словно я болен гриппом «Драйгейта».
– Ого как хорошо или ого как плохо? – уточняет Сэм.
– Очень даже хорошо, – отвечаю я таким же хриплым голосом. Собравшись с духом, я делаю еще глоток.
Сэм отпивает из своего бокала, справляясь лучше меня.
– Ага, – выдыхает она, – то что надо.
День 3 вне блока
Шансы, что мы сможем встретиться с Акими, когда на улицах столько солдат, равны нулю, так что последующие три часа мы сидим тут и пьем. Вернее, я пью. Я намеревался выпить бокал-другой, но, должно быть, потерял счет. Сэм выпила один бокал и перешла на воду.
– Ладно, хорошо, – говорит она, вращая и покачивая бокал с водой, словно в нем вино, – сколько раз ты чуть не умер с тех пор, как наступил конец света?
Думая об этом, я не могу сдержать смех, вспоминая, как Рен пыталась убить меня, две ходки через туннель с крысами, как на меня в деревне на окраине города напали Полоумные, Тайко Рот пытался убить меня дважды, как я упал в ледяную реку, и многое другое.
– Если честно, – отвечаю я, – сбился со счета.
Мы оба истерически смеемся, и я наклоняюсь так низко, что весь виски из бокала выливается на пол. Мы замолкаем и, посмотрев на беспорядок, снова смеемся.
– Ладно, ладно, – выдыхает Сэм, – твоя очередь. Что хочешь узнать?
Я размышляю, и на ум приходит очевидный вопрос.
– Как, черт возьми, ты пережила наступление конца света? Клоны выжили, потому что были под «Побегом», заключенные выжили благодаря Отсрочкам, Совершенные… Не знаю, потому что они Совершенные? Но как тебе удалось выжить?
– Мусорные баржи, – беспечно отвечает Сэм.
– Мусорные баржи? – удивленно повторяю я.
– Мусорные баржи.
– Не хотите ли рассказать поподробнее? – спрашиваю я, заставляя ее снова смеяться.
– Я была ребенком-барахольщиком, – рассказывает Сэм, опуская глаза, словно стесняясь этого факта.
– Слыхал, вы предпочитаете, чтобы вас называли отверженной молодежью, – говорю я, чтобы снять напряжение.
Не удержавшись, Сэм фыркает, и вода вытекает у нее из носа. Это забавляет нас, и мы катаемся по полу от смеха. Наконец, взяв себя в руки, Сэм толкает меня:
– Вот мерзав… – она замолкает, хватая меня за руку, когда через весь зал раздается шум солдат, патрулирующих улицы за пределами заброшенного паба.
Мы смотрим друг на друга со страхом в глазах, лежа на полу.
Минуту спустя все снова стихает.
Мы встаем и занимаем свои импровизированные стулья (я на старом ящике, Сэм на маленьком приставном столике).
– Хэппи отравила дождь ядом Полоумных, – вполголоса продолжает Сэм, – а дожди были сконцентрированы над населенными частями света. Я была в море в двух километрах от берега. В то время я рыскала на одной из барж, искала электронику, одежду или что-нибудь ценное, что можно починить и продать. Так далеко дождь Хэппи не посылала, и поэтому я и другие дети-барахольщики на баржах выжили. Должна признаться, мы были просто в шоке, когда вернулись на берег.
– Эй, а ты знала Пода до всего этого? Он тоже был ребенком-барахольщиком.
– Что, думаешь, если мы оба выросли в деревнях бездомных, то должны быть знакомы? – спрашивает Сэм с ноткой гнева в голосе. – Ну, так получилось, что да, мы были знакомы. Но это просто совпадение, – глядя на выражение моего лица, она смеется, в этот раз тише.
– Ладно, ладно, – бормочу я, – твоя очередь.
С секунду Сэм размышляет, притворно постукивая пальцем по подбородку.
– За что тебя упекли в тюрьму? – спрашивает она и наклоняется вперед, поднимая брови с деланным вопросительным выражением лица.
Я вздыхаю, поскольку мне становится не до шуток. Как обычно, когда кто-то поднимает тему моего ареста, в моем сознании с поразительной ясностью возникает яркий образ падающего с крыши мальчика. Я вижу, как моя сестра стоит там, на краю Вертикали «Черная дорога», невероятно высокой башни, где мы когда-то жили, ее лицо скрыто под маской для Хэллоуина. Я вижу, как парнишка отступает и его глаза кричат: «Нет, нет, этого не может быть».
– Я взял на себя вину за то, что сделала моя сестра, – отвечаю я.
– А что сделала твоя сестра? – спрашивает Сэм.
– Это уже два вопроса, – говорю я, отпивая виски.
– Ну и ладно. Твоя очередь.
– Что за дела с ребенком? – спрашиваю я без колебаний.
– Это, наверно, самый бестолковый вопрос из всех, что я слышала, – говорит Сэм. – В каком смысле «что за дела»?
– Не знаю, – отвечаю я, алкоголь вселяет в меня больше уверенности, чем подобает, – ну, типа, кто отец, когда ребенок должен родиться, девочка или мальчик, и как так получается, что ты не устаешь носиться туда-сюда в таком положении?
– Это уже три… четыре вопроса, – грустно произносит Сэм.
– Можешь не отвечать, – говорю я, потянувшись за бутылкой и обнаружив, что виски осталась только четверть.
– Выбери один вопрос, – предлагает Сэм. – Может, отвечу.
– Кто отец? – спрашиваю я.
Она вздыхает:
– Он умер.
Сэм протягивает трясущуюся руку и хватает с пола почти пустую бутылку, подносит к губам, но, передумав, вставляет пробку обратно и ставит бутылку на пол.
– Сэм, я… – начинаю я, но не знаю, что сказать.
– Знаю, – отвечает она, – ты хороший человек, Лука. Тебе не все равно, ты хочешь, чтобы я тоже была хорошей, но я не такая, я не хорошая. Мне плевать и всегда будет плевать.
– Не думаю, что это правда, – возражаю я. – Ты хорошая, и тебе не все равно. Тебе не плевать на друзей и на своего ребенка. Каждый раз, когда тебе грозила опасность там, на Втором Уровне, ты опускала руки на живот, будто хотела убедиться, что малыш в безопасности. Ты хоть осознавала это?
Сэм проводит руками по волосам:
– Ну да, может и так, – глубоко вздохнув, она встает. – Нужно выдвигаться, постараться вернуться в библиотеку, пока ты не напился и еще держишься на ногах.
Я смотрю на дверной проем, в узкую щель, сквозь которую проникает свет уличных фонарей, и вижу, что небо черное как смоль. Я пытаюсь понять, который час, и предполагаю, что уже больше 22:00.
– Хорошо, – соглашаюсь я, неустойчиво держась на ногах, мир вокруг будто плывет и шатается перед глазами. Неожиданно я понимаю, что пьян. Я чувствовал себя нормально, несколько самоуверенно, но это состояние очень быстро превратилось в полное опьянение.
Я никогда раньше не напивался. Когда мне было двенадцать, мы с друзьями распили бутылку пива, которую один из них украл у своего отца. Мы все притворились пьяными, спотыкались, смеялись, как наркоманы под «Побегом», но сейчас все по-настоящему. С одной стороны, я ненавижу это состояние отстраненности, легкого перевозбуждения, непревзойденности и в то же время заторможенности, но, с другой стороны, мне это даже нравится.
Мы идем к двери, и с каждым шагом кажется, что земля под ногами ниже, чем я ожидал.
– Глупо было напиваться! – объявляю я громким шепотом. – Ну то есть… В смысле, о чем мы только думали? Мы собираемся бежать, спасаясь… и мы пьяные!
– Ты пьяный, – отвечает Сэм, не оглядываясь на меня. – Я совершенно трезвая, благодаря тебе. Сосредоточься, Лука.
– Да, – говорю я и, спотыкаясь о свои же ноги, смеюсь.
– Лука, может, заткнешься? Если ты не заметил, мы посреди города и нам грозит опасность!
– Ага, – отвечаю я, потрясывая головой, пытаясь рассеять туман. – Да,
