Конечно, строгие прусско-протестантские традиции соблюдались далеко не всеми. Семья владельца одной из многочисленных берлинских пекарен, например, из-за недостатка времени обедала на неделе в основном густой похлебкой, все ингредиенты которой «закладывались в большую кастрюлю и ставились около 9 часов утра в печь, где они могли спокойно вариться без присмотра. Мастера, мастерицы и помощники, позже продавщицы и разносчики садились около полудня прямо в пекарне за обед. Последними, после школы, обедали мы, дети, вместе с домашней прислугой на кухне в нашей квартире. При этом обычно бывало очень весело»[221].
Однако вторжение идеологии национал-социализма в сферу повседневности не обошло стороной даже семейный рацион. К числу общенациональных акций принадлежала «воскресная похлебка» (Eintopfsonntag). В одно из воскресений каждого месяца немцам полагалось обедать вместо традиционного жаркого вегетарианской похлебкой, а сэкономленные на дорогом мясе деньги опускать в специальную копилку как подтверждение общенациональной бережливости. Говоря об этом, многие очевидцы концентрируются на комичных ситуациях, особенно ярко запечатлевшихся в сознании детей. Немецкие домохозяйки выполняли это требование, ворча, что «экономный суп» — это еще не так плохо, но зачем же отдавать деньги?[222] В другой семье мать готовила в этот день куриное фрикассе, доваривая мясо до состояния пюре, чтобы партийный функционер, ходивший по домам и собиравший деньги, не увидел кусочков мяса[223]. В малообеспеченных семьях с иронией отмечали, что у них и так мясо было по праздникам и никаких денег, естественно, не сдавали. С наибольшей изобретательностью из положения выходила одна из хозяек, которая брала у непрошенного гостя металлическую копилку, выходила в другую комнату и там встряхивала ее, имитируя звон опускаемых монет[224]. А народная молва предлагала следующий рецепт похлебки: «Немножко мозгов, очень много лапши и долго варить под коричневым соусом»[225].
Можно констатировать, что результатом и этой акции вторжения национал-социализма в семейную повседневность была внешняя адаптация семьи при неприятии самой сути, пропагандистско-идеологической направленности спускавшейся сверху государственной инициативы.
Что касается форм семейного досуга и способов проведения свободного времени, то они были чрезвычайно разнообразны и варьировались, исходя из материальных возможностей семьи, уровня ее духовных запросов и внутрисемейных отношений. Чем младше были дети, тем больше времени они проводили в семье, и родители старались разнообразить для них отдых и досуг. Как уже отмечалось выше, несмотря на усилия национал-социалистов по огосударствлению этой сферы частной жизни, их эффективность не стоит преувеличивать, все же семье оставалось достаточно времени и возможностей провести свободное время по своему усмотрению.
Берлинские семьи из средних слоев вели в 30-е г.г. достаточно активную культурную жизнь, в которую входили как посещения оперы, филармонии и театров, так и самое распространенное массовое удовольствие — семейный поход в кино. Здесь жители могли в полной мере пользоваться всеми преимуществами жизни в большом городе. Буржуазия оставалась верна традиционным ценностям немецкой культуры. Но, если обратиться к данным статистики, то результаты будут довольно интересными, пик зрительского интереса явно пришелся на 20-е гг.: Берлинскую оперу больше всего людей (512 701 чел.) посетили в 1929 г., затем следует неуклонный спад вплоть до 411,6 тыс. в 1935 г., но в 1936 г. количество зрителей резко возрастает до 600 тыс. чел. и вплоть до 1939 г. остается на этой отметке (кстати, в опере давались и концерты, и даже были танцевальные вечера). Что касается театров, то их число и соответственно цифры зрительских посещений неуклонно снижаются с 1925 г. (51 театр, 46 тыс. зрителей) до 1938 г. (26 театров, 29,7 тыс. зрителей). Городские кабаре и варьете вообще переживают катастрофу с началом экономического кризиса: их число сокращается со 107 в 1928 г. до 8 в 1929, а в 1938 г. на весь Берлин остается только 4 подобных заведения![226] Возрастает только количество кинотеатров, в основном за счет временных летних площадок. Причиной этих тенденций надо считать как политику нацистов в сфере культуры, «ариизацию», обеднение и унификацию репертуара, так и экономические потрясения, и, видимо, все же нехватку свободного времени.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Необходимо указать, что посещение оперы или театра являлось большим праздником и происходило не так часто, билеты стоили дорого. Родители могли подарить сыну билет на его день рождения или отправиться в оперу сами в честь какого-либо семейного события[227], если неработающий юноша хотел пригласить в театр свою подругу, то он экономил карманные деньги, просить что-либо сверх выдаваемого отцом было не принято[228]. Родители старших школьников, следившие за развитием своих детей, посещали постановки по произведением немецких классиков, прежде всего Гете и Шиллера[229]. Те, чьи запросы были не так высоки, с большим удовольствием ходили в оперетту, слушали «музыку, веселую музыку, что-нибудь живое»[230]. Следует отметить, что в процессе интервью пожилые люди вспоминали об ощущении настоящего праздника от подобных форм досуга, часто пытались напеть какие-то мелодии или несколько слов из арии, оперетты, продекламировать монолог из классического спектакля. Ни одной премьеры нацистских режиссеров с идеологической нагрузкой берлинцы, по их словам, не посещали или, во всяком случае, не запомнили.
Заблуждением было бы полагать вслед за поверхностными клише, что Берлин находился в изоляции от мировой культуры в период национал-социализма, даже осуждаемые нацистами модернистские веяния находили в нем отклик. Переводились с высоким тиражом и находили своего читателя новинки американской литературы, прежде всего произведения Э. Хемингуэя, В. Фолкнера, Дж. Голсуорси, М. Митчелл, вплоть до начала войны не было запрещено прослушивание иностранных радиостанций, чем пользовались многие берлинцы, молодежь посещала гастрольные представления всемирно известного клоуна и варьетиста Чарли Ривеля в варьете «Скала», жонглеров братьев Растелли и т. п.[231]. Можно предположить, что в сфере культуры и тем более в столичной культурной жизни национал-социализм намеренно оставлял свободные ниши, действовал достаточно осторожно. С одной стороны, в глазах мировой общественности это должно было смягчить впечатление от всеобщей унификации и диктаторской сущности власти. С другой стороны режим, претендующий на столь полную мобилизацию общества, должен был выказывать уважение к национально-культурным традициям и ориентирам общественной и частной жизни, иначе он рисковал лояльностью граждан.
Доступным развлечением для семьи было кино[232], в основном смотрели киноленты мелодраматического, развлекательного или приключенческого характера. Собственно говоря, жанр кинофильма особой роли даже не играл, интересен был и сам процесс посещения кинотеатра, не обязательно стационарного, это мог быть и кинопоказ в парке на летней эстраде. Мальчишки и здесь находили возможности устраивать себе более частые развлечения, чем это позволяли их скромные личные средства. «Все, что касалось кино и киносъемок, вызывало у нас живой интерес. Некоторые важные премьеры мы смотрели через забор. На наших велосипедах мы доезжали до „кинотеатра“, прислоняли их к фонарным столбам и вставали ногами на седло. Замечательное место с прекрасным видом! […] В маленьких кинотеатрах место в первых рядах стоило 60 пфеннингов. Но ведь их надо было еще иметь!»[233]
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
