деньги лично Хватову отдали?
– Нет, через Суханова.
– Наличными?
– Да, такое условие было обговорено в договоре.
– Уверены, что Суханов с Хватовым не погрели на наличке руки?
– В Суханове уверен стопроцентно. О Хватове ничего сказать не могу. Кроме покупки гидроцикла, никаких дел с ним не имел. Если он «погрелся», пусть сам отдувается.
– Документы об этой сделке сохранились?
– Они у начфина, – неуверенно ответил Миончинский.
– Можно их посмотреть?
– На слово не верите?
– Есть древняя следовательская присказка: слово к делу не пришьешь.
– Какое может быть дело о пустяке…
Миончинский явно стал тянуть время. Это показалось Славе подозрительным и он усилил нажим на собеседника:
– Уголовные дела, Евгений Мартынович, часто начинаются с пустяков. Чтобы избежать неприятностей, давайте вести разговор без уверток. Если нет документа, так и скажите. Если есть, покажите его.
После недолгого колебания Миончинский махнул рукой, словно хотел сказать: «А-а, была не была!», и вышел из кабинета. Вернулся он быстро и подал Голубеву ксерокопию договора купли-продажи гидроцикла «Бомбардье». Подписанный размашистыми росчерками Миончинского и Хватова договор был произвольной формы. В нем только указывалось, что клуб «Юнга» покупает у спортивного комплекса гидроцикл за 78000 рублей, но в какой форме, перечислением или наличными, производится оплата, оговорено не было. Для убедительности Голубев дважды прочитал короткий текст договора. Показывая его усевшемуся на свое место Миончинскому, сказал:
– Что-то не вижу здесь условия об оплате наличными.
– Мы об этом с Хватовым устно договорились, – как ни в чем не бывало ответил Миончинский.
– Извините, Евгений Мартынович, несколько минут назад разговор шел не об устном договоре.
– Значит, тогда я оговорился.
– На языке юристов такая «оговорка» называется ложными показаниями.
– Что поделаешь… И на старуху бывает проруха.
– Вы же не старуха, и разговор наш – не праздная болтовня базарных кумушек, где от скуки можно нести что попало, – недовольно сказал Голубев. – Надеюсь, расписка Хватова в получении денег у вас сохранилась?
– Должна сохраниться… – Миончинский хмуро уставился в окно. – Ладно, не стану изображать кошку, которой наступили на хвост. Скажу правду. Заплатил я Хватову в три раза больше, чем указано в официальном договоре.
– И все наличными?
– Ну, а как еще…
– Выходит, вы оплатили покупку почти по нынешнему курсу доллара?
– Хватов оценил «Бомбардье» в тринадцать тысяч баксов. Это нынче тянет на триста тридцать восемь тысяч рублей. Я же согласился только на двести пятьдесят тысяч. Принести расписочку?
– Принесите.
Уже через минуту Голубев держал в руках ксерокопию расходного кассового ордера, где Виталий Осипович Хватов подтверждал своей подписью получение двухсот пятидесяти тысяч рублей.
– Как вы успели так быстро копию снять? – спросил Слава.
Миончинский, усаживаясь в кресло, усмехнулся:
– Копии сделаны полторы недели назад по просьбе Чешуякова.
– Любопытно… – от неожиданности Голубев сделал паузу. – Федор Павлович тоже интересовался этой сделкой?
– Интересовался.
– Подробно рассказать можете?
– Теперь скрывать нечего… – Миончинский помолчал. – Приехал Чешуяков ко мне без предупреждения в своем «Сузуки» один. Шофера с ним не было. Как только уединились вот в этом кабинете, сразу спросил: «Женя, сколько ты заплатил Хватову за „Бомбардье“?» Вопрос показался странным. Поэтому я ответил осторожно: «В соответствии с договором, Федор Павлович, расплатился». – «Меня интересует конкретная сумма», – сказал Чешуяков. «Конкретно двести пятьдесят тысяч отечественных рублей отдал». – «Документ, подтверждающий получение Хватовым этой суммы, есть?» – «Расходный ордер имеется». – «Покажи его, пожалуйста». Я тут же принес от начфина ордерок. Ознакомившись с ним, Чешуяков спросил: «У тебя ксерокс есть?» – «Имеется». – «Сними мне, пожалуйста, копию». Начфин быстро откатал несколько экземпляров ордера. Одну копию Федор Павлович положил себе в карман, а насчет подлинника наказал: «Храни его в сейфе пуще зеницы ока. Он тебе скоро может пригодиться. И еще, Женя, большая просьба: о сегодняшней нашей встрече держи язык за зубами. Договорились?» – «Договорились, Федор Павлович»… – Миончинский глянул Голубеву в глаза. – Такой вот разговор произошел у меня с Чешуяковым. Поэтому я и закрутился перед вами, как таракан, брошенный в горящую печку.
– Последствия этого разговора какие были? – спросил Слава.
– Никаких не было. Я уж и забывать о нем стал, пока вы не прищучили.
– Хватов после Чешуякова к вам не обращался?
– С Хватовым мы виделись только при заключении договора. Денежные вопросы с ним решил Суханов. Собственно, вопрос-то был всего один. Герман взял у начфина наличку, а вернулся из спорткомплекса с «Бомбардье» в кузове КАмаЗа и расходным ордером с подписью Хватова в получении денег.
– На какую мысль все это наводит?
Миончинский ухмыльнулся:
– Мысль проще дубового скворечника. Господин Хватов замылил жирный кусок халявы, а Чешуяков засек ловчилу.
– Суханова в сговоре с Хватовым не подозреваете?
– Никоим образом! Герман с презрением относился к тем, кто на халяву бабки косит. Были, конечно, у него завихрения. И женщинами увлекался, и выпить любил, но в денежных вопросах грехов за ним не водилось.
Глава XVI
Из Новосибирска в райцентр Голубев вернулся поздним вечером. На следующий день спозаранку он по факсу запросил в Информцентре УВД справку на чешуяковского шофера Василия Цикалова и на уволенных в спорткомплексе охранников Молотобойцева и Темнова. Ответ пришел оперативно. В нем сообщалось, что все трое были соучастниками автоугонов и отбывали судебное наказание в одной и той же исправительно-трудовой колонии. Цикалов освободился полтора года назад и сразу устроился на работу в спортивный фонд «Парус». Молотобойцев с Темновым вышли из колонии на год позднее. Никаких сведений о местожительстве и трудоустройстве их после освобождения в Информцентре не было.
Размышляя над только что полученной справкой, Голубев направился в прокуратуру. Следователь Лимакин, как всегда, предложил сразу обсудить собранную информацию с прокурором. Когда Слава выложился до конца, Бирюков сказал:
