— Тут уж никто ничем не может помочь, — трезво заметил он.
Это прозвучало как приговор. Все замолчали, теснясь поближе друг к другу в предрассветной мгле. Лодка почти совсем погрузилась в воду, и ее почти не было видно. Потом раздался звонкий треск — это, словно спичка, переломилась мачта, затем другой — поглуше.
— Руль сорвало, — проговорил кто-то. Толпа издала вздох.
Какое-то время никто не шевельнулся и не произнес ни единого словечка. Даже детишки застыли как маленькие статуи, прижавшись к родителям, словно искали убежища в их объятиях.
— Ничего уже нельзя сделать? — послышался сзади мужской голос.
Тим обернулся. За его спиной стоял полицейский. Из-под плаща виднелась его пижама в красно-белую полоску. Он обращался к Тарбутту, который в ответ только помотал головой.
— Его уже давно смыло. Вся лодка залита водой.
Полицейский сглотнул. И Тим понял, как сильно он побледнел, потому что шрам на щеке казался темнее, чем прежде.
— Не думал, что он такой глупец, — сказал полицейский. — Выйти в море в такую погоду…
— Все, она треснула! — крикнул кто-то, и стоявшие, словно по команде, подались вперед. Будто волна прошла по толпе.
Громадный пенистый вал накрыл остатки лодки, которая по сравнению с ним казалась ореховой скорлупкой.
И только после этого Тим увидел Бьянку. Она тоже стояла на берегу, чуть в стороне от группы рыбаков. И в тот момент, когда он заметил девочку, она бросилась вперед. Тим спрыгнул с утеса и полетел как стрела, выпущенная из лука, забыв про боль в лодыжке. Он звал ее по имени. Он кричал так, что легким стало больно. Но Бьянка не обернулась.
Глаза всех стоявших на берегу были устремлены на утонувшее суденышко. И никто, кроме Тима, не видел Бьянку. Она успела зайти в воду довольно глубоко, прежде чем Тим добрался до ближайшего рыбака и дернул его за рукав.
— Она утонет! — крикнул он. — Она же тонет!..
Мужчина недоуменно повернул голову в ту сторону, куда указывал Тим, и из его горла вырвался крик. Мощная волна обрушилась на девочку. В первый момент она полностью исчезла из виду. Но потом волна откатилась назад. Ее не унесло в море. Она осталась на камне, хватаясь за него. Бледное лицо было обращено к толпе.
Рыбак оттолкнул Тима и бросился к девочке. Он уже почти добрался до скал, когда навстречу ему уже понесся очередной вал.
— Веревку! Бросайте веревку! — крикнул кто-то.
Одна из женщин закричала тонким, пронзительным голосом, похожим на свисток паровоза. Следующая волна накрыла скалу, за которую держалась девочка, и она скрылась из глаз.
Тим почувствовал приступ дурноты. На берегу началось столпотворение. Кто-то бежал, кто-то голосил. Плотные фигуры выросли перед ним, и он не мог видеть, что происходило в море. Кто-то толкнул его, пробегая мимо. Он упал на песок и остался лежать. В рот ему забился песок. А в голове билась одна страшная мысль:
«Это моя вина!» Если бы он ничего не сказал полицейскому, если бы он не начал допрашивать Бьянку вечером, ничего этого не было бы.
Кто-то наклонился к нему и помог подняться. Это был полицейский. И вдруг что-то словно взорвалось в голове Тима. Ослепнув от гнева, он ударил полицейского головой в живот и закричал:
— Уходи! Уходи! Ненавижу тебя!..
— Успокойся, старина! — сказал полицейский. — Все в порядке… все в порядке…
Он взял Тима за плечи, резко развернул его лицом к заливу, так что он теперь мог видеть, как рыбак выходит из воды, прижимая девочку к себе. Несколько человек бросились ему на помощь и помогли выбраться. Он положил девочку на берегу.
Мокрые волнистые, словно водоросли, пряди, разметались по песку. Она лежала лицом вниз. Тарбутт склонился над ней. Тим рванулся в ту сторону, но полицейский взял его за руку и потянул назад. Снова вокруг Бьянки столпились люди, и Тим ничего не мог разглядеть. Полицейский продолжал крепко держать мальчика за руку, как это было только в глубоком детстве. Порыв гнева, охвативший Тима вначале, сошел на нет, когда ему показалось, что самое страшное осталось позади. Но теперь он почувствовал, как на него нашла волна отчаяния. Она умерла! И это его вина. Он был уверен, что Бьянка утонула и уже ничто не поможет ей, когда раздался женский возглас: девочка начала дышать!
Толпа задвигалась и зашумела, все оживились, услышав добрую весть. Кто-то передал одеяло. Бьянку подняли и завернули в него, как в кокон. Только голова ее покоилась на плече Тарбутта.
— Не плачь, — сказал полицейский. — Она пришла в себя.
Жители Скуапорта начали расходиться по домам. Лица их при утреннем свете были печальны и сосредоточенны. Одну жизнь спасти удалось, другую нет. И думая о Смите, каждый вспоминал о своих потерях: отцах, мужьях, братьях, сыновьях. В Скуа можно было по пальцам пересчитать семьи, где никто не утонул в море.
И только дети успели отойти от потрясения, которое все еще переживали взрослые. Совсем недавно они испуганно хватались за родителей. А теперь, когда самое страшное было позади, ребятишки начали собираться кучками, шептаться и хихикать. Никто не обращал на них внимания, никто не одергивал их. И когда все приблизились к городу, голоса их стали слышнее.
— Ну конечно она ведьма, — громко заявил толстый мальчик лет семи от роду.
— И я совсем не испугался, хотя…
— Напрасно, Вилли. Вот она возьмет и обратит тебя в жабу…
— Или в ворону. Большую, черную, неуклюжую ворону…
Маленький мальчик покраснел:
— А вот и не сможет. Алистер Кемпбелл кинул в нее камень, и она не обратила его ни в кого.
Его голосок отчетливо прозвучал в утренней тишине. Несколько женщин повернулись в сторону детей. Одна из них вдруг покраснела от возмущения и внятно проговорила:
— С этим пора кончать! — она взяла свою дочку и отвесила ей звонкую оплеуху. На какой-то миг девочка застыла в полном недоумении. А потом открыла рот и пронзительно завопила, как чайка.
— И так должна поступить всякая мать, — проговорила женщина, оглядываясь вокруг себя.
Остальные женщины переглянулись. Никто из них на самом деле не верил, что девочка из «Луинпула» — ведьма. Но они позволяли своим детям болтать всякие глупости про нее, и ни одной не пришло в голову вовремя одернуть их. То ли потому, что не придавали этому значения, то ли считали все заведомой ерундой, на которую и не стоило обращать внимания. Теперь всем им стало стыдно. И не успели дети глазом моргнуть, как каждый из них получил либо шлепок, либо подзатыльник.
Их наказывали не сильно, быть может, потому, что матери осознавали — вина лежит не только на детях, но и на них самих, но в то же время достаточно весомо, чтобы ребятня надолго запомнила, с чем связано наказание.
Хныкающие голоса рассеялись по улицам и затихли внутри домов, стены которых окрасились розовым утренним светом. И Тарбутт, направившийся к отелю со своей ношей, не без сарказма, усмехался.
Бьянку уложили в постель. Миссис Тарбутт, которая уже успела приготовить бутылки с горячей водой и вскипятить молоко, спустилась чуть позже и сказала, что крошка успела заснуть и что мистеру Тарбутту надо поехать в «Луинпул», чтобы успокоить Энни Макларен. Тим и полицейский в полном молчании допили остатки горячего молока с сахаром и бренди.
Потом полицейский прочистил горло:
— Не надо укорять себя, Тим, — проговорил он.
Мальчик поставил пустую чашку на стол.
Полицейский продолжил:
— Ты старался сделать как лучше. Первым увидел ракету и поднял тревогу. Никто не мог ему помочь.
Мальчик упорно продолжал хранить молчание. Но, сидя за столом и глядя перед собой, он вспомнил, о чем думал до того, как увидел, что из лодки взлетела первая ракета. Какой-то момент он боролся с собой. Ему больше ничего не хотелось обсуждать с полицейским, но и не поделиться тем, до чего он додумался, рассортировывая недостающие кусочки, тоже было просто невозможно…
И в конце концов он сердито пробормотал:
— Мне кажется, я догадался, где мистер Смит прятал краденое. В пещере.
Полицейский улыбнулся. Тим покраснел от возмущения:
— Это не просто догадка. Он терпеть не мог лобстеров.
Брови полицейского вопросительно вскинулись.
Мальчик продолжил:
— Зачем он ловил лобстеров? Это не так увлекательно, как ловить форель или лососей. Значит, на то должны были быть какие-то причины. Мне кажется, чтобы добираться до пещеры, когда ему вздумается. И поскольку мистер Смит делал вид, что ловит лобстеров, никто не обращал на его поездки внимания.
Полицейский потер подбородок ладонью.
— Это очень важная деталь. Хотя мы ничего не сможем доказать. Что, собственно, не имеет значения. — Он улыбался, и глаза его смотрели на Тима с дружелюбным удивлением и даже легким восхищением. — Знаешь, если ты захочешь, то сможешь стать сыщиком. Когда-нибудь. Из тебя получится хороший детектив.