ее подальше от чужих глаз, и она так и сделала. От одной мысли о руне ей становилось спокойнее.
– Конечно, нет, леди Лотгар. Конечно, нет. Ее нужно одеть в цвета клана, – сказала Лагата.
– Но на это нужно время. Когда лорд представит ее королю? – возразила Лисбет.
– Слухи уже поползли. На рассвете Лотгар повезет ее в храм. Он говорит, что, пока она здесь, мира не будет, и я полагаю, что он прав, – нервно ломая руки, ответила леди Лотгар. – Откуда же ты пришла, дитя? – спросила она недоверчиво.
– Я из Лиока, – сказала Гисла.
Леди Лотгар ждала, ее синие глаза испытующе бегали, но Гисла упорно молчала и не отвечала больше ни на какие вопросы, так что жена ярла в конце концов оставила ее на попечение старух и пообещала подобрать подходящую одежду.
– Постарайтесь распутать ей волосы. Она должна оставаться здесь. Лотгар выставил стражу, чтобы отпугнуть любопытных, – сказала она, выходя из спальни, и закрыла за собой дверь.
Старухи возбужденно болтали, пока мылили и терли волосы Гислы. Словно не понимая, что она их слышит, – взрослые часто ведут себя так с детьми, – служанки болтали о том, что значит появление в Лиоке маленькой девочки.
– Она взялась просто из ниоткуда! – изумлялась Лагата.
– Уж будь уверена, это дар небес, – прибавляла Лисбет. – Она похожа на дочерей Лиока. А не на дочерей других кланов.
– Да, да. Правда, вид у нее чуточку болезненный.
– Ничего такого, чего не исправить хорошим сном и сытным обедом. А глянь‐ка, какие глаза! Да она красавица. Кто ж ты такая, дитя? – настаивала Лисбет.
– Я Лиис из Лиока, – вяло ответила Гисла, и женщины на пару мгновений смолкли.
– Быть может, у нее с головой неладно, – пробормотала Лагата.
– Нынче у всех у нас с головой неладно, – отвечала Лисбет.
Оттерев Гислу почти дочиста, Лагата велела ей вылезти из ванны, завернула в одеяло и усадила на табурет у огня, что развела Лисбет. Они втерли ей в волосы масло и, выждав несколько минут, принялись осторожно распутывать их гребнями и просто руками. Когда они закончили, волосы блестящим покрывалом легли ей на спину.
Они вычистили грязь, застрявшую у нее между пальцами рук и ног, и отшлифовали ногти небольшим камнем. Когда Лагата взяла ее за руку, она, сама того не желая, фыркнула от резкой боли, но старухи, казалось, не заметили руну. Они решили, что это след от побоев, и вновь заквохтали, заохали, окружая Гислу заботой.
Закончив возиться с ее волосами, они намазали ей ладонь целебной мазью и перевязали ветхой тряпицей.
Леди Лотгар вернулась с супом, хлебом и ночной рубашкой, одолженной у чьего‐то маленького сына. Рубашка была чистой и белой, заношенной и очень мягкой. Женщины натянули на Гислу рубашку и усадили есть.
К концу трапезы Гисла устала так, что глаза у нее смыкались сами собой. Ее уложили на кровать в углу комнаты.
– Спи, Лиис из Лиока, – велела леди Лотгар, и в ее голосе вновь послышалось изумление. – Здесь тебя никто не обидит.
Они ушли, и Гисла на время осталась одна. Она была признательна им за это, хотя и знала, что они караулят прямо за дверью.
Она попыталась было спеть для Хёда, вызвать его, проверить их связь, но заснула прежде, чем сумела пропеть хоть одну ноту.
* * *
Женщины подыскали платье из ткани зеленого лиокского цвета и нарядили ее так, словно ей предстояло стать женой короля. Волосы, заплетенные в косы, свернули в сложную прическу, а щеки нащипали, чтобы они казались румяными, – хотя путникам предстояло провести в седле много дней. Проводить их вышли все жители деревни. Они веселились и приветствовали ее как принцессу. Быть может, они просто радовались, что им удалось уберечь собственных дочерей.
Лотгар спросил, сможет ли она сама ехать верхом, и, когда она кивнула, усадил на старую лошадь, столь смирную, что сон от бодрствования у нее отличался лишь тем, что во сне кляча не перебирала ногами. Ярл Лотгар ехал первым. Длинная плеть его косы незаметно для глаз переходила в длинную плеть хвоста его коня. И коса, и конский хвост были одного цвета.
У всех людей Лотгара были длинные косы. Ликан объяснил, что по традиции, когда король Сейлока умирает, мужчины всех кланов в знак скорби обрезают себе волосы. Длинные тугие косы, прежде лежавшие у воинов на спине, исчезают. Косу можно растить, пока правит один король, но потом ее срезают в знак окончания одной эпохи и начала другой.
В Сейлоке продолжительность правления короля определяют по длине кос его воинов.
– Король Банрууд правит уже пять лет. Но он молод и будет править еще долгие годы, – сказал Ликан.
Лотгар недовольно заворчал.
– Тише, брат, – предупредил Ликан.
Гисла решила, что Лотгар не слишком уважает короля.
– Хранители Сейлока вообще не отпускают волос, – сказал Лотгар через плечо так, чтобы она поняла, что он обращается к ней. – Их головы всегда гладки. Тот, кто отращивает косу, выражает преданность королю. Задача хранителей – держаться отдельно. Дочерей кланов тоже будут держать отдельно. В храме.
Они провели в пути три дня. Ночевали под открытым небом, и каждую ночь, пока она спала, мужчины стояли вокруг нее караулом. Почти так же, как камни Хёди.
– Пока ты среди моих людей, тебя никто не тронет. Ни одного волоска не упадет с твоей головы, – обещал Лотгар.
Обещание вселяло покой, и она ему верила. Лотгар был добрым и шумным, люди его любили. Ей он тоже нравился: он следил, чтобы ее хорошо кормили, чтобы за ней приглядывали, и не требовал, чтобы она говорила.
К ней возвращался аппетит, и она съедала все, что давали. Но она перестала говорить и не отвечала на вопросы, которые без конца задавали ей все вокруг. Теперь она была Лиис из Лиока: таков был ее обычный ответ на любые расспросы. Она верила, что Лотгар и его люди, подобно старухам в доме ярла, тоже считают ее глупой или верят, что она пережила нечто страшное. Ей и самой так казалось, но молчание представлялось ей лучшим из ответов. Если она не говорила, то и не врала. А сказать правду она не могла. Им всем была нужна дочь Лиока. Им не нужна была девочка, бежавшая от мора.
Ликан старался ее обучить, словно знал, что она не та, кем ее хотят видеть. Он много говорил о ярлах – об их кланах, их цветах, о животных, в честь которых они были названы. Лиок – лев, Адьяр – орел, Берн – медведь, Долфис – волк, Эбба
