— Вотъ какъ! воскликнула миссисъ Арнольдъ:- стало быть, мистеръ Торнчиль вашъ близкій сосѣдъ? Онъ давнишній другъ нашего семейства и мы на дняхъ ожидаемъ его къ себѣ въ гости.
— Мой пріятель, продолжалъ Джорджъ, — началъ съ того, что переодѣлъ меня въ свое собственное, очень хорошее платье и пригласилъ жить вмѣстѣ съ нимъ на положеніи не то друга, не то подчиненнаго. Мои обязанности состояли въ томъ, чтобы сопровождать его на аукціоны, не давать ему скучать, пока живописецъ писалъ съ него портретъ, сидѣть о нимъ рядомъ въ коляскѣ, когда не было подъ рукою кого нибудь другого, и помогать ему выкидывать различныя штуки, когда ему приходила охота подурачиться. Кромѣ того, я годился и для множества другихъ мелкихъ послугъ, которыя исполнялъ безпрекословно: подавалъ хозяину штопоръ; крестилъ всѣхъ дѣтей у буфетчика; пѣлъ, когда требовалось; никогда не дулся, никогда не забывался и по возможности старался не быть несчастнымъ.
Въ этой почетной должности, впрочемъ, я былъ не одинъ и явился у меня соперникъ. Нѣкій капитанъ, изъ отставныхъ моряковъ, самою природой созданный для такого положенія, задумалъ отбить у меня сердце нашего патрона. Мамаша его когда-то служила прачкой у важнаго сановника и потому онъ съ самаго младенчества получилъ вкусъ къ грязнымъ похожденіямъ и благоговѣлъ передъ дворянскими гербами. Онъ только о томъ и грезилъ, какъ бы ему познакомиться съ тѣмъ или другимъ лордомъ, и хотя многіе выгоняли его вонъ, тяготясь его невыносимою глупостью, однакожъ, находились и такіе, которые были не умнѣе его и потому допускали его до своихъ особъ. Льстить было его второю натурою и онъ довелъ это дѣло до совершенства, я же никакъ не могъ себя къ этому принудить и у меня все выходило неуклюже и сухо. Между тѣмъ нашъ патронъ съ каждымъ днемъ становился все болѣе требователенъ на этотъ счетъ, а я, съ каждымъ часомъ убѣждаясь въ томъ, какъ много у него недостатковъ, становился все скупѣе на комплименты. Такимъ образомъ, капитанъ начиналъ уже окончательно затмевать меня во мнѣніи хозяина, когда нашлось вдругъ особое для меня дѣло. Торнчилю предстояло драться на дуэли съ однимъ джентльменомъ, сестру котораго онъ будто бы оскорбилъ, и онъ обратился ко мнѣ съ просьбою замѣнить его на поединкѣ. Я охотно согласился, и хотя вижу, что вы, батюшка, этимъ недовольны, но тогда это показалось мнѣ дружескою услугой, отъ которой я никоимъ образомъ не въ правѣ былъ отказаться. Я принялъ порученіе, обезоружилъ противника и вскорѣ имѣлъ удовольствіе узнать, что оскорбленная дама была женщиной послѣдняго сорта, извѣстная всему городу, а дуэлистъ — ея любовникъ, ремесломъ шулеръ. Тѣмъ не менѣе я былъ вознагражденъ за услугу пламенными выраженіями признательности, но такъ какъ моему другу необходимо было черезъ нѣсколько дней уѣхать изъ Лондона, онъ только тѣмъ и могъ отблагодарить меня, что далъ мнѣ рекомендательныя письма къ своему дядѣ, сэръ Уильяму Торнчилю, и еще къ другому важному сановнику, занимающему видное мѣсто въ администраціи. Когда онъ уѣхалъ, я отправился сначала съ письмомъ къ его дядѣ, котораго общая молва прославила человѣкомъ, украшеннымъ всѣми добродѣтелями. Его прислуга встрѣтила меня привѣтливыми улыбками, какъ всегда бываетъ въ тѣхъ домахъ, гдѣ сами хозяева ласковы. Меня провели въ большую залу, куда сэръ Уильямъ вскорѣ вышелъ ко мнѣ. Я объяснилъ ему свое положеніе и вручилъ рекомендательное письмо. Прочитавъ его, онъ помолчалъ съ минуту и потомъ воскликнулъ: «Скажите пожалуйста, сударь, чѣмъ вы могли заслужить столь горячее заступничество моего родственника? Впрочемъ, кажется, я угадываю, какого сорта ваши заслуги: вы за него дрались; и теперь ожидаете, что я стану васъ награждать за потворство его порокамъ. Желаю, искренно желаю, чтобы мой отказъ послужилъ наказаніемъ вамъ за вину; и еще болѣе того, чтобы онъ привелъ васъ къ раскаянію». Я терпѣливо выслушалъ выговоръ, сознавая, что заслужилъ его. Значитъ, теперь вся моя надежда была на письмо къ тому сановнику. Такъ какъ двери такихъ особъ всегда осаждаются нищими, ожидающими случая какъ нибудь ввернуть свои хитрыя прошенія, мнѣ не такъ-то легко было добиться, чтобы меня впустили. Роздавъ прислугѣ половину всего моего наличнаго состоянія, я достигъ, наконецъ, того, что меня проводили въ большую пріемную, предварительно доставивъ его сіятельству мое рекомендательное письмо. Пока я стоялъ въ мучительномъ ожиданіи великаго человѣка, у меня довольно было времени на то, чтобы подробно осмотрѣть окружавшее меня великолѣпіе. Убранство было выбрано со вкусомъ и на широкую ногу: картины, меблировка, позолота изумляли меня своею пышностью, внушая высокое мнѣніе о хозяинѣ. Ахъ, раздумывалъ я, какой удивительный человѣкъ долженъ быть обладатель всѣхъ этихъ сокровищъ: въ головѣ у него заботы о благѣ государства, а вокругъ него собраны драгоцѣнности, цѣною которыхъ можно купить половину какого нибудь королевства! Воображаю, какой у него глубокій, геніальный умъ… Предаваясь такимъ благоговѣйнымъ мыслямъ, я вдругъ услышалъ приближающіеся тяжелые шаги. Ахъ, ногъ, должно быть идетъ самъ великій человѣкъ. Нѣтъ, это только горничная. Вскорѣ затѣмъ послышались другіе шаги; ужъ это-то навѣрное онъ? Нѣтъ, это оказался камердинеръ его сіятельства. Наконецъ, вышелъ и онъ самъ. «Это вы, податель рекомендательнаго письма?» спросилъ онъ. Я отвѣтилъ утвердительно: «Тутъ сказано», продолжалъ онъ, «что вы какимъ-то образомъ…» Но въ эту самую минуту слуга подалъ ему карточку; взглянувъ на нее мелькомъ и не обращая болѣе ни малѣйшаго вниманія на меня, сановникъ повернулся и ушелъ, предоставляя мнѣ на просторѣ насладиться постигшимъ меня благополучіемъ. Такъ онъ и не возвращался, но лакей прибѣжалъ предупредить меня, что его сіятельство сейчасъ уѣзжаютъ. Я поспѣшилъ на подъѣздъ и присоединилъ свой голосъ къ тремъ или четыремъ голосамъ другихъ просителей, пришедшихъ за тѣмъ же. Но сановникъ бѣжалъ такъ быстро, что мы не могли его догнать; онъ успѣлъ достигнуть дверцы своей кареты, прежде чѣмъ мнѣ удалось крикнуть, могу ли я ожидать отвѣта по своему дѣлу? Тѣмъ временемъ онъ уже залѣзъ въ карету и пробормоталъ отвѣтъ, изъ котораго я разслышалъ только первую половину, потому что стукъ колесъ заглушилъ остальное. Я постоялъ нѣсколько минутъ, вытянувъ шею, все еще надѣясь уловить драгоцѣнные звуки, но обернувшись, увидѣлъ, что стою одинъ-одинехонекъ передъ запертою дверью въ палаты его сіятельства.
Терпѣніе мое, наконецъ, лопнуло. Измученный тысячью претерпѣнныхъ униженій, я готовъ былъ на самые отчаянные поступки, ища только пучины, которая бы меня поглотила. Мнѣ казалось, что я какое-то существо низшаго сорта, предназначенное самою природой пропадать гдѣ нибудь въ темномъ углу. Однако, у меня оставалось еще полъ-гинеи и я подумалъ, что сама судьба побрезговала лишить меня этого послѣняго прибѣжища; но, желая разомъ покончить дѣло, я рѣшился истратить ее немедленно и посмотрѣть, что дальше будетъ. Идя по улицѣ съ такими благими намѣреніями, я замѣтилъ контору мистера Криспа, двери которой заманчиво были открыты, обѣщая мнѣ самую гостепріимную встрѣчу. Мистеръ Криспъ, надо вамъ знать, такой великодушный джентльменъ, который сулитъ тридцать фунтовъ годового жалованья и за это предлагаетъ каждому изъ подданныхъ его величества продать свою свободу навсегда и дозволить перевезти себя на кораблѣ въ Америку въ качествѣ невольника. Я радъ былъ найти такое мѣсто, гдѣ могъ съ съ горя потопить всѣ свои опасенія, и вошелъ въ его келью (а контора съ виду была очень на нее похожа) съ покорностью настоящаго монаха. Тутъ я засталъ нѣсколько несчастныхъ созданій въ обстоятельствахъ, подобныхъ моимъ, ожидавшихъ мистера Криспа съ истинно британскимъ нетерпѣніемъ. Каждая изъ этихъ пропащихъ душъ, недовольныхъ судьбою, вымещала претерпѣнныя обиды на себѣ же самомъ. Но вошелъ мистеръ Криспъ и всѣ сѣтованія смолкли. Онъ удостоилъ посмотрѣть на меня съ особеннымъ одобреніемъ, и это было въ первый разъ за послѣдній мѣсяцъ, что кто нибудь обратился ко мнѣ съ улыбкою. Разспросивъ меня, онъ нашелъ, что я гожусь на что угодно, и задумался какъ будто о томъ, куда бы меня получше пристроить; затѣмъ, ударивъ себя пальцами по лбу, онъ принялся увѣрять, что въ настоящее время въ пенсильванскомъ синодѣ идутъ переговоры о томъ, чтобы послать чрезвычайное посольство къ индѣйцамъ племени чикасо, и что онъ непремѣнно похлопочетъ объ опредѣленіи меня секретаремъ этого посольства. Сердце мое чувствовало, что онъ все вретъ, и однако мнѣ пріятно было выслушать такое блестящее обѣщаніе: въ немъ было что-то величавое и лестное. Поэтому я по-братски раздѣлилъ свою полъ-гинею: одну половину присоединилъ къ его капиталу въ тридцать тысячъ фунтовъ, а другую понесъ въ ближайшій трактиръ, гдѣ вскорѣ почувствовалъ себя гораздо счастливѣе своего патрона.
У дверей трактира я столкнулся съ капитаномъ корабля, съ которымъ былъ нѣсколько знакомъ, и предложилъ ему побесѣдовать за стаканомъ пунша. Такъ какъ я не имѣлъ привычки умалчивать о своихъ обстоятельствахъ, капитанъ тотчасъ узналъ всю мою исторію и сталъ меня увѣрять, что если я польщусь на обѣщанія мистера Криспа, то я погибшій человѣкъ, потому что этотъ господинъ только о томъ и думаетъ, чтобы повыгоднѣе продать меня плантаторамъ.
