– Воинская молитва прозвучала, – отрешенно промолвил патриарх Каллист. – Все в руке Господа. Все в его воле. Ступайте. Думайте, решайте…
Каллист, как уставший от жизни старый пес, свернулся на кушетке и закрыл глаза.
Сколько он так пролежал патриарх и сам не мог бы сказать. Время от времени над его ухом склонялся его преданный монах-служка. Что-то просил, что-то передавал, о чем-то спрашивал. На все откликнулся старый священнослужитель. Даже на неуместную в таких обстоятельствах просьбу о вознаграждении. Ведь обещал патриарх наградить пилигрима католика за его умение и желание трощить разбойничьи головы своей увесистой палицей.
Слово патриарха священно. Даже гонимого и лишенного сана…
* * *
– Владыка! Проснитесь, Ваше Преосвященство! Началось. О, Господи, сохрани и убереги нас… Владыка!.. Владыка!..
Патриарх Каллист с преогромными трудами приоткрыл опухшие веки. Ведь всю ночь не спал. Думал о тяжком. Ворочался. Трижды пытался встать и выйти к людям. С огромным чувством облегчения в оконном проеме увидал, как стало светлеть небо, и даже углядел тоненькую розовую полоску – предвестницу солнечного дня. И надо же такому случиться. Только на мгновение прикрыл глаза и тут же провалился в бездну сна.
Снилось ли что? Скорее да. Но не помнится вовсе. Ну, и хорошо. И без того веки опухшие. А они такие от не добрых сновидений. И лицо отяжелело. И борода вовсе в склоках. Умыться, да причесаться, да натереть лицо мазью «Зои-василисы».
Каллиста даже передернуло, как и всякий раз, когда служка золотой ложечкой накладывал пахучую мазь на гладкое лицо предстоятеля православной церкви. При таком случае Каллисту всегда вспоминалось, что чудотворная мазь сотворена в душных покоях великой василисы Зои двести лет назад. Она же великая отравительница собственными руками изготавливавшая яды, погубившие поочередно четырех ее мужей – властителей могучей тогда Византии: Романа III, Михаила Пафлагона, Михаила Калафата и Константина Мономаха.
Даже в глубокой старости Зоя поражала своей красотой. На ее прекрасном лице не было морщин, гладкая кожа сияла белизной, а припухшие губы манили сочностью граната. День и ночь в ее покоях варились снадобья, стирались мази и выдавливались яды. От духоты и испарений замертво падали слуги. А василиса Зоя ставала все краше и краше.
Наизусть знает Каллист рецепт мази «Зои-василисы»: «Берутся финики давленые, слива сочная, мягкий изюм, мягкий инжир или сушеные смоквы. Луковицы лилии, сварив с медом, искроши, а затем соедини со всем, упомянутым ранее. Все это одинаково измельчив, добавь мирру и после этого пользуйся приготовленной мазью». Знает и каждый раз содрогается при нанесении волшебного средства.
Истинно волшебного, ибо нет на лице владыки глубоких морщин и всякой пакости, что уродует едва ли не каждое второе человеческое лицо даже в такой чистой и просвещенной державе, как Византия, в которой бани доступны даже нищим и чужеземцам.
Но… Не придется, наверное, уделить время нужному и важному. Еще никогда монах-служка не позволял себе притронуться к владыке. А сейчас… Сейчас он в великом волнении просто тащит за широкий рукав шелкового облачения своего патриарха.
– Что?.. Что? – вяло спросил уставший после сна (или не сна?) патриарх.
– Турки идут на приступ! – испуганно прокричал служка и неистово стал креститься.
– Турки… Ах, да… А где наш добрый хозяин Мелесий?
– Да уже с полуночи на воротной башне. Вас просит… Люди всю ночь молились…
Патриарх Каллист прислушался и удивленно пожал плечами:
– Что не так? Что так тихо? Ни людей не слышно. Ни петух не загорланит. Ни свинья не завизжит? Что? Что?
Еще молодой служка сморщился как печеное яблоко:
– Мелесий приказал всю живность вырезать. Сам, собственными руками оторвал головы своим охотничьим соколам. Воины, все люди едят вдоволь. От того молчат и… И… Что же будет? Что будет?..
– Так много турок?
– Что песку на берегу.
Каждый шаг Каллиста давался ему с превеликим трудом. Но не склонил он головы. Не оставил паству свою без крестного знамения. Ласково улыбался он коленопреклоненным христианам. Приветливо кивнул присоединившемуся к нему епископу Павлентию с боевым топором в руках. Ободрительно кивнул и другим священником, кто вооружился, чем мог. Только раз отвернулся, увидев под стеной конюшни удавленных мусульман. Желал сказать об этом, но заметив почерневшее лицо Мелесия, промолчал.
Едва поднялся владыка на воротную башню, Мелесий указал рукой на черную полосу поверх выжженной травы.
– Сейчас двинутся.
По его слову поднялись над траурной каймой многочисленные знамена, протяжно и дико завыли боевые трубы и раздались приглушенные расстоянием командные голоса. Знамена качнулись и поплыли над расширяющейся полосой.
– Все на стены! Лучники готовься! – громко закричал Мелесий и через мгновение растерянно: – Что за дьявольщина? Кто позволил? Закрыть!.. Закрыть!..
Тут же хозяин икоса бросился по деревянным ступеням вниз к почему-то открывающимся воротам. Подчиняясь грозному голосу, чуть открывшиеся ворота начали обратное движение, но это не спасло провинившихся стражников. Каллисий услышал крик, ругань и удары, которые со щедростью и продолжительностью отвесил Мелесий своим воинам.
Когда он вернулся на боевую площадку башни, взоры всех находящихся там были направлены на быстро удаляющиеся от ворот две человеческие фигуры. Заметив, как быстро они уменьшаются с каждым мгновением, Мелесий крикнул:
– Убейте их! Тот из лучников, кто поразит предателей, получит по золотому!
– Постой, мой добрый Мелесий, – поднял посох патриарх. – Я узнал этого человека. Хотя он и очень странно одет…
Тут же из-под руки владыки отозвался его верный служка:
– Это тот, кто просил вознаграждения. Он просил дать ему ткани, на которую он укажет, а также ножницы, иглы и нитки. Все это было у того купца, что пристал к нам в лесах Македонии. Вы дали согласие, и я уплатил купцу от вашей щедрости четыре перпера.
На удивленный взгляд Каллиста служка опустил глаза и виновато вздохнул:
– Вы же сами сказали: «Что ни попросит, дай». А этот человек долго осматривал ткани и выбрал шелк. Тот шелк синего цвета, что сейчас на нем. Другой ткани синего цвета не оказалось. А тот человек желал только синего. Ангелы… Демоны. Не знаю, кто ему помог, но он за ночь сшил себе эту странную одежду.
– Я видел такую синюю одежду, и этот бесовский цвет… – начал было епископ Павлентий, но хозяин икоса грубо прервал его.
– И я видел. В таком одеянии ходят жители северных земель. В такой же одежде был сожжен на ипподроме Константинополя османский маг и колдун, своим проклятием разрушивший город Галлиполь. Я собственными глазами видел, как в огне рассыпалась его плоть. Десятки тысяч людей видели, как свершилось справедливое возмездие. И что же? Это сам сатана нам его вернул? Или это сумасшедший, зло над нами насмехающийся? Я думаю все же, что это дьявол. Он взглядом и малыми словами велел стражникам отворить ворота. И те послушали его, погруженные в магию. На что он еще способен? Лучники…
Мелесий и сам схватил лук. Но прицелиться патриарх ему не дал.
– Опустите луки! – строго велел владыка. – Одному Богу известно, что в голове у этого человека. Он уже один раз спас нас от разбойников. А синий цвет… Я многократно видел картину, на которой изображен василевс Андроник I Комнин в одежде поселянина и с косой в руках. Так вот – на василевсе длинный хитон синего цвета. А еще, как одаривает милостынями этот василевс, сидя на троне в синем плаще. Так что синий – это угодный Богу цвет. К тому же… Если это дьявол, то вы напрасно истратите то множество стрел, что нам очень скоро понадобятся. Все по воле Господа. Все во власти его!
Глава четвертая
Как приятно и обнадеживающе начинался день, день который должен был стать для Даута второй ступенькой той длинной лестницы, которая поможет выбраться из глубокой и грязной канавы. Отчасти он и сам виноват, что оказался на самом дне жизни. Как не желанно, но его железная воля, его необходимый жизненный стержень был, хотя и крепко, но вбит в фундамент чувств, который мгновенно ослабевал, стоило пролить на него несколько чашей вина. И пока все было хорошо, и пока Даут благодарил Аллаха за его милость и доброту, трудно было найти более надежного и крепкого умом помощника славного и великого бея всех осман, бесстрашного Орхан-бея.
Но… Когда стечения обстоятельств, а может и сама судьба, а скорее сети человеческих интриг, интересов, мудрости других и собственной глупости обволокли Даута, он не напрягся чтобы разорвать их. Более того, он позволил им стать еще гуще и крепче, ибо врагов у начальника тайной службы Орхан-бея оказалось так много, что число им – легион!
И когда не стало в груди воздуха, а в сердце перестала поступать кровь, вспомнил он того Бога от которого отвернулся. Вспомнил худым мальчишечьим задом на отполированной годами школьной скамье. Вспомнил запрятанной в складках хитона лепешкой, что из озорства украл у зазевавшегося пекаря. Вспомнил седой бородой и густым, громким басом преподавателя святого писания отца Иерония:
