и охраняли меня от всех невзгод. Поэтому сейчас я нахожусь среди вас, как вы можете видеть, не для отдыха и забавы, но исполненная решимости жить или умереть вместе с вами в пылу битвы – положить жизнь за Господа моего, за мои королевства, за мой народ, за мою честь и кровь! Я знаю, что наделена телом слабой и хрупкой женщины, но во мне бьется королевское сердце, я плоть от плоти английского короля, я презираю даже мысль о том, что Парма, Испания или какой-то европейский принц может посягать на границы моих владений, и я возьмусь за оружие скорее, чем смирюсь с таким бесчестьем».
Весь июль Елизавета с нетерпением ждала вестей о высадке войск Пармы. Она хотела приехать на побережье, чтобы поддержать войска Лестера. Сначала он отказывался, но позже дал согласие. Она, в сопровождении свиты, прибыла в Тилбери 8 августа, взяв с собой красивую лошадь, белую, с пятнистым серым крупом. Десятого августа она обедала с Лестером в его палатке, когда прибыл гонец. Сведения были ложными, но вызвали большую тревогу: Парма якобы собрал все свои силы и уже пересекает Ла-Манш. Войскам была дана команда переходить к непосредственным действиям, а Елизавета заявила, что будет контролировать их. Ей настоятельно рекомендовали не появляться среди солдат без достаточной охраны, иначе один выстрел может достичь цели, ради которой задумано всё вторжение: вторжение направлено против королевы, а не против нации. Но Елизавета знала, что ее влияние на умы было бы подорвано сопровождением охраны. Это были ее люди, и она всё еще (менее трех недель назад ей минуло пятьдесят пять лет) предполагала, что они чувствуют ее монаршую власть. Она полагала, что встанет в их ряды с небольшим эскортом, который будет держаться в отдалении. Наконец, для защиты ей отыскали стальной нагрудник, а пажу был выдан шлем с белым плюмажем. Она села на лошадь, одетая в белое платье, сшитое специально для этого случая, и в огненно-рыжем парике. Граф Ормонд нес перед ней государев меч, Лестер вел лошадь под уздцы, а поодаль шел паж со шлемом. Королева сквозь шеренги солдат выехала на небольшой холм. Там она спешилась и стала осматривать войска. Солдаты были в восторге. «Ее присутствие и ее слова, – говорил Лестер, – неимоверно укрепили боевой дух солдат». Ее речь была записана, и офицеры читали ее вслух. Слушая эту речь, люди говорили другу другу, что готовы умереть за свою королеву. Это был ее любящий народ.
Королева расцветала от любящего внимания и прикладывала усилия для того, чтобы получать его как можно больше. Встречи с подданными были своего рода ритуалом ее участия в жизни общества. За закрытыми дверями ее покоев, в ходе частных аудиенций, она чувствовала, что люди ее безгранично боготворят. Она была как драгоценный камень, воссиявший на свету всеми гранями своего совершенства. Женщина в должности королевы, королева как женщина: эти образы она развила до предела. И весьма успешно. Эти образы-идеи были неотличимы от одежды, которую она носила: они украшали ее, подчеркивая грани бриллианта по имени Елизавета. И Елизавета сама демонстрировала себя как драгоценный камень. Она поднимала его в ладонях, прижимала к себе, поворачивала разными сторонами, подносила к восхищенным глазам. Глазам Лестера, Дрейка, Релея, Кортеса. Но нет. Мысли о Кортесе, об этом испанце и его горящих черных глазах, навевали воспоминания о крови, о сражениях и смерти. Они вызывали в памяти лицо Марии, а за ним – лицо еще одной Марии и леди Джейн, Катарины, Анны и всех женщин, чьи союзы с мужчинами стоили им жизни. Мужчины – это то же самое, что рок и смерть. Если отдаться одному из них, он отрубит тебе голову. Или ты умрешь во время родов. А если выживешь, то увидишь, как твоего наследника обхаживают за твой счет. Но не время предаваться печальным воспоминаниям. Шел 1589 год, и ни короля, ни наследника не было. Никто не отвлекал от любящего внимания. Бесчисленные мужчины проявляли острую привязанность и заботу о Елизавете, зная, что лишь она отделяет их от катастрофы. Это были любовники на одну ночь, друзья на всю жизнь, те, кто занимал среднее положение, желая приблизиться к ней. Но среди них не было мужчин, равных королеве. Никто не мог быть с ней на равных. Вместо этого – длинный караван мужчин, которые появлялись и исчезали. Мимолетные кавалеры, долгосрочные советники, амбициозные придворные; нескончаемая вереница людей, которые теперь приобретали столь же экстравагантный вид и столь же пылкий темперамент, как и сама королева.
После победы над Армадой подъем национального духа среди англичан выразился в желании сложных и ярких вещей. В Англии воссияла новомодная роскошь – стекло. Этот хрупкий и блестящий материал ценился как драгоценность, практически как бриллианты. Его прозрачность и цвет поражали тех, кто видел его впервые. Знаменитый венецианский стеклодув стал монополистом производства, поскольку ввел свое ремесло в число королевских естественных наук. Под его руководством в Лондоне были построены стеклодувные мастерские. Новых товаров появилось великое множество. Стекло появилось всюду – в витринах магазинов, в жилых домах; куда ни посмотри, весь мир сиял. Стеклом подчеркивалось великолепие лондонских садов, и его поразительные возможности как наружного материала стали предметом изучения. Фрэнсис Бэкон задумал построить купальню, с боков и снизу «украшенную цветным стеклом и подобными блестящими материалами». И всё-таки, когда в конце столетия в моду вошли большие окна на фасадах огромных домов, это казалось ему неоправданным излишеством. Он говорил: «Иногда вы строите красивые дома, в которых так много стекла, что непонятно, где в них укрыться от солнца или холода». Но у тех, кто еще не привык пользоваться стеклом, оно вызывало ощущение волшебной роскоши, великих богатств дивного нового мира.
Мир был полон энергии и блеска, а его обитатели, зачарованные ослепительным зрелищем, сами стремились стать его частью. Люди стали вешалками, они тонули под огромными буфами и вздымающимися волнами платьев. Десять лет назад Елизавета ввела проверки «самоуверенных умонастроений подданных», которые взялись подражать пышному придворному платью. Вышел акт Парламента, разрешивший некоторым официальным лицам стоять на перекрестках, вооружившись ножницами, и отрезать воротники, которые превышали размер, разрешенный законом. Теперь проверки были отменены, и все облачились в безумные одеяния текущей моды, люди двигались как объекты, имеющие пропорции, цвет и композицию. С возрастом вкусы Елизаветы в одежде становились всё более замысловатыми, она всё больше обретала склонность к символическим и театральным атрибутам и дорогим фривольностям. На смену простым полотняным ночным колпакам пришли «ночные чепцы» из батиста с прорезной вышивкой, украшенные бриллиантами и кружевом. Салфетки, обычно изготавливаемые из голландской ткани, были отделаны черным шелком, по краям обшиты серебряной нитью и мелкими оборками. Покрой
