Члены команды приходили, уходили. Вот появился старший механик, присел с кружкой кофе на скамейку, не отрывая взгляда от льдов. Потом и кок Сирил, улучив момент между завтраком и обедом, молча постоял минут пять рядом с вахтенными.
Мне кажется, я могу теперь объяснить, почему моряки слывут знаменитыми рассказчиками всяких историй. Ведь они подолгу остаются наедине со своими мыслями. Почти все события на корабле связаны с ожиданием и подготовкой: и отплытие, и изменение курса, и швартовка, и маневрирование, чтобы не наткнуться на неизвестный плавучий предмет. У моряков больше времени на размышление, чем у других. Мы разделяли с командой ее молчаливую жизнь, завороженные сверканием льдин, протянувшихся до самого горизонта. Осторожно пробиваясь по узкому прогалу между льдами, «Боско» двигался вперед.
Единственное, что нарушало тишину на мостике, — треск и щелчки судового радио. Но команда будто не замечала этих невнятных, бессвязных хрипов. Только тренированное ухо могло уловить смысл скороговорки, на которой вели перекличку суда. Я все пыталась понять, на каком это языке — по-норвежски? по-португальски? по-русски? А ведь чаще всего то был родной, английский. Капитан по большей части находился в штурманской рубке, в задней части мостика, отыскивая наиболее безопасный путь среди льдов. Часто справлялся по радио, желая уточнить размеры ледяного поля. Направление движения льдов меняется день ото дня, а бывает, и в течение суток — в зависимости от температуры и ветра. И в наши дни, чтоб провести судно во льдах, не допустив, чтобы льды сковали его, требуется изрядное мастерство шкипера, ну и, конечно, удача.
Сжимая в руке микрофон и бормоча что-то в ответ на какой-то дальний, ему одному понятный треск, капитан Леблан походил на птицу, отзывающуюся на призыв пернатого друга.
— «Боско» вызывает «Озеро Мейлпег»! «Боско» вызывает «Озеро Мейлпег»! Как слышишь, капитан? Прием.
Ответ звучал голосом дальних миров. — «Боско»! «Боско»! Слышу хорошо, капитан. Прием.
— «Озеро Мейлпег»! «Озеро Мейлпег»! Слыхал, как вы переговаривались с «Мысом Смоки». Точно! Мы во льдах. В двадцати милях от Галифакса. Идем льдом часов пять, тоньше вроде не становится. Прием.
— «Боско»! «Боско»! Да, дружище, влипли мы с тобой! Я из Шелберна. Льдины растут как на дрожжах. Прием.
— «Озеро Мейлпег»! «Озеро Мейлпег»! Капитан, кругом льды. Продвигаюсь с трудом. Как думаешь, если к берегу повернуть, можно пробиться? Прием.
— «Боско»! «Боско»! Не советую, капитан! Тут везде лед, до самого Собольего мыса. Черта с два сквозь него пробьешься! Прием.
— «Озеро Мейлпег»! «Озеро Мейлпег»! Спасибо, капитан! Вас понял. Конец приема.
Смолкли выкрики капитана, прекратилось ответное бормотанье; на мостике снова воцарилась тишина. Судно продвигалось еле-еле. Распахнув дверцу, капитан вышел на малую палубу над краем рубки, мы последовали за ним. Капитан смотрел в бинокль, выискивая впереди хоть одно темное пятнышко, означавшее открытую воду. Но куда ни кинь взгляд, повсюду простиралась сплошная завораживающая белизна. Дул холодный ветер, а апрельское солнышко, отражаясь от снега, жарко дышало в уши, приятно грело. Удивительное это было сочетание, зноя и холода, вспоминался торт с мороженым, на мгновение схваченный жаром духовки. Если долго не уходить с палубы, можно загореть, даже ослепнуть от снега.
Вспоминая эти дни, я не перестаю удивляться: никто из нас тогда не испытывал страха. Ведь немало судов гибло во льдах, немало погибало людей, но тогда мне такие мысли почему-то даже в голову не приходили. Возможно, сказалось спокойствие капитана и команды, которые держались по-деловому буднично; рядом с ними я не ощущала ни малейшего страха. Вот так солдаты идут в атаку, слепо веря своему генералу, который, возможно, далеко не всегда столь же основательно взвешивает возможность победы, как наш капитан Леблан — возможность преодоления льдов.
Капитан Леблан, уроженец острова Кейп-Бретон, с виду был молчалив и суров, но при более тесном общении оказался человеком вполне компанейским. Ненадолго отлучившись в полдень с вахты, он пригласил нас к себе в каюту немного выпить перед обедом. Капитанская каюта располагалась сразу за штурманской рубкой и внешне напоминала нашу. В ящике письменного стола у капитана оказалась бутылка рома. На время отрешившись от своих забот, он с удовольствием болтал с нами. Расспрашивал с любопытством и все никак не мог взять в толк, с какой стати мы, двое сумасбродов с материка, поселились в далеком поселке на Ньюфаундленде. Он считал, что в здравом уме никто до такого не додумался бы.
— Когда война кончилась, — рассказывал про себя капитан, — я отправился из Галифакса на судне и лет пять проплавал. Кем только не служил. Должен сказать, в ту пору торговый флот у нас был первоклассный. На пятом месте в мире. Потом стали наши компании одна за другой закрываться. Перекупали. Ну а такому, как мне, у кого есть лицензия, чтоб плавать в иностранных водах, куда прикажете деваться? Можно было бы, конечно, отправиться работать и на янки, и на англичан, и на греков, но это значило Луизу с ребятишками с насиженного места сорвать, а мы с ней, ей-богу, кроме нашего Кейп-Бретона, нигде бы жить не смогли. Вот ведь натура какая: когда молод, вечно тянет поскорей из дома куда подальше. Будто надо весь мир объехать, чтобы понять, где она, твоя родина.
В морском ведомстве канадского управления путей сообщения имелся длинный список лиц, ожидавших работы; имя Вэнса Леблана тоже значилось в нем. Он надеялся получить постоянную работу на одном из паромов, курсировавших между Новой Шотландией и Ньюфаундлендом. При фирме «Мороженая рыба Балины» он работал временно, по договору.
Обедать вместе с нами Вэнс не пошел. Ледовый покров стал толще, и капитан не отлучался со своего мостика. Еду ему на подносике приносили прямо туда.
На камбузе Сирил так же лихо, как и утром, поставил перед нами две полные тарелки. Оказалось, это треска — блюдо, вполне естественное на «Боско», если вспомнить, что судно везет сотни тонн этой рыбы. Гарниром служили картофельное пюре, отварная репа, морковь, капуста. Стандартный вариант «горячего» обеда. И так ежедневно, только вместо рыбы через день подавалась отварная солонина. Стоя у плиты, Сирил беспечно посвистывал, однообразие рациона мало его волновало,
Вторым механиком на «Боско» оказался только что нанятый на судно Оби Кендэл. Мы встретились как давние друзья. Оби уже отобедал, но налил себе еще кружку чаю, чтоб посидеть с нами, В подобном плаванье он оказался впервые и очень радовался, что после долгой зимы нашел-таки себе работу. Наконец-то опыт матроса, накопленный на Великих Озерах, пригодился на родине и ему удалось устроиться на судно.
Мы съели по миске еще дымившегося пышного пудинга с изюмом. Сирил убрал посуду.
— Спасибо, Сирил! Очень вкусно, — похвалила я.
— У вас прямо на убой кормят! — подхватил Фарли.
— Еще бы не кормили! — отозвался Оби, понизив голос, чтоб Сирил не услышал. — Ведь мы за это платим!
— Как? Разве матросы платят за питание? Оглянувшись по сторонам, Оби придвинулся поближе к нам.
— Не так, конечно, как где-нибудь в ресторане или кафе… Но здесь, я вам скажу, подлое вымогательство получается. Понимаете, вышел новый закон, в Оттаве его придумали, он определяет минимум жалованья канадским матросам, что в заграничный рейс ходят. Нашей команде надо платить согласно этому закону минимум три сотни в месяц.
— А сколько вам платят?
— Двести десять.
— А девяносто куда идут?
— Вычитают за постой и еду.
— Так почему же никто не объяснит этим простофилям, что их надувают! Почему, например, вы, Оби, им не объясните?
Оби еще понизил голос:
— Черт меня дери, да не могу я! Вышвырнут с работы как паршивого кобеля с лестницы! Ну и что изменится? Ничего! Не желаешь — скатертью дорога. А вы сами знаете, как теперь с работой на Ньюфаундленде…
— Ты слыхал, Оби, про забастовку на Джерси? — спросила я. — У них же нет профсоюза! Как они продержатся?
— Их дело труба, хозяйка! Найдут Дрейки зачинщиков, выгонят вон, а остальные и думать забудут про забастовку, снова за работу примутся. И вернется все на круги своя…
Оби пошел спать, через три часа ему заступать на вахту. Нам с Фарли делать было нечего, и мы решили совершить экскурсию на камбуз — крохотный, весь окутанный паром. Сирил с важностью принялся все нам показывать. Вот массивная кухонная плита с металлическим бортиком по краю — чтоб во время качки кастрюли не падали. Позади плиты что-то типа кладовки, где хранились бочка с солониной, огромный куль с картошкой и корзина со всякими овощами. Еще там стоял большой ларь с мукой, которую Сирил черпал совком, намереваясь печь хлеб. Сказал, что за раз приходится печь по двенадцати хлебов; муки на них шло в три раза больше, чем я смогла бы унести.
