Ростопчин так и сидел бы в своем Воронове, как петух на насесте. Минует угроза – слетит и Ростопчин. Теперь же ему предстояло играть в Москве роль выдуманного им же Силы Андреевича Богатырева, балагурящего с Красного крыльца для воспламенения в народе патриотических чувств. Конечно, вряд ли кто пожалеет о старике Гудовиче, гонителе очков и троечной упряжи, – разве что завсегдатаи его балов и обедов…
– Гонителе очков? – не поняла графиня Кутайсова.
– Именно так, – подтвердил ей Вяземский, поправив круглые очки на своем курносом носу. – Очконосцев к нему не допускали; даже и в чужих домах, бывало, подошлет к такому наглецу слугу с наказом: нечего вам здесь так пристально разглядывать, извольте снять.
Верочка прыснула.
– Но это еще ничего, – продолжал ее супруг, – сие требование могло доставить неудобство только желающим использовать измышление человеческого гения для исправления своих природных недостатков. А вот приказ всем прибывающим в Москву на тройках выпрягать у заставы одну лошадь и привязывать ее сзади наделал куда больше вреда, поскольку лошадь, подвергнутая остракизму, с досады лягала пешеходов.
Молодежь рассмеялась. Генеральша Неклюдова разразилась бурной и грубоватой тирадой в адрес нового генерал-губернатора – притворы и лицемера, к тому же не меньшего сумасброда, чем его предшественник. Ему лишь бы пыль в глаза пускать! Едва явившись в Первопрестольную, велел отслужить молебен перед всеми чудотворными иконами. То ли сам свое назначение чудом почитает, то ли нам всем теперь только на святых заступников и уповать осталось! Авдотья Николаевна была с ней в этом согласна: истинная вера скромна, а любовь молчалива. Князь Вяземский добавил, что политика неизбежно внесет разлад в семейную жизнь отечественного Демосфена, женатого на католичке: у них и так не стихают ссоры из-за того, что Ростопчин арестовал Наполеона, поставив его бронзовый бюст (стоивший ему что-то очень дорого) в отхожем месте; Екатерина Петровна заявила мужу протест по поводу такого обращения с коронованной особой, помазанной римским первосвященником… Последние слова потонули в общем хохоте.
Вечером, когда гости разъехались, Настенька дала матери прочесть письмо от Кутайсова из Вильны. Александр Иванович, поставленный начальником над артиллерией Первой армии, поздравлял невесту с шестнадцатилетием и просил запастись терпением и мужеством, поскольку обстоятельства вновь отдаляют их встречу. Семейное счастье станет наградой им обоим, после того как он исполнит свой долг перед государем и отечеством.
Июнь
«Германцы! За что воюете вы с Россиею, за что проникаете через границы ее и с оружием в руках нападаете на народы, кои в течение нескольких веков состояли с вами в приязненных отношениях, принимали в недра свои тысячи соотчичей ваших, даровали талантам их вознаграждение и определяли занятие трудолюбию их?» Начало хорошее: просто, ясно, сразу к делу. А вот это уже нехорошо: «Безродный выскочка, грязным сапогом поправший древние троны…» Оскорбляя победителя германцев, мы унизим их самих. Напротив, взывать нужно к их достоинству, хвалить за стойкость и патриотизм, обещая помощь в избавлении от ига. Вычеркнув все резкие выражения в адрес императора французов, Александр утвердил текст воззвания, повелев отпечатать его в типографии на немецком и французском языках, за подписью Барклая-де-Толли, и распространить через агентов в Варшавском герцогстве и Пруссии среди немецких солдат Великой армии и гражданского населения.
Жаль, что нельзя отдать проект Русско-немецкого легиона целиком в руки Карла фон Штейна – бывшего главы прусского правительства, изгнанного Фридрихом-Вильгельмом по требованию Наполеона. Единоначалие идет во благо любому делу, но нельзя же было отказать Ольденбургским. Они родня и тоже немцы. Граф Кочубей выступает арбитром между бароном и двумя герцогами, которые никак не могут прийти к согласию по поводу главного принципа: будет ли добровольческий отряд частью регулярной армии или народного ополчения. Лишь бы и здесь не вышло, как в крыловской басне про «Квартет»…
Время, время! Его почти нет, решения принимаются в спешке, а меньшее из зол всё равно остается злом… Кутузов поспешил, заключив в Бухаресте мир с великим визирем Ахмет-Пашой. Россия удержит за собой лишь часть Бессарабии и устье Дуная и вернет туркам Молдавию и Валахию в обмен на разрыв их союза с Францией. Договор еще не ратифицирован, и у Александра рука не поднимается подписать его… Адмирал Чичагов, генерал-губернатор Молдавии и Валахии, стремился помешать этому миру, мечтая повести на турков сербских повстанцев и нанести удар по Наполеону с юга, но когда он прибыл в Яссы, было уже поздно. Столько сил, денег, жизней потрачено зря! Опять приходится применяться к обстоятельствам, а не управлять ими…
* * *
Аванпосты русских выставлены вдоль естественной границы, то есть по берегам Буга, Нарева и Немана, однако их настоящая линия обороны проходит по Двине и Днепру. Значит, переправляться через Буг у Бреста, чтобы затем пройти правым берегом Припяти до Днепра и чуть выше Киева повернуть на Москву, не имеет смысла. Идти через Гродну на Минск и Смоленск? Там леса и болота. Лучше всего взять севернее и отправиться через Ковну на Вильну и Витебск, врезаться между двумя русскими армиями и разбить их поодиночке. Да, именно так. Макдональд перейдет через Неман в Тильзите, Эжен – в Пренах, Жером – в Гродне, а сам Наполеон с гвардией, Даву, Удино и Неем форсирует реку у Ковны. Черт побери, какая жара…
* * *
Нет, нет, нет, не может быть!
Этот кошмар снился ему наяву: стропила медленно прогибались и наконец ломались с громким треском; подкосы выпадали один за другим; вот и вся кровля рухнула вниз, увлекая за собою стены. Оглушенный грохотом, Михал Шульц оцепенел. Всё было так красиво, воздушно, изящно! Государь сам осмотрел деревянную галерею и остался доволен. Правда, граф Армфельт, распорядитель праздника, отозвал Михала в сторонку и приказал поставить дополнительные опоры, иначе он воспрепятствует входу императора в павильон. Дополнительные опоры? Они испортят весь вид! И как между ними танцевать? Должно быть, это Вейс наябедничал финну на Шульца, рассказав про потолок в университетской гимназии, обвалившийся после реконструкции, и про аварию в бывшем костеле пиаров, переделанном в жилой дом – самый высокий в Вильне… Это было недоразумение, роковое стечение обстоятельств, полиция не имела права… О Господи! Его ведь могут заподозрить в дурном умысле! В покушении! Не помня себя, Шульц бросился бежать к берегу Вилии.
…Вернувшиеся с обеда рабочие потрясенно молчали, созерцая разгром: они ведь могли оказаться внутри… Бог отвел! Не сговариваясь, все перекрестились. Архитектора нигде не было видно; неужели?.. На всякий случай послали известить генерала Беннигсена; тут прибежал мальчишка с вытаращенными глазами: по реке плывет шляпа пана Шульца, ей-богу, чтоб мне солнца не
