Однако Оксана так и не поела. Она опять спала, положив голову на стол.
УЖ ТАКОЕ МАЛЬЧИШЕЧЬЕ СЕРДЦЕ
И все-таки Азату пришлось уйти из командирской землянки. Об этом не рассказать никак нельзя. Все равно люди спросят: прогнали его или он сам по доброй воле ушел?
Все произошло из-за Отто. При ребятах Азат защищал его.
— Вы не знаете, какой Отто смелый, — говорил он. — Почти как русский или башкир.
Но, по правде говоря, Азату трудно было привыкнуть к мысли, что немец может быть своим, партизаном.
С некоторых пор Азат особенно пристально стал приглядываться к Отто. Тот стал частым гостем в командирском блиндаже. Он присутствовал при допросах пленных, докладывал о результатах разведки.
Азат видел немало горя за свою короткую жизнь, и все от немцев. Он помнил гестаповцев, которые забрали его мать; немцев, которые пришли фотографировать Холминки; оберштурмфюрера, который объявил за его голову денежное вознаграждение; Рыжего, оказавшегося самым настоящим палачом…
И Азат твердо решил, что не останется в блиндаже, не хочет встречаться с этим немцем. Но как сказать командиру? Для такого большого разговора неожиданно представился подходящий случай. Старшина отряда увел из деревни Холминки корову.
Как только об этом стало известно, Оксана немедля вызвала старшину к себе.
Азат впервые увидел, как командир умеет сердиться.
— Они все живут под немцем, — оправдывался старшина. — Фашистам, что ли, корову отдавать? Я заботился об отряде.
— Эх, голова садовая, неужели непонятно, что речь идет не о корове, а о вере наших людей в партизан? В нашу честность и порядочность?
— Мне куда важнее накормить партизан! — упорствовал старшина.
— Придется тебе вернуться в Холминки вместе с коровой! Отгони корову и извинись перед хозяйкой. А чтобы все было исполнено, как следует, я пошлю сопровождающего.
Азат воспользовался этим случаем и напросился пойти в Холминки.
— Мне это село во как знакомо! — лихорадочно заговорил он. — Я же там был денщиком.
— Тебе надоело служить телефонистом? — спросила командир.
Азат смутился. Разве объяснишь, что ему вовсе не нравится ее дружба с Отто?
Оксана с удивлением смотрела па Азата. А потом, очевидно что-то поняв своим чутким женским сердцем, улыбнулась.
— Пусть будет по-твоему, — разрешила она. — Пойдешь в Холминки.
Азат торопливо стал собирать свое имущество. Он понимал, что навсегда уходит из этой землянки.
ПЕСТРУШКА
— Марш вперед, соглядатай, — усмехнулся старшина, набрасывая на шею коровы веревку.
Азат не обиделся, он понимал, что старшине стыдно.
Над лесом стлался туман. Вокруг ни звука, все замерло.
Старшина, наверняка желая избежать встречи с кем-либо из своих, круто взял на юг. Он торопился, а корова, шедшая за ним на привязи, еле передвигала ноги и будто не особенно торопилась домой.
Занятый своими мыслями, Азат не сразу сообразил, откуда появились партизаны. Наверно, они шли на задание, и вот их пути случайно скрестились.
— Вон какая здоровенная корова, — хмыкнул Титов, известный заводила. — По теперешним нормам — тысяча порций.
Партизан вел себя как настоящий барышник: хлопал ладонью по хребту коровы, вздыхал, что-то бормотал себе под нос.
— Слушай, старшина, называй свою цену. Сторгуемся, — охотно включился в игру Hyp Загидуллин.
— Отойдите прочь!
— За магарычом дело не станет.
У Загидуллина взгляд доверчивый, лицо сияет от удовольствия.
— По рукам, что ли? Остальные смеются.
Понимая, что от насмешек ему теперь не избавиться, старшина сделал равнодушное лицо: говорите, мол, что хотите.
— Что же, старшина, "молчишь? — вкрадчиво спрашивал Титов и, не удержавшись, расхохотался. — Речугу спою перед хозяйкой по бумажке читать будешь или на память выучил?
— Заткнись! — не выдержал старшина.
— Как ты сам себя в той речи величаешь? — не унимался Титов. — Старшиной партизанским или еще как?
Весь отряд уже знал, что старшина идет в Холминки, чтобы вымаливать себе прощение. Все понимали, что старшина еще легко отделался… За мародерство по головке не гладили.
— Смейтесь, смейтесь, ребята, — отвечал старшина. — Посидите у меня недельку-другую без мяса, вот тогда я послушаю, как вы запоете.
Неизвестно, как долго продолжался бы этот спор, если бы их не нагнал Артист.
— Подрывники — на правый фланг, группа прикрытия — на левый! — приказал он.
Партизаны, построившись цепочкой, направились своей дорогой, Азат со старшиной — своей.
Пеструшка, видать, не любила спешить. Старшина, сколько ни старался, не смог навязать ей более быстрый темп. Хотя старшина и делал вид, что не обращает внимания на насмешки, но партизаны доняли его. Вот идет он рядом с Азатом, криво усмехаясь и беззвучно шевеля губами.
— До войны я служил в интендантской части, — неожиданно заговорил старшина. — Вот была житуха! Лопай сколько хочешь.
Азат не совсем понимал своего спутника. Почему вдруг он заговорил о житухе и жратве?
— Всех насквозь вижу: пожрать любит каждый, — все больше оживляясь, продолжал старшина. — Я, помнится, перед самой войной на свадьбе так объелся, что целую неделю животом мучился.
Азату стало тоскливо. Неужели в жизни самое главное — сытно поесть? Сейчас надо думать, как они попадут в Холминки, и о том, как они оттуда целыми и невредимыми выберутся. Это главное! Чего он привязался к кастрюле и сковородке?
Если бы в эту минуту старшина оглянулся на своего спутника, возможно, он оборвал бы свои воспоминания на полуслове.
— Деревенский погреб — это да! — громко рассуждал он. — Особенно летом. Помнится, еще мальчишкой залез я в соседский погреб. Там одной сметаны было три кувшина! Вот наелся так наелся, во веки веков не забуду. А еще…
Азат сердито сказал:
— Давай помолчим!
Они теперь шли, минуя тропинки. Под ногами шуршала прошлогодняя листва.
Старшина, как видно, отлично ориентировался в лесу. Когда они подошли к опушке, оказалось, что до села рукой подать. Между лесом и селом лежала небольшая речка.
— Вон церковь, — проговорил Азат, узнавая знакомые места. — Дом учителя под зеленой крышей. Видишь три тополя — там школа. В ней теперь полицейский участок…
— Да тише ты! — зашипел старшина. — Мне что-то не нравятся твои Холминки.
— Чем же они тебе не нравятся? — засмеялся Азат, скрывая волнение.
— Видишь, улица пустая и на огородах ни души. Это неспроста.
Теперь и Азат заметил, что село будто вымерло.
— Может, сходить на разведку?
— Я тоже об этом думаю, однако погодим. — Рука старшины легла на плечо Азата.
Сколько Азат ни. глядел, ничего подозрительного не увидел: мало ли по какой причине селяне убрались по домам!
И он предложил:
— Я мигом сбегаю до крайней хаты!
— Да помолчи ты! Тут дело серьезное.
Не успел он это сказать, как где-то, кажется возле церкви, заурчал мотор. И через минуту грузовая машина, набитая фрицами, пронеслась через село в сторону города.
— Вот бы ты сунулся! — погрозил Азату старшина. — Надо слушаться старших!
— Вон ребята вышли! — воскликнул Азат.
— Значит, немцев, нема. А теперь прямым ходом направляемся вон к той хате. Разувайся быстрее и штанины засучивай.
Корова никак не хотела выйти из речки, она пила, точно целый год воды не видела.
— Ну-ка вдарь!
Корова замычала громко, точно жалуясь, что ее стеганули солдатским ремнем.
— Дом свой чует! — ласково проговорил старшина немного погодя. — Смотри, как припустила!
Не успели они подойти к хате, как навстречу им вышла женщина. Она держала за руки двух девочек.
— Вот, привел обратно, — вздохнул старшина. — Принимай, хозяйка, по акту…
Шутке никто не улыбнулся. Девочки почему-то опустили глаза. Крестьянка строго молчала.
Азату стало неловко, поэтому он сказал:
— Нашему старшине здорово попало за Пеструшку.
— Живем-то как, — тихо заговорила женщина, — фашисты все разграбили, разорили. Привели Пеструшку, и ладно. Я ведь понимаю. Вам тоже несладко в лесу. Спешите, люди добрые, не ровен час, враги могут нагрянуть.
— Я мигом, только к учителю сбегаю! — И Азат выскочил на улицу.
— Карабин оставь! — крикнул старшина ему вдогонку. На площади Азат невольно замедлил шаг. Вот тут стояла Маринка под охраной полицаев. Тогда, помнится, на глазах у всех она сорвала с головы пуховой платок… Где она «мытарствует сейчас? Куда занесла ее горькая судьба?
Прежде чем пробежать мимо полицейского участка, Азат настороженно огляделся. И не зря. Из-за угла, как ему показалось, кто-то за ним наблюдает. От вражьего взгляда даже спина заныла. Из-за угла опять выглянули: это был Верзила!
