ближнего круга, который стал его ловушкой. Это был единственный мир, который он знал, единственный мир, который волновал его – его собственный мир. Авраам и Филипп превратили его в тюрьму. Его месть была личной: он мстил этим двоим. Его месть носила открытый характер: он хотел выпорхнуть из клетки. Его действия были полны ненависти к тюремщикам, полны надежды на освобождение. Месть была мелкой, это было сведением счетов с несколькими людьми. Теперь, когда всё свершилось, он никогда не сможет вернуться назад. С друзьями-англичанами он мог делать, говорить и думать всё, что хотел. Всё, что… что имело для него теперь значение.
Многие новые друзья Руиса не разделяли этого мнения. Не проходило и дня без того, чтобы Рейли не напоминал Руису о том, что тот совершил: «Ты спас королеву! Ты вывел предателей из убежища, и теперь мы можем сразиться с ними. Ты герой, – говорил он с присущей ему напыщенностью. – Ты герой, и теперь ты должен довести свои подвиги до конца. Отправляйся с нами в плавание. Поплывем на моем корабле и сразимся с ними. Изрежем этих ублюдков в клочки! Ты еще ничего не видел. Подожди. Ты еще увидишь, они побегут с писком, как крысы с тонущего корабля». Руис мог ждать целую вечность. За восемь промелькнувших месяцев он увидел многое.
С июля по декабрь он провел много времени с предателями – как англичанами, так и испанцами. Повстанцы обменивались множеством писем, и Руис выступал как посредник. У него был хитрый план. Письма в тюрьму Марии и из тюрьмы переправляли в бочках с водой. Никто не мог заподозрить католика-перебежчика в шпионаже: темноволосого юношу, в облике которого чудилась абсолютная невинность. Руис проносил бочки в тюрьму и обратно, не вызывая никаких подозрений. Он проходил прямо через внутренний двор Филиппа. Этого было достаточно, чтобы удовлетворить участников заговора как с английской, так и с испанской стороны. Только один человек, помимо Руиса, был в курсе его двойной агентурной деятельности. Его имя было Уолсингем, он был доверенным посланником Елизаветы. Именно Уолсингем в начале 1586 года придумал изобретательный план с бочками. Тревожась за безопасность королевы, он никому не открывал этого плана и ждал, пока появится нужный человек, который сможет привести механизм в действие. Руису не составило труда убедить его, что он – тот самый человек. Он принес письмо, подписанное и запечатанное лично Филиппом. Это возымело действие. Теперь Уолсингему оставалось только наблюдать за тем, как Мария плетет интриги, и ждать, пока подвернется подходящий случай. Руис сохранял копию каждого письма перед тем, как передать его очередному предателю. Наконец в мае пред очами Уолсингема предстал последний и самый серьезный план убийства Елизаветы и вторжения Филиппа. Имена, места, даты – всё было перечислено. В июле заговорщики были схвачены, Мария была арестована как соучастница преступления, а двойная агентурная деятельность Руиса была прекращена. Почти сразу в его жизни появилась другая форма двуличия.
Уолсингем проинформировал Елизавету о той важной роли, которую сыграл Руис в ее жизни, и просил ее встретиться с ним и вознаградить за услуги. Их конфликт для нее был слишком серьезен. Он спас ей жизнь, но даже мысль о нем, не говоря уже о встрече, вызывала в памяти мрачный призрак Марии, заключенной в темнице и ждущей неотвратимой казни. Она швырнула туфлю в лицо Уолсингему и сказала, чтобы тот убирался прочь.
Новые друзья пришли Руису на помощь. Они взяли его под свою опеку и ввели в круг амбициозных молодых придворных, которые вечно толклись между Виндзором и своими городскими домами. Долгими часами ожидая королеву в закрытых комнатах или выполняя многочисленные задания на море, Рейли очень мало времени проводил в Дарэм-хаусе, своем поместье на Стрэнде. В знак расположения к Руису он передал ему поместье.
– Вам следует оставаться там и располагать домом по вашему усмотрению, сколько вы пожелаете, пока вам не случится обрести собственное хозяйство.
– Спасибо.
– Королева навестит вас. Она придет послушать нас. Вот увидите.
– Я очень благодарен вам за заботу.
– Между тем не премините воспользоваться маленькой комнатой в башне, это моя любимая.
– Спасибо.
– Я хорошо помню, как проводил в ней приятнейшие часы, предаваясь своим занятиям. Ее окна выходят на Темзу, оттуда открывается один из самых приятных видов на свете, и он не только проясняет взор, но и поддерживает дух и, как я это называю, расширяет изобретательность человеческой мысли.
– Уверен, что я оценю ее по достоинству.
– Да, и не обращайте внимания на призраков. Много людей останавливалось там – даже сама королева. Но призраки никогда не беспокоили меня. Они никогда не прерывали моих занятий и писания стихов.
– Я не знал, что вы пишете стихи.
– Но разве не каждый этим занят? Подойдите. Посмотрите. Это не слишком интересно, лучше спустимся вниз и посмотрим, не пришел ли кто-нибудь с визитом.
Кого-то из них всегда можно было найти неподалеку от таверны «Русалка» и трактиров Чипсайда и Стрэнда. Рейли считал Кристофера Марлоу и других завсегдатаев своими друзьями. Вскоре Руис оказался в мире, о котором никогда не подозревал. Впрочем, ему понравилось. Ему понравилось пить пиво и курить табак. Ему понравилось проводить там долгие часы за разговорами. В основном говорили о книгах. Не только о тех, что читали эти люди, но о тех книгах и стихах, которые они писали. Руис слушал то, что они зачитывали друг другу. Особенно ему полюбилась заново открытая греческая мифология, и он закрывал глаза, сосредотачиваясь, когда Марлоу читал вслух свои переводы. В 1558 году испанская корона выпустила прагматик, воспрещавший ввоз иностранных книг и предписывавший, чтобы все книги, напечатанные в Испании, лицензировались королевским советом. В следующем году еще одним прагматиком студентам запретили обучаться за рубежом. Инквизитор генерал Вадес, развивая закон о цензуре 1558 года, в 1559 году опубликовал новый указатель Испании. Крайнюю жестокость этого документа дополняла одержимость, с которой он приводился в исполнение. Розыск запрещенных книг проводился регулярно, и епископату была доверена организация систематических инспекторских рейдов по публичным и частным библиотекам. Диана и Улисс, богини и герои – всё было так реалистично, что Руис практически видел их наяву, когда Марлоу читал вслух.
Рейли ударил кружкой по столу, нарушив ход его мыслей.
– Ну да. Диана. Вся в белом и в серебре. Столь же лучезарная, далекая, благостная. Королева ночи, сама Луна. Конечно, джентльмены, именно королеве Елизавете мы посвящаем свои стихи. И, конечно, джентльмены, – добавил Рейли, наклоняясь вперед, – конечно, некоторые из нас прекрасно потрудились над стихами к сладкой Лиззи. Ха-ха-ха-ха…
Если болтовня в трактире переходила к придворным сплетням, Руис пропускал их мимо ушей. Его всё меньше интересовал Рейли и другие придворные, страстно желавшие выслужиться. Конкуренция и бессердечные честолюбивые планы, как бы подобраться к королеве поближе – всё это раздражало его. Но самым худшим
