— С погодкой вас, — буркнул Гарлэнд.
В угрюмом взгляде его молчаливого сынишки мелькнула легкая тень доброжелательности. Отец и сын были в старых теплых куртках, вытертых штанах и грязных резиновых сапогах, судя по всему дырявых. Кого ни встретишь из Пойнтингов, так и хочется подкинуть лишнюю одежонку. Но сегодня, судя по мешку, добыча Гарлэнда сулила семейству добрый обед, и не на один день.
Обогнав нас, Пойнтинги зашагали вперед, и когда отошли на почтительное расстояние, Айрис, придвинувшись к нам, чтоб те не услышали, с неодобрением произнесла:
— Ну что за народ! Их малютка, бедняжка, у нас в больнице. Воспаление легких. Годик всего! Сейчас, правда, дело пошло на поправку, но у меня просто не хватает духу вернуть ребеночка такой матери. У той уж и еще один на подходе, — Айрис недовольно фыркнула.
— Как они у нее только выживают! — воскликнула я.
— Вот-вот! Но с этой особой говорить бесполезно. Добрых советов она и слушать не желает. Слава богу, таких, как она, в поселке не так уж много. Почти все местные и лекарства принимают, и не едят что попало, ничего не скажешь! Мало того, — усмехнулась Айрис, — еще и собственными средствами лечатся! Является ко мне однажды старушка, божий одуванчик, со своей внучкой, а у девчонки шнурок вокруг шеи, а на нем мешочек, набитый волосами.
— Волосами? Чьими волосами? — изумился Фарли.
— Да уж, верно, знахарки какой-нибудь, для которой и бога нету! — отозвалась Айрис.
— От чего же это должно вылечивать?
— От астмы.
— И что же, вылечивает? — спросила я.
— Господь с вами! — засмеялась Айрис. — Правда, ей, бедняжке, и наше леченье не очень-то помогает. Как тут их осудишь, ведь им очень хочется одолеть недуг!
Пойнтинги никакими медицинскими средствами не пользовались — ни современными, ни знахарскими, существовавшими испокон веков. Никаких патентованных лекарств они не признавали и даже не стремились найти им какую-нибудь замену. И старые обычаи забыли, не собирали ягод, не сушили их впрок. Но все же охотиться Гарлэнд не бросал; легче всего ему казалось мясо продать, а на вырученные деньги купить что-нибудь в лавке. Скажем, леденцов в ярком пакетике. Уж лет десять Гарлэнд с Рози еле-еле сводили концы с концами, но жизнь так и не отучила их от детской беспечности.
Когда Мы вернулись домой, я обнаружила на кухонном столе сложенный вдвое бумажный листочек. Оказалось, это стишок Дороти. Никак не могу привыкнуть: если тут говорят «вечерком зайду», в переводе на наш язык это означает — после полудня.
Вот какое стихотворение, аккуратно выведенное рукой Дороти, я прочла:
Соседушка
Стихотворение Дороти КуэйлКоль выдается мне поройПередохнуть часок-другой,Тогда к соседушке спешу,Я ею очень дорожу.Помою ей посуду,Могу и пол помыть,И очень грустно будет,Коль время уходить.Мне нравится стихи писать,Но все же мне милейСтараться чаще помогатьСоседушке моей…
9
В апреле Фарли закончил свою книгу о волках[10] — рукопись в триста пятьдесят страниц мне досталось перепечатывать дважды. Когда такая забота сваливается с плеч, ничто не может омрачить душевного ликования, даже бесконечным проклятием обрушившаяся на нас непогода. Морозы кончились, и с утра до ночи льет как из ведра, что ни день, то накатывает, будто позабытый недуг, ненастье. И все же, когда рукопись завершена, когда внесена последняя правка, ощущаешь такую радость, будто что-то живое родилось на свет. Нам не терпелось отметить завершение трудов. В один из ненастных вечеров мы вышли из дома, хлюпая по талому снегу под свинцово-серым небом, в надежде поразвлечься где-нибудь в кругу друзей.
В резиновых сапогах, в плащах мы брели по чавкающей слякоти, размышляя, кто бы мог разделить с нами нашу радость. Сперва завернули в полицейский участок. Я позвонила к Макэкернам, но дверь никто не открыл. Фарли позвонил у двери в полицейский участок: тот же результат.
— Пусто! — сказал он с досадой.
Мы стояли и прикидывали, куда бы сунуться еще. К Айрис не пойдешь, она уехала на недельку в Сент-Джонс к зубному врачу — удалять зубы.
Зашли к Биллингсам, но оказалось, что Джейн только что доставили долгожданную высокопородную кобылу, поэтому хозяйке было не до нас. Доктор Биллингс, как и прежде, работал в одиночку. Доктор Ли, показавшийся нам таким славным, хоть и не слишком живым собеседником, отказался служить разъездным врачом и только что отбыл в Новую Шотландию, где его ждала обширная клиентура. Подумали было нагрянуть к преподобному Мэттью Уэю и Тельме, его жене, да постеснялись беспокоить священника в субботний вечер, ведь он сейчас, возможно, готовится к воскресной проповеди.
Остался всего один дом, хозяева которого, по нашим понятиям, смогли бы понять нашу жажду веселья, — дом Дрейков. Мы направились по дороге, что вела в поселок Кишка, не без основания полагая, что застанем Дрейков дома. Их выбор, куда пойти, был еще более ограничен, чем у нас.
— О, Фарли! Клер! Очень приятно, входите! — сказала, выдавливая из себя улыбку, Барбара. Она ждала ребенка и заметно располнела. Но эта напряженность и отсутствие радушия все же объяснялись не ее положением, а чем-то другим. Наверно, нам следовало бы найти благовидный предлог и тут же раскланяться, но по здешнему неписаному этикету не полагалось сразу же уходить, не пробыв в доме из вежливости хоть несколько минут. И хозяйке надлежало, даже если гости явятся не вовремя, все равно оказать им радушный прием.
— Чудовищная погода, правда? Снимайте плащи, проходите, присоединяйтесь к нам, — предложила Барбара.
У камина с бокалом в руке стоял Фримэн. Вид у него был рассерженный. Мы с удивлением обнаружили здесь Дуга Макэкерна, Виктора Мосса и Ноя Джозефа. Лица у всех троих были очень серьезные. Входя, мы поймали конец фразы, мрачно брошенной Фримэном, по которой поняли, что где-то что-то замышляется.
— А, Фарли, дружок, проходи! Клер, ты хорошо выглядишь сегодня! Как жизнь? — Стараясь держать тон гостеприимного хозяина, Фримэн чмокнул меня в щеку. — Сейчас я вам налью… Так… ром — тебе, Фарли. А Клер… тебе, наверно, виски с содовой? — спросил он, не без усилия входя в привычную роль.
— Неприятности на Джерси, — объяснила Барбара, поскольку мы, очевидно, вторглись в разгар какого-то серьезного разговора. — Люди не вышли на работу. Сегодня. Забастовку объявили. Вы только представьте, забастовку!
Представить такое было нетрудно. Буря назревала уже давно. Фримэн не мог не понимать, что она когда-нибудь грянет.
— Виктор сказал, что ему известно, кто зачинщики! — победоносно объявила Барбара.
— Да нет же, Барбара! Я только сказал, что кое-кого подозреваю. Откуда мне знать наверняка! — осторожно поправил ее Мосс.
Поступив на службу к Фримэну Дрейку, Виктор Мосс с самого начала старался сгладить любой конфликт. Надо сказать, ему каким-то образом удавалось балансировать между упрямством Фримэна и растущим недовольством рабочих, а это было очень нелегко. Не будь Мосса, стычки заканчивались бы куда как худо.
— Вы, Виктор, я думаю, завтра с нами поедете! — тоном приказа произнесла Барбара.
— Если вы сочтете нужным… — в голосе Мосса прозвучала покорность.
— И капрал Макэкерн… и Дуг… тоже, — добавила Барбара, полагая, что, назвав полицейского по имени, дает понять, что вводит его в круг своих приближенных.
— Не думаю, что я там понадоблюсь, — сухо ответил полицейский. — Сперва я хотел бы выяснить, какие обвинения вы им предъявите?
— О господи! — взорвался Фримэн. — Это же ясно как божий день! Хулиганство! Неповиновение! Бунт! Нарушение общественного порядка…
— А вам известны факты правонарушения? Кто-нибудь нанес ущерб вашей собственности? Есть ли у вас свидетели? — задавал капрал вопросы, положенные полицейскому.
Ни на один вопрос Дуга ничего вразумительного Фримэн ответить не мог. И сам это понимал. Но отправиться завтра на Джерси без Дуга представлялось ему столь же немыслимым, сколь и сам факт забастовки. Одно только присутствие великана-полицейского, весьма внушительного в своей форменной шинели, придало бы Фримэну уверенности и веса. Но вся загвоздка заключалась в том, что закона, запрещающего рабочим рыбозавода бросить работу, не существовало.
Уроженец маленького поселка в Британской Колумбии, где была целлюлозная фабрика, Дуг всегда с неприязнью относился к «хозяевам» рабочих поселков. Ведь и ему самому, не попади он в полицейские, было уготовано судьбой стать рабочим. Да и теперь он служил в таком же рабочем поселке, как и его родной, в четырех тысячах миль отсюда.
Внезапно Фримэн переключился на Ноя Джозефа, который смирно, точно прилежный ученик, слушал их, но в разговор не вмешивался.
