Здоровье мое и обычное спокойствіе духа почти совсѣмъ возстановились, и я самъ сталъ пенять себѣ за гордость, побудившую меня возмущаться противъ карающей десницы. Человѣкъ никогда не подозрѣваетъ, какія мученія можетъ перенести, до тѣхъ поръ, пока не испытаетъ ихъ. Стремясь достигнуть вершины своего честолюбія, которая снизу кажется ему сіяющею яркимъ блескомъ, онъ съ каждымъ шагомъ вверхъ открываетъ все новые унылые виды, грозящіе ему разочарованіями; когда же мы спускаемся съ высей своего счастія, то какъ бы на первый взглядъ ни были мрачны зіяющія внизу долины, все же наша душа, жаждущая утѣшенія, обрѣтаетъ на своемъ пути разныя мелочи, которыя забавляютъ ее и радуютъ. И самые мрачные предметы, по мѣрѣ того, какъ мы къ нимъ приближаемся, теряютъ свой печальный видъ, просвѣтляются и наше мыслительное зрѣніе постепенно привыкаетъ къ нимъ.
Я шелъ по дорогѣ и послѣ двухчасового странствія замѣтилъ впереди нѣчто похожее на фургонъ, который мнѣ захотѣлось догнать. Но когда я поровнялся съ этимъ предметомъ, онъ оказался простою телѣгой, на которой навалены были декораціи и обстановка театральной сцены, принадлежавшія труппѣ странствующихъ комедіантовъ; телѣга направлялась въ ближайшую деревню, гдѣ они намѣревались дать нѣсколько представленій.
При телѣгѣ было только двое людей: кучеръ и одинъ изъ актеровъ; остальные должны были прибыть на другой день. Пріятная компанія сокращаетъ путь, гласитъ пословица; поэтому я разговорился съ бѣднымъ актеромъ, и такъ какъ когда-то самъ любилъ играть на театрѣ, то обсуждалъ предметъ съ обычной своей прямотой. Однако, будучи мало знакомъ съ настоящимъ положеніемъ театральнаго дѣла, я спросилъ, кто изъ теперешнихъ драматическихъ авторовъ пользуется особеннымъ почетомъ, кто замѣнилъ на сценѣ Драйдена и Отуэя.
— Я полагаю, сэръ, отвѣтилъ актеръ, — что наши современные драматурги едва ли были бы польщены сравненіемъ съ тѣми авторами, о которыхъ вы упомянули: и Драйденъ, сэръ, и Рау совершенно вышли изъ моды; мы отодвинулись ровно на сто лѣтъ назадъ: Флетчеръ, Бенъ-Джонсонъ и весь Шекспиръ цѣликомъ — вотъ что намъ теперь нужно.
— Какъ! воскликнулъ я: — возможно ли, чтобы въ ваше время были терпимы на сценѣ этотъ устарѣвшій языкъ, обветшалый юморъ и преувеличенные типы, которыми изобилуютъ творенія названныхъ вами писателей?
— Сэръ, возразилъ мой собесѣдникъ, — какое дѣло публикѣ до языка, до типовъ, до юмора? Никто и не думаетъ объ этомъ. Нынче ходятъ въ театръ единственно ради забавы, и представь имъ хоть самую простую пантомиму, они будутъ совершенно счастливы и довольны, лишь бы эта пьеса прикрывалась именами Джонсона или Шекспира.
— Стало быть, сказалъ я, — наши современные драматурги подражаютъ скорѣе Шекспиру, чѣмъ природѣ?
— По правдѣ сказать, отвѣчалъ онъ, — они совсѣмъ ничему не подражаютъ, да этого и публика отъ нихъ не требуетъ. Нынче цѣнится не содержаніе пьесы, а то, много ли въ ней неожиданностей и сюрпризовъ. Этому только и апплодируютъ. Я знаю одну пьесу, въ которой отъ начала до конца нѣтъ ни одного остроумнаго словечка, но она держится тѣмъ, что тамъ то-и-дѣло пожимаютъ плечами. А другую авторъ сдѣлалъ популярной тѣмъ, что вставилъ сцену съ коликами въ животѣ. Нѣтъ, сэръ! Творенія Конгрева и Фаркуара слишкомъ остроумны по нынѣшнимъ временамъ: теперь къ этому всякій вкусъ потеряли и требуютъ чего нибудь попроще.
Тѣмъ временемъ телѣга съ театральнымъ скарбомъ въѣхала въ деревню. Тамъ, повидимому, ждали ее, потому что все населеніе высыпало на улицу поглазѣть на насъ. По справедливому замѣчанію моего собесѣдника, у странствующихъ актеровъ всегда больше зрителей извнѣ, чѣмъ внутри театральной залы. Я тогда только понялъ, какъ неприлично мнѣ было пристать къ этой компаніи, когда меня окружила цѣлая толпа. Тогда я поспѣшилъ укрыться въ первый попавшійся трактиръ, и когда вошелъ въ общую залу, ко мнѣ подошелъ весьма хорошо одѣтый господинъ и спросилъ: точно ли и я состою капелланомъ при странствующей труппѣ или только нарядился пасторомъ для какой нибудь роли въ пьесѣ? Я сказалъ ему, какъ было дѣло, объяснивъ, что никоимъ образомъ къ труппѣ не принадлежу, и тогда онъ очень любезно пригласилъ меня и моего товарища-актера роспить съ нимъ кувшинъ пунша, все время съ большимъ жаромъ занимая насъ разговорами о политикѣ. Я подумалъ, что онъ долженъ быть, по меньшей мѣрѣ, членомъ парламента и еще болѣе утвердился въ этомъ мнѣніи, когда онъ, освѣдомившись у трактирщика, что у нихъ сегодня приготовлено къ ужину, обратился къ намъ, говоря, что гораздо лучше будетъ, если мы отправимся ужинать къ нему на домъ. Мы съ комедіантомъ не заставили себя упрашивать слишкомъ долго и согласились слѣдовать за любезнымъ хозяиномъ.
XIX. Встрѣчаю человѣка, недовольнаго правительствомъ: онъ опасается утраты нашихъ вольностей
Усадьба, въ которую мы были приглашены, была расположена въ нѣкоторомъ разстояніи отъ деревни. Нашъ новый знакомецъ извинился, что карета еще не пріѣхала за нимъ, и предложилъ дойти туда пѣшкомъ. Мы очень быстро совершили этотъ путь и, придя, увидѣли одинъ изъ великолѣпнѣйшихъ домовъ, какіе случилось мнѣ встрѣтить въ этой части графства. Комната, куда ввели насъ, была верхомъ изящества и новѣйшаго комфорта. Нашъ хозяинъ пошелъ распорядиться насчетъ ужина, а бѣдный актеръ, подмигнувъ мнѣ, замѣтилъ, что намъ сегодня рѣшительно счастье привалило. Вскорѣ хозяинъ возвратился; принесли изысканный ужинъ, изъ внутреннихъ покоевъ пришли двѣ или три дамы, одѣтыя по-домашнему, и завязался довольно оживленный разговоръ. Впрочемъ, хозяинъ разсуждалъ преимущественно о политикѣ, говоря, что свобода для него предметъ самый драгоцѣнный и въ то же время самый страшный. Когда убрали скатерть со стола, онъ спросилъ меня, читалъ ли я послѣдній нумеръ «Монитора»? Я отвѣтилъ отрицательно.
— Такъ, можетъ быть, не читали и «Аудитора»? воскликнулъ онъ.
— Нѣтъ, сэръ, ни того, ни другого.
— Какъ странно! замѣтилъ онъ:- я, напротивъ того, читаю всѣ до одной политическія газеты: Ежедневную, Всеобщую, Биржевую, Утреннюю Лѣтопись, Лондонскую Вечернюю, Уайтгольскую, всѣ семнадцать Сборниковъ и оба Обозрѣнія; и все это ужасно люблю, даромъ, что они другъ друга ненавидятъ. Свобода, сэръ, свобода есть величайшее сокровище Великобританіи. И — клянусь всѣми моими корнвалійскими рудниками! — я благоговѣю передъ ея охранителями.
— Въ такомъ случаѣ, сказалъ я, — есть надежда, что вы питаете благоговѣеніе и къ королю.
— О, да! отвѣчалъ онъ:- благоговѣю, когда онъ поступаетъ согласно нашимъ желаніямъ. Но если онъ станетъ и впередъ дѣйствовать такъ, какъ въ послѣднее время, слуга покорный: я больше ни во что не мѣшаюсь. Я ничего не говорю; но думаю, что можно бы распоряжаться и получше. У него слишкомъ мало совѣтниковъ. Ему слѣдовало бы выслушивать всякаго, кто пожелаетъ подать ему совѣтъ; вотъ тогда дѣла пошли бы совсѣмъ другимъ манеромъ.
— А по мнѣ, воскликнулъ я, — всѣхъ бы такихъ непрошенныхъ совѣтниковъ пригвоздить къ позорному столбу! Всякій честный человѣкъ обязанъ въ настоящую минуту поддерживать слабѣйшую часть нашей конституціи, ту священную власть, которая съ каждымъ днемъ становится незамѣтнѣе и совсѣмъ утрачиваетъ свое законное вліяніе на ходъ событій въ государствѣ. А невѣжды все вопіютъ о свободѣ! И тѣ изъ нихъ, которые пріобрѣтаютъ хоть какое нибудь значеніе, спѣшатъ подбросить его на ту чашку вѣсовъ, которая и безъ того ужъ слишкомъ опустилась.
— Какъ! воскликнула одна изъ дамъ:- неужели я дожила до того, что вижу передъ собою такую подлость, такую низость — врага свободы и защитника тирановъ? О свобода, священный даръ небесъ, великое достояніе британцевъ!
— Можетъ ли быть, подхватилъ нашъ амфитріонъ, — чтобы въ наше время нашлись искренніе защитники рабства? Неужели есть такіе, которые согласились бы добровольно поступиться британскими вольностями? И развѣ это не низость, сэръ?
— Не знаю, сэръ, отвѣчалъ я:- по крайней мѣрѣ, я за свободу, этотъ атрибутъ боговъ! Великая свобода! Модная тема для своевременнаго краснорѣчія… Мнѣ бы хотѣлось, чтобы все человѣчество состояло изъ королей; и я самъ желалъ бы быть королемъ. Отъ природы всѣ мы имѣемъ одинаковыя права на престолъ, потому что всѣ равны. Таково мое мнѣніе, и такъ же думали встарину нѣкоторые милые люди, которыхъ за это прозвали «уравнителями». Они пытались образовать изъ своей среды цѣлую общину, въ которой всѣ были бы равны. Но увы! Это имъ не удалось; потому что между ними иные были сильнѣе другихъ, иные хитрѣе, и вотъ эти-то сѣли на шею остальнымъ. Коли вашъ конюхъ умѣетъ выѣздить всякую лошадь, такъ вѣдь это оттого, что онъ хитрѣе ихъ; а потому, если случится, что другой звѣрь будетъ еще хитрѣе или сильнѣе его, тотъ и сядетъ на него верхомъ въ свою очередь. А такъ какъ человѣку предназначено подчиняться, и одни люди по природѣ склонны повелѣвать, а другіе слушаться, весь вопросъ сводится къ тому, что если нельзя обойтись безъ повелителя, то гдѣ лучше имѣть его: въ своемъ ли домѣ, или въ одной деревнѣ со мной, или гдѣ нибудь подальше, напримѣръ въ столицѣ? Ну вотъ, на мой вкусъ, на всякаго тирана такъ противно смотрѣть, что чѣмъ онъ дальше отъ меня, тѣмъ мнѣ пріятнѣе.
