- Прохвосты, болваны, нахалы!
- На тебя насмотрелись.
- Я - начальник. А они не смеют!
- Тебе потеха, а им не до смеха, - но и мне было не до смеха. Прожорливые птицы налетели и на меня, как будто неделю не ели. Долбили острыми, отштампованными на комбинате клювами, хлестали крыльями, едва-едва отбился камнями, потому что никакого оружия, за исключением брючного ремня, с собой не захватил.
К вечеру мы до того вымотались, что не хотелось уже ни есть ни пить. Свалились на голую землю и заснули мертвым сном. Когда проснулись, тело болело, будто нас всю ночь цепами молотили. Не успели продрать глаза, как все началось сначала.
- Пусть делают, что хотят, я с места не сдвинусь, - решил Гасбер и украдкой сыпанул в рот горсть крупы.
- Как ты смеешь крупу его превосходительства Посоль фон Фасоля жрать? кинулся к нему надсмотрщик. - В тюрьму упеку. Лягушкам скормлю! - Он схватил Гасби за шиворот и снова приставил к работе. А тот был до того измучен, что едва-едва мог поднять одну крупинку.
- Алло, полковник, ведь в вашей стране работают только те, у кого нет денег, - напомнил я его собственные слова.
- Надсмотрщик - дикарь и не знает наших законов.
- Оляля, но ведь ты миллионер!
- Да не взял я денег, Мики.
- Но ведь у тебя сто фабрик, Гасби?
- Не мог же я их сюда принести.
- Но ведь ты государственный деятель...
- Я печать потерял.
- А совесть ты с собой носишь? - прицепился к нему надсмотрщик. Поднимайся и работай, а не то - вздую.
- Да ты человек или не человек? Пойми: нет у меня сил, не могу работать, распинался перед надсмотрщиком полковник.
- Работай через немогу. Приказ есть приказ.
- Послушай, а кто издал этот дурацкий приказ?
- Его превосходительство Гасбер Посоль фон Фасоль, - отчеканил надсмотрщик.
Пришлось работать через немогу.
На обед нам дали по тонкому ломтику искусственного хлеба, по шкварке копытного мяса и по капле мякинного кофе.
- Так мало!? - возмутился один из новых работников. - Какой осел установил эту норму?
- Его превосходительство Посоль фон Фасоль, - ответили старые рабочие.
Не успели проглотить обед, как надсмотрщик погнал всех вниз, за новой порцией крупы.
- А отдыхать когда?
- Господин Фасоль запретил отдыхать.
- Хоть передохнуть дайте, - просил Гасбер.
- Ты и так втянул в себя две установленные Гасбером нормы воздуха.
- А чтоб его дракон проглотил, вашего живодера Гасбера! - не выдержал полковник и проворно зажал рот обеими руками. Испуганно оглядевшись вокруг, он тихо поинтересовался: - А здесь у вас поблизости драконы не водятся?
- Не-ет, - ответили работники. - Был один, да и тот давно в Перлон перебрался.
- Кто такой?
- Да Гасбер...
Больше полковник ни о чем не спрашивал. Горестно опустил голову и пошел работать. Я видел, что ему и вправду туго приходится.
Ночью со снежных вершин потянул холодный ветер, а к утру ударил мороз. Стуча зубами, я набрал хворосту, сухого мха, сложил костер и развел огонь. Рабочие удивлялись моим необычайным способностям, потому что все они с детства были научены зажигать только электрокамины.
- Знаете, ребята, я голодать больше не намерен. Надо пристрелить пару "воропаток" и запечь на костре.
- Да вы что! - побледнели работники куропатника. - Гасбер нас самих перестреляет.
- Мне кажется, что теперь и он не станет возражать. Как ты думаешь, Гасби?
- Понятное дело, - оживился полковник. - Голод заставит закон обойти, - и он стал меня подзадоривать. - Только как мы их поймаем, ведь у нас с собой никаких орудий нет...
- Да уж что-нибудь придумаю! Послушайте, братцы, а нельзя ли у вас тут раздобыть конягу? - спросил я рабочих.
- А что это за зверь такой?
- Ну, разве не знаете: две ноги бегут, две догоняют, два уха торчат, два глаза глядят и шестьсот ниток позади развевается.
- А-а-а, есть такой зверь, в зоологическом саду в клетке заперт. Только у него все не так: две ноги бредут, две волочатся, два уха повисли, два глаза закисли, а позади десяток волосин торчит.
- Сойдет и такой.
Под покровом темноты я пробрался в этот сад, разыскал клячу, вымазал ее медом, посыпал крупой, а к хвосту привязал крепкую дубовую палку. Потом перекинул коняге через спину две пустые плетеные корзины и повел в горы.
Едва взошло солнце, искусственные куропатки тучей налетели крупу жрать и медом лакомиться. Облепили конягу, словно мухи. А он, надо сказать, не переносил щекотки и стал отмахиваться хвостом. "Воропатки" на него кидаются стаями, а он - хрясь! хрясь! - лупит и лупит, только перья летят. За минуту с небольшим полные корзины набил.
До того тяжелы переметные сумы стали, что спина у клячи прогнулась дугой, ноги колесом вывернулись, живот до земли провис. Ну, думаю, свалится, а он потихоньку тянет себе и тянет.
Завидев такую картину, надсмотрщик схватился за ружье. Прицелился и разнес бы конягу в клочки, да слишком близко подошел. Конь как махнет хвостом, палка - бум! надсмотрщика по макушке... Тут на него угомон и пришел.
Мы вкусно позавтракали и собрались в дорогу. Работники не хотели нас отпускать. Они были счастливы, что в конце концов нашли прекрасное средство отбиваться от прожорливых птиц. Только Гасбер все еще сомневался, не хотел нарушать собственный приказ.
- Неизвестно, чем все это кончится, - качал он головой. - Ведь в седьмой статье пятого параграфа ясно сказано: строго запрещается в куропатнике пользоваться холодным и горячим оружием. Строго запрещается рубить, колоть, резать, стрелять моих куропаток. За своих птиц да в свою тюрьму угодить? Нет уж, не желаю.
- Оляля, Гасби, но ведь в твоем приказе не сказано, что нельзя куропаток палкой по голове лупить. Палка - ведь не оружие.
- А знаешь, твоя правда, - успокоился Гасбер и умял еще одну жареную ворону.
Мы подкрепляемся, а кривоногая коняга стоит, закрыв глаза, и с трудом переводит дух. Присмотрелся я к коню повнимательнее, и вижу: одна гляделка у него серая, другая бельмом прикрытая. Одна нога кривая, вторая согнутая, а третья и вовсе на сторону вывернута. А уж быстрота, а скорость - за минуту целую сажень одолевает. Нижняя губа отвисла, верхняя к зубам прилипла, хвост облез, копыта мхом обросли, но все равно - конь, не осел же...
"А если его в бочку запрячь? Вот здорово будет. Двинем домой на третьей черепашьей скорости!"
Простился я со всеми, посадил Гасбера впереди, поближе к холке, сам на круп взгромоздился, и отправились в путь. Плетусь шагом и все боюсь, как бы коняга мой по дороге дух не испустил, но он молодцом держится, тянет, только пар от боков валит. Но чуть было не кончилось все печально: завидел он стаю ворон и шарахнулся в сторону, откуда прыть взялась, даже земля затряслась. И неизвестно, где бы мы очутились, если б по обе стороны дороги люди не толпились. Они руками махали и громко кричали:
- Да здравствует конь, победитель куропаток! Долой воропаток! Да здравствует наш избавитель!
Я ехал гордый, как генерал, и не чувствовал коня под собой. Колотил пятками по бокам клячи и думал: "Если околеет - тоже неплохо. Сделаю из ребер полозья, из позвонков - свистульки, из черепа - фонарь, а из шкуры - чего только не намастеришь - барабан, ранец, голенища к сапогам и вдобавок еще кисет".
Так мечтал я, пока не добрались мы до столицы. Привязал я коня у дверей гостиницы и по старинному деревенскому обычаю назвал его Лупкусом.
- Я - Пупкус, мой пес - Чюпкус, а ты с этого дня будешь Пупкусов Лупкус, понятно?
Конь покивал головой и заржал, да так громко, что окна в окрестных домах задрожали, а Гасбер, клевавший носом, свалился на движущийся тротуар. Пока я спохватился и сообразил, что делать, его уже уволокло.
- Оляля, Гасби, - крикнул я вдогонку, - а за дремоту в вашей стране платить не нужно? - Но он уже не слышал. Так его, храпящего, и поволок тротуар до самого порога дома.
Тшшш, пусть спит...
Хуже худого - почет от врага.
ЦАРЬ ЗВЕРЕЙ
За все мои мудрые советы и другие благодеяния президент Нейлонии устроил в мою честь торжественные проводы и шумную охоту.
Наглотавшись всевозможных таблеток и пластмассовых булочек, я развалился в кресле и, утирая рот, сказал:
- Великолепная у вас страна, но лучше в нее не попадать.
- Мне нравится ваша откровенность, - сказал президент, - только тупицам правда глаза колет...
- А если так, - я обрадовался, что могу хоть чем-нибудь ему услужить, - я бы на вашем месте этого Гасбера в клетку засадил. Знаете ли вы, что это самый отвратительный мошенник на свете?
- Меня он не проведет, - улыбнувшись, президент нажал кнопку, и на экране телевизора появился Гасбер. Он уплетал жареного кролика и похвалялся: "Этот дикарь Мики думает, что жить меня научил. Ничтожество. Не все свиньи на четырех ногах ходят, - он запил кролика медовухой и продолжал рассуждать: Интересно, о чем они сейчас говорят, наевшись этих отвратительных таблеток?.."
- Значит, вы обо всем знали: и о табаке, и о куропаточьем хозяйстве? - у меня по спине пробежал холодок, а волосы зашевелились сами собой.
