– Мотоцикл!
Попробовал встать с лавки. Но баба Валя мягко меня удержала.
– Ничего с ним не случится.
– Надо хоть во двор закатить… Если кто увидит – у вас будут большие проблемы.
– Никто не увидит, – спокойно качнула она головой.
Вот и славно.
Я закрыл глаза, вслушиваясь в биение сердца. Что теперь? Остается только ждать?
«Судьба не лошадь, а ты не всадник» – так говорил Варавва. Неужели ублюдок оказался прав?
Слишком часто мне везло.
«Нормальный был мотоцикл… Понадобится он мне еще? Или… уже нет?»
Вдруг ощутил мягкое прикосновение – Катя взяла меня за руку. Я также мягко пожал ее пальцы. Хотелось ее успокоить, хотелось сказать, что все было правильно, – но сил на разговоры почти не оставалось.
– Дайте еще воды, – попросил я.
Баба Валя протянула мне кружку. И пока я пил – чувствовал внимательный взгляд знахарки. Опять пытается оценить, сколько я протяну?
Плевать, пусть смотрит…
Странно, тревожное чувство, не отпускавшее меня с тех пор, как мы въехали в деревню, куда-то ушло. В избе царил почти физически ощутимый покой и угадывались легкие ароматы трав.
Только сидеть мне все тяжелее…
Наверное, баба Валя поняла это. Она отвела Катю в соседнюю комнату. Дала ей выпить какую-то настойку и, кажется, уложила в постель:
– Отдыхай. Сейчас сон для тебя лучшее лекарство.
«А для меня? – проскользнула вялая мысль. – Меня-то она не укладывает. Значит… уже бесполезно?»
Я сам лег на лавку, подложил рюкзак под голову и опустил веки. События такого длинного дня проплывали в памяти, но теперь особо не волновали. Единственное, что не давало провалиться в забытье, – мысль о невыполненном задании. Ребята так и не дождутся нового аккумулятора…
Скрипнули рядом половицы. Я чуть повернул голову и открыл глаза.
Баба Валя присела у стола напротив. И опять я чувствовал ее взгляд – тот самый, проникающий да самых печенок.
Шепнул:
– Приютите девочку – пока она не оклемается… Пожалуйста.
– Катя не сможет здесь остаться, – качнула головой знахарка.
– Жаль. Она пока слишком слабая… чтоб путешествовать в одиночку.
– Твой путь был трудный. Но он еще не закончен.
– Сколько мне осталось? – спросил я без обиняков.
Баба Валя вздохнула:
– Все зависит от того, сможешь ли ты поднять новую ношу.
– Я и чертов рюкзак теперь едва поднимаю.
– Это не то, что снаружи. Это внутри.
Опять загадки. Как я устал от всяких тайн… Гиблый лес с его сюрпризами, потом Огненная река. Теперь вот диковинная знахарка морочит голову. Нет бы честно сказать: надежды практически не осталось, Глеб. Проклятый упырь слишком круто тебя приложил…
– Надежда есть, Глеб.
Она что, читает мысли? Ничему уже не удивляюсь.
– …Но чтобы идти дальше, ты должен измениться. Это новая сила, но и великая ноша. Такая, что не каждому по плечу.
Я заморгал, пытаясь разогнать пелену перед глазами. Солнце, вероятно, шло к закату. В избе становилось сумрачно. Но все равно было понятно, насколько серьезное, почти строгое сейчас лицо у знахарки.
– Что это за сила? – прошептал я.
– В тебе есть искра – как в каждом из тех, кто не смирился. И даже более яркая, чем у остальных. Ты сумел одолеть Варавву – которого даже пули не брали. Ты научился быть таким же быстрым, как проклятые упыри. Но теперь этого мало. Теперь искра вот-вот погаснет – как лучина на ветру…
Она замолчала и глянула куда-то в окно. Там, за стеклом, ветерок шелестел желтой листвой. Поскрипывало где-то вдали сухое дерево – протяжно, будто раненая птица. Муторный звук. И внутри у меня было муторно. Но я не торопил знахарку. Я ждал, и вскоре, поверх всех звуков, опять зазвучал ее негромкий, но внятный голос:
– Иногда нам кажется, что у тьмы нет конца. Что все потеряно и мир уже никогда не станет правильным.
– А думаете… станет?
Она чуть кивнула:
– Трудно сохранить веру там, где победили Сумерки. Но когда весь мир летит к дьяволу в глотку, лишь одно удерживает нас у самого края.
– Вы о чем?
Знахарка повернула голову, опять окидывая меня почти физически ощутимым взглядом. И ответила буднично, без малейшего пафоса:
– О силе родной земли.
– Баба Валя, не надо… я уже не верю в красивые слова.
– А не надо верить в слова. Главное – уметь слушать. Бог по-всякому говорит с нами – иногда через тысячи, миллионы голосов, которые жгут больнее пламени. Но если нет огня – как разогнать тьму?
Я облизал пересохшие губы. Хрипло выдавил:
– Не понимаю… какие голоса?
– За сотни веков у этой земли было много защитников. Неужели ты думаешь, что их сила канула бесследно?
– И вы сумеете?..
– А ты, Глеб, сумеешь принять живую память твоей земли?
Ветер за окном нарастал. Он уже гнул ветки, срывая увядшие листья. А низкие набегающие облака гасили остатки вечернего света. Где-то вдали хлопала ставня.
Баба Валя молчала, словно ждала моего ответа.
Но что я ей мог сказать? И потому тоже молчал.
Вся моя жизнь приучила меня надеяться только на реальное: на себя, на свой фарт, изредка – на верных друзей, готовых в трудную минуту прикрыть тебе спину. В мире, где зло – материально, у добра тоже должны быть кулаки из плоти и крови.
Еще недавно то, о чем поведала знахарка, показалось бы мне чистым безумием.
А сейчас… простая схема мира расплывалась, теряла форму, как рафинад в чашке кипятка.
Опустив веки, я думал об отце, о Петровиче, о сгинувших моих товарищах. А еще о многих тех, которых никогда не знал. Да и никогда, вероятно, не узнаю. О всех, кто когда-то здесь верил, боролся, любил…
Что если знахарка не ошибается?
– И вы считаете… я этого достоин?
– Если тебя это не убьет – сумеешь доказать, что достоин.
Да, если не убьет…
Она сказала: «Живая память». То есть их боль и гнев – тоже.
И все это принять на себя? «Миллионы голосов, которые жгут больнее пламени». Даже от малой доли такого запросто взорвутся мозги. Что хорошего получить великий дар, который тебя же и уничтожит?
Сегодня мне выпал безумно трудный день. И даже на закате, опять впереди новый мост и новый огненный рубеж…
Откуда взять силы для последнего рывка?
Мысли путаются. Умирающее тело жаждет покоя. Хочет расслабиться и провалиться в забытье.
«Аккумулятор… Настя… Зона № 9…» – редкими толчками сердца отдается в висках. Сон и бред сплетаются воедино – я опять вижу гневное лицо Андрюхи Демина. «Прикончить несколько негодяев – и сдохнуть?!» А банда Вараввы снова летит за мной по Гиблому лесу. В этот раз они очень быстрые, слишком быстрые для мертвецов и почти меня настигают, когда голос знахарки разрушает наваждение:
– Глеб, ты готов поднять эту ношу?
Я вздрагиваю. И долго смотрю на огонек свечи в ее руках – такой слабый, едва разгоняющий тьму по углам комнаты.
– Не знаю, смогу ли выдержать… Но я попробую.
Баба Валя дает мне выпить какой-то теплый горьковатый отвар. Может, мне кажется, но я чувствую, как его тепло медленно растекается по всем жилам. Удары сердца становятся частыми и громкими. А в избе становится чуть светлее, хотя по-прежнему горит единственная свеча.
– Как себя чувствуешь? – спрашивает знахарка, тревожно всматриваясь в мое лицо.
– Нормально, – выдавливаю я улыбку, – а можно мне еще отвара?
Вдруг и так станет лучше – без всяких рискованных обрядов?
– Нельзя, – грустно качает головой баба Валя. – Твое тело не выдержит.
Она велит мне задрать футболку. Подносит чашку и капает чем-то обжигающим – неужели расплавленным свечным воском?!
– А-ай!!!
– Терпи, дальше будет хуже, – хладнокровно успокаивает знахарка. Размашисто крестит меня. И начинает негромко бормотать что-то скороговоркой – разобрать удается только отдельные слова:
– …благослови воина Глеба…
Я лежу, морщась от боли в обожженной груди. Пытаюсь вслушиваться в голос бабы Вали. Но вскоре все перекрывает нарастающий гул в ушах.
Комната начинает медленно вращаться, словно корабль, уносимый течением. А потолок… Потолок светится?
Я по-прежнему лежу на лавке, ясно чувствую спиной ее жесткую поверхность. Но одновременно будто поднимаюсь вверх и становлюсь ближе к сияющему потолку.
Там надо мной – жаркое тепло. И что-то еще – пока невидимое, скрытое за сиянием. Я это чувствую.
Всматриваюсь. Но свет становится невыносимо ярким. Заливает комнату – растворяет в себе стены, очертания предметов.
И тело вдруг пронзает резкая боль – каждую клеточку, все мое нутро…
Я словно купаюсь в океане боли – от макушки до самых пят. Я тону в этом океане. И когда почти захлебываюсь в обжигающей глубине, чье-то прикосновение помогает мне вынырнуть.
– Терпи, воин Глеб, – слышится надо мной голос знахарки – такой тихий, что я едва разбираю его сквозь гулкие удары сердца.
Вздрагиваю в холодном поту. Разлепляю веки. Нет, пожар не спалил деревянный сруб. В комнате вообще ничего не изменилось. Тусклый огонь свечи по-прежнему едва ее озаряет.
