— Все может быть, — невольно признал Крибель. — Но тогда кто же это сделал? Кто?
Тенор заморгал, принялся снова приводить шарф в порядок.
— Я лично, как считал, так и считаю, что произошел несчастный случай, — сказал он после некоторого размышления. — Кто-нибудь из техперсонала проспал, забыл о люке и теперь не желает признаться. Его даже можно понять. Скорее всего полиция найдет очень простое объяснение.
— Дай-то бог, чтобы все так и оказалось, — пробормотал Крибель, но его тут же охватили сомнения. — Да, насчет полиции. Почему тогда такой переполох? Они торчали в театре до глубокой ночи, задавали разные дурацкие вопросы.
— Работа у них такая, им за это деньги платят! Любой несчастный случай должен быть запротоколирован до мелочей. Чтобы какие-то упущения по возможности не повторялись в будущем. Так принято, и ничего особенного я в этом не вижу.
Мастер-осветитель наморщил лоб и пристально посмотрел на Вондри:
— Ну, раз у тебя на все есть ответ, ты наверняка объяснишь мне, кто это треснул Вечорека по башке и смылся с нашими портфелями?
— Не я — если ты это имеешь в виду! Но ты прав, кое-какие мысли на сей счет у меня имеются.
— Не стесняйся, доверься мне! — подначил его Крибель.
— Я подозреваю двоих, нет троих: Штейнике, Буххольца и, может быть, Вестхаузена.
— Тпр-ру, приехали! — Крибель громко рассмеялся. — Как же! Штейнике и Вестхаузен. Один — трус и подхалим, а другой — не ассистент режиссера, а прыгающий комок нервов. На смех ты меня поднять хочешь, что ли? У Штейнике одно на уме: карьера и бабы. А Вестхаузен с тех пор, как его перевели на эту должность, настолько обалдел, что из-за любой мелочи на стену лезет…
— Много ты о них знаешь, — невозмутимо ответил Вондри. — Но давай лучше обсудим все это у меня дома за рюмкой коньяка. Я начинаю замерзать, а простуда — это то, чего я себе сейчас никак не могу позволить. Пойдем?
— Гм… Вообще-то я собирался… — Крибель умолк, облизнул губы, не зная, на что ему решиться, и наконец кивнул: — Хорошо. Только ненадолго.
— Подожди секундочку, я только заведу машину в гараж.
Поднявшись на крыльцо, Крибель наблюдал, как Вондри открыл ворота гаража и въехал туда на «вартбурге». Тенор не слишком-то торопился; напротив, все делалось на удивление медленно, будто он желал выиграть время. Несколько раз бросал взгляд в сторону дома. Мастер-осветитель передернул плечами. Он чувствовал себя не в своей тарелке.
Снова зарядил дождик. Однако заметно похолодало, и в воздухе запахло снегом. Где-то в соседнем доме зазвонил будильник. В окнах первого этажа зажегся мягкий приглушенный свет.
— Это пекарь проснулся, — объяснил Вондри, поднявшийся наконец на крыльцо. — На Рождество у него всегда отбоя нет от покупателей.
В коридоре пахло политурой, влажной одеждой и новогодней елкой. Крибель подождал, пока Вондри закроет дверь, и поднялся за ним на второй этаж. Сердце его учащенно билось. Под ногами поскрипывали начищенные до блеска ступеньки.
Молодой человек в тени подъезда так долго и так пристально смотрел в сторону гаража на противоположной стороне улицы, что в глазах появилась резь, и он видел неясные очертания двух мужских фигур на крыльце еще некоторое время после того, как они исчезли в доме.
Облегченно вздохнул, вышел на тротуар, достал из кармана «уоки-токи», вытянул антенну.
— Они только что вошли в дом, — негромко передал он.
Подняв воротник пальто, он ожидал ответа, а тем временем в обеих угловых комнатах второго этажа зажегся свет.
— Узнали вы все же посетителя или нет? — послышался металлический голос из аппарата.
— Нет, было слишком темно, а подойти поближе я не решился.
— Вы не ошиблись, Вондри действительно сбил его с ног?
— Так точно! Но я уже докладывал, получилось это скорее импульсивно. Потом они беседовали вполне нормально. По крайней мере, так мне показалось.
— Интересные импульсы, — проскрипел голос. — Догадываетесь, о чем у них шел разговор?
— Нет.
Молодой человек, не отводивший глаз от окон, весь насторожился и быстро добавил:
— Кто-то встал у окна, за гардинами… Скорее всего — тенор. Закрыл окна портьерами.
— Ладно, продолжайте вести наблюдение. Сейчас подъедут наши товарищи… Конец связи…
Эльке Кречмар-Вестхаузен осторожно приоткрыла дверь ванной комнаты и выглянула в коридор. Вернер был еще в гостиной. Она слышала, как он расхаживает по комнате, звякнули рюмки, скрипнуло кресло-качалка.
Вот уже несколько месяцев, как он пил, не очень много, но регулярно, особенно по вечерам. Не уснет, не выпив нескольких бокалов красного вина. Она даже заподозрила, что он втихомолку пьет и кое-что покрепче. А несколько дней назад она нашла за ящиком с инструментами в кладовке две бутылки из-под водки.
Значит ли это, что Вернеру известно о ее связи с Вондри?..
Молодая женщина вздохнула, тихонько подошла к большому зеркалу в коридоре, сняла и положила на пуфик халат. При виде безукоризненно гладкого цвета слоновой кости тела ее озабоченное лицо просветлело. Пока что она молода, привлекательна, в делах ей везет — и в любви тоже… К чему пустые мечты или жалобы на несбывшееся?.. Вернер просто не в состоянии понять, что ее мечты не всегда совпадают с тем, о чем думает он… что у нее могут быть свои тайны… он и слышать об этом не желает. Почему она вышла за него замуж? Нет, тут дело отнюдь не в материальных соображениях, хотя тогда он был еще известным тенором с большим будущим, как полагали многие.
Из гостиной послышался шорох выдвигаемого ящика стола. Там у него сигареты. Хотя врач категорически запретил ему курить после инфаркта, он снова взялся за свое.
Эльке еще несколько секунд прислушивалась, пожала плечами и принялась намазываться кремом. Она чуть ли не с нежностью массировала свои маленькие крепкие груди, плоский живот, бедра. К сожалению, ноги у нее слишком крепкие и мускулистые, зато это настоящие ножки танцовщицы.
Потом встала, потянулась и сделала перед зеркалом классический арабеск, подняв правую ногу почти вертикально.
Пусть бы Вольтерсдорф так сделала — коза худющая… Но что толку, все равно та — первая солистка, а она… Еще раз оценивающе взглянув на свое отражение в зеркале, она потянулась за щеткой для волос…
И вот в этой нелепой позе — на цыпочках, с вытянутой правой рукой, она увидела в зеркале его лицо. На удивление чужое лицо, искаженное страданием и угрозой.
Какую-то секунду Эльке простояла, словно парализованная, а затем повернулась к нему, покраснев от злости.
— Пялишься, да? Тебе больше делать нечего? Ты ведь знаешь, я этого терпеть не могу.
Схватила с пуфика халат, натянула, принялась лихорадочно застегивать пуговицы.
Словно очнувшись, Вестхаузен провел руками по глазам и опустил голову. Когда вновь поднял ее, лицо его было обычным — спокойным и несколько грустным. Лишь морщины у переносицы словно углубились.
— Ухожу, ухожу, — тихо проговорил он. — Хочешь что-нибудь выпить?
Эльке хотела было сразу резко отказать, но слова застряли у нее в глотке. Его дрожащий голос, весь его вид — тридцать три несчастья! Это как-то примиряло с ним, вызывало нотку сочувствия. Да и женское тщеславие свою роль сыграло.
— От рюмки вермута не откажусь, — сказала она. — Но долго рассиживаться не будем, я очень хочу спать.
Вестхаузен кивнул, повернулся и с опущенными плечами вернулся в гостиную. А она прикусила нижнюю губу, ругая себя за то, что опять уступила ему.
Вернер, конечно, первым делом подошел к проигрывателю, потому что, пока она надевала пеньюар, черный, закрытый, который он терпеть не мог, звучала музыка… «Полонезы Шопена» — одна из ее любимых пластинок, которую он подарил ей вскоре после свадьбы. Неужели ему вздумалось таким образом напомнить о былых чувствах — какая безвкусица.
Она подкрасила губы, быстро пригладила щеткой сбившиеся волосы…
Вернер зажег свечи в подсвечнике и поставил его на телевизор. Он сидел в кресле-качалке, несколько наклонившись вперед, и со всех сторон разглядывал коробочку, которую держал в руках. Свет напольной лампы падал на четкий пробор в его редких седых волосах, оставляя лицо в тени. Рядом на журнальном столике лежала ее открытая сумочка.
— Как ты посмел рыться в моей сумочке! — крикнула она. — Что ты себе позволяешь?
Вестхаузен поднял глаза. Они сверкали, но голос его прозвучал спокойно.
— Я искал спички, — и он поднял руку, в которой держал коробочку. — Что это такое?
— Не твое дело… Подарок.
— Для кого?
— Для моего любовника! — Она вырвала у него коробочку и сунула ее обратно в сумочку. Щелкнул замок, и сумочка полетела на диван. — А то для кого же?
Вестхаузен медленно опустил голову.
— Так я и подумал, — он медленно провел ладонью по лицу, словно желая смести с него паутину. — Ладно, шутки в сторону. — Он протянул ей наполненную рюмку и налил себе: — Твое здоровье!
