Тут директор прикусил язык. Вовсе было необязательно этому Уриэлю знать, что нашелся какой-то мерзавец, написавший в управление анонимное письмо.
— В общем, сейчас позвонили из Москвы, — продолжал он, крутя головой и вытирая полотенцем шею, — и стали снимать с меня стружку. Почему я не согласовываю с ними номера, да что это за телекинез, который… э-э-э… не утвержден, так сказать, наукой… и не массовый ли это гипноз…
— Все ясно, Владимир Федорович, — оказал Ур. — Повторяю: никакой комиссии ничего показывать не буду.
Я тревожу тебя в неурочное время, Учитель. Прости.
Мне очень плохо. С тех пор как я стал полностью причастен, никогда не было мне так трудно, так плохо. Это огромный пестрый цирк, в котором беспрерывно сталкиваются, скрещиваются, расшибаются друг о друга страсти, желания, мысли.
Учитель, я сознаю свой долг. Но мне трудно. Я уже натворил много глупостей.
У меня раскалывается голова…
Меня душат ночи…
Тревожит ощущение какой-то засады…
Меня подстерегают!
Учитель, мне плохо!! Заберите, заберите отсюда…
Он вышел из гостиницы поздно, когда затихли улицы. Горели среди деревьев редкие фонари, освещая неподвижную листву. Белела на толстой тумбе огромная афиша:
Оригинальный номер!
УРИЭЛЬ.
Опыты телекинеза.
На скамейке, обрамленной темными кустами, застыла парочка.
Пустой пляж был печален и неузнаваем. Море с тихим шорохом играло с мелкими камушками.
Как был — в джинсах, белой рубашке и босоножках — Ур вошел в воду. Вода была теплая, но от одежды холодило. Он поплыл спокойным брассом навстречу луне и звездам.
Лунная дорожка серебрилась левее, а дальше виднелась освещенная полоска причала. Потом она осталась позади. Дальше, дальше, в открытое море. Черная вода и черное небо. И он один меж ними…
Иногда он оборачивался, чтобы взглянуть на береговые огни. Они удалялись. Вот совсем исчезли — видны только портовые цветные мигалки да слабое зарево над растаявшим в ночи городом. Один, совсем один в открытом море, под крупными звездами.
Вдруг звездный рисунок перечеркнула тень. Узкая, веретенообразная, она нависла над Уром, потом медленно стала снижаться. Закачалась на воде.
В тускло отсвечивающем борту возник черный овал — это беззвучно отворилась дверь. Ур взялся за порог, подтянулся на руках и очутился в шлюзовой камере. Разделся, не торопясь отжал одежду и развесил для просушки. Закрыв внешнюю дверь, Ур включил свет. Потом, мягко шлепая мокрыми босыми ступнями, прошел к пульту и опустился в кресло. Он долго лежал в кресле, расслабившись и закрыв глаза.
Не приспела пора возвращаться. Надо продолжать. Они воззвали к его терпению и мужеству. Что ж, он наберется и того, и другого. Он будет продолжать. Только ни во что не вмешиваться!..
Ур сверился с картой, задал автопилоту программу. Вертикальный взлет вжал его в амортизатор кресла. Это продолжалось недолго — лодка перешла на горизонтальный полет.
Глава девятая
САНТА-МОНИКА
Главной достопримечательностью средиземноморского курортного городка Санта-Моника был Океанариум, а создателем и бессменным директором этого знаменитого музея — доктор Жюль-Сигисбер Русто. Пожалуй, не будет ошибкой оказать, что большую, часть своей жизни этот пожилой горбоносый француз провел под водой, а не на суше. В водолазных костюмах всех типов, в батисферах, батискафах, «ныряющих блюдцах» Русто погружался в воды всех океанов. Почти все редкостные обитатели подводного мира, собранные в богатейшей коллекции Океанариума, были доставлены сюда неугомонным доктором Русто. В то августовское утро доктор Русто легко сбежал по каменным ступеням, ведущим от белого двухэтажного здания музея к подножию скалы, к которой были пристроены подводные помещения Океанариума. У причала покачивалась шхуна, несколько загорелых мужчин выгружали из ее трюма ящики с рыбой.
— Мсье Русто! — окликнул директора здоровенный малый в тельняшке и мятых шортах. — Послушайте, что тут рассказывает Доминик.
Доминик Леду, рыбак, заступил дорогу директору и быстро заговорил:
— Вот я и говорю, мсье, куда это годится, если с неба тебе на голову этакая штука сваливается. Еле я успел увернуться. Только мы с Марселем потащили невод, мсье, как видим, она опускается прямо нам на голову. У меня в животе похолодело, еле мы успели дать ход и положить руль вправо… Глядим, эта штука села на воду, а потом у нее на боку раскрывается дверь…
— Да говори же толком, Доминик, — сказал Русто. — Что опустилось тебе на голову? Гидросамолет?
— Как бы не так! Самолетов, что ли, я не видел? Эта посудина, мсье, смахивала на веретено.
— Веретено упало с неба? — заинтересовался рыжебородый молодой человек с фотоаппаратом, только что вышедший из Океанариума. — Летающее веретено?
— Идите, сударь, своей дорогой, — сухо бросил ему Русто. — Доминик, ты уже много лет возишь мне рыбу, и ни разу я не слыхал от тебя небылиц…
— Клянусь всеми святыми, мсье, что это истинная правда! Своими глазами видел, как в этой штуке раскрылась боковая дверь и в воду плюхнулся человек. Прямо как был — в белой рубашке и штанах. Так и плюхнулся, мсье, ногами вниз. Болтается в воде, а сам смотрит на свою посудину, будто раздумывает, забираться обратно или нет… И тут дверь закрывается, и эта штука снимается с воды, как чибис с болота, и поднимается обратно в небо.
— Летающее веретено, — повторил рыжебородый, часто моргая. — Где-то я читал об этом… или слышал…
— Это все, Доминик? — спросил Русто. — Ты подобрал парня и сдал в полицию?
— Да нет, мсье… Что-то мне не по себе стало. По правде, я малость остолбенел…
— Ну а парень?
— Посмотрел он из воды прямо на меня, а видно было хорошо, Луна светила, и поплыл к берегу. Марсель мне говорит, давай, мол, подберем, а я, по правде… Ведь они, я так думаю, вооружены, шпионы…
— А до берега было близко?
— Не сказал бы. Миль пять было до мыса Серра… Я, мсье, подумал: надо сообщить в полицию, но решил вначале вам рассказать…
Доминик напрягся, глядя из-под ладони наверх. Там, на площадке у подъезда, показался черноволосый человек в белой рубашке и джинсах. Он явно направлялся к музею. Вгляделся Доминик и вдруг заорал:
— Это он! Он самый! Держи шпиона!
И, прыгая через ступени, понесся наверх. Все побежали за ним.
Доминик остановился шагах в трех от черноволосого, продолжая вопить во всю глотку: «Держи! Держи шпиона!» Здоровяк в тельняшке зашел сзади, отрезая «шпиону» путь к бегству.
