вечером по субботам или как лучше прятать в комнате жрачку.
Слава богу, в этом маразме, который гордо назывался порядком, меня заселили в комнату — такую, знаете, со светленькой мебелью, аккуратными полочками, прямо Ikea какая-то — с классным соседом, которого звали Стефан. Мы друг друга понимали с полуслова, хотя и разговаривали на смеси французского и итальянского. Это специфическое общение стало нашей с ним фишкой.
И вот я вновь встречаю его, и у меня такая уверенность, что я встречаю человека более одинокого, чем я.
У Стефана не было брата, которого он мог бы обожать или ненавидеть. Родители его — люди необычайно жесткие. Отец — армейский генерал, мать из парижской аристократической семьи: у такой пары не мог не появиться сын-гомосексуалист. Я, правда, никогда не был в этом уверен на сто процентов, но и в ужас от такого расклада не приходил. Стефан казался таким беззащитным, и я всегда старался оградить его от насмешек окружающих. Первый раз в своей жизни, а возможно, и единственный, когда я был движим тем, что можно назвать чувством солидарности. Часами я выслушивал истории про его одиночество, как он таскался по всему миру вслед за родителями, про неусыпный надзор нянек из Эфиопии и Панамы, об отсутствии товарищей по играм, о запрете разговоров за столом. Его папа с мамой, правда, имели право поговорить, но все равно молчали, поскольку не знали, что сказать друг другу. До семнадцати лет Стефан ни разу не был на пляже, то есть он, конечно, иногда проводил каникулы на море — но на яхте. А так, чтобы растянуться на песочке и поджариться, как следует, такого не было. Моя же семейка напоминала рынок Вуччириа в Палермо или какой-нибудь базар в Редджо-Калабриа, не знаю, с чем и сравнить, главное, что в этих местах на Юге все постоянно шумят, и поэтому ты себя ощущаешь в своей тарелке.
Машина резко затормозила, и я проснулся. Звучала песня Ван Моррисона, которую я считаю самой красивой песней о любви всех времен и народов: Have I Told You Lately That I Love You?
Я открыл глаза и увидел, что Стефан поет, не отрывая взора от дороги. Тонкий профиль, выдающийся нос, черт возьми, он был в точности похож на Паоло Уччелло, портрет которого висел в нашей библиотеке, ну просто копия.
— Ты ведь голубой, правда?
— Зачем спрашиваешь, Леон, если и сам все понимаешь?
— Ну, так, кое-что уточнить для себя. Я понял по твоей манере вести: геи машину водить вообще не умеют, и ты еще одно тому доказательство. Резко тормозишь на повороте вместо того, чтобы чуть сбросить…
Стефан улыбнулся мне обезоруживающей улыбкой. От него веяло такой братской приязнью, что я чувствовал, что он и в самом деле бесконечно близкий мне человек, хотя от этой мысли мне становилось как-то не по себе.
— Леон, ты что, злоупотребляешь коксом?
— С чего ты взял?
— У тебя кровь идет из носа.
Элегантнейшим жестом — о, как подобные манеры нравились моей маме! — Стефан извлек из кармана носовой платок и протянул мне. Блин, опять у меня кровь, опять. В последнее время все чаще и чаще, даже если я и не усердствовал особо с дозами. Принимая во внимание последние приключения, иммуннозащитные свойства организма, видимо, истощились до минимума. Моя несчастная плоть молила о пощаде.
Я не спешил утирать кровь. Сначала я достал мобильник и сфоткал самого себя. Меня прикалывало, как у меня кровища из носа хлещет. Когда я замечал такое по утрам, цифровой камеры, как назло, под рукой не случалось. Я теперь, наверное, распечатаю этот снимок в большом формате да и повешу у нас дома — над кроватью Лолы.
Вот так, обменявшись колкостями, Стефан и я признались друг другу в собственных пороках.
— Что, по-твоему, лучше: быть педиком или наркоманом?
— В нашем доме, Стефан, лучше быть педиком, вне всяких сомнений.
— А вот у нас — наркоманом!
— Ага, а вот если бы одновременно — и педик, и наркоман, это был бы аллес.
Мы стали ржать, и впервые я не чувствовал себя неловко в компании с голубым. Как-то летом, на Ибице, мне довелось познакомиться с одним. Было понятно, что он на меня глаз положил, он мне предложил выпить в одном из чирингуитос, смотрел на меня похотливым взглядом — еще одно слово, от которого я тащусь, похотливый — а главное, смеялся над моими шутками, в которые вообще никто не врубался. Этот крендель все трындел и трындел без умолку, а я все заказывал и заказывал: чистую водку, водку со льдом, водку с лимоном, ну и водку с тоником — для разнообразия. А потом ситуация обострилась, парнишка возбудился настолько, что стал как бы невзначай трогать меня за ляжки. Подкатился, сука, с лаской, так что у меня уж никаких сомнений относительно его намерений не оставалось, и я даже чего-то такого с его стороны ожидал. Тогда я ему швырнул салфетку в лицо и обматерил. Он окаменел на своем табурете, сконфуженный донельзя. Что, человек не может просто так тебя угостить, и все? Нет же, обязательно должны быть какие-то задние мысли — блин, меня это особенно бесит. Проблема в том, что у меня всегда были сомнения относительно собственной натуры, и потом, меня беспокоило пристрастие к анальному сексу. Так ведь и параноиком недолго стать.
Со Стефаном совсем другое дело. Именно он частенько организовывал мои залеты и сам же потом из них меня вытаскивал с потрясающим изяществом. Спасая меня, он, похоже, и сам испытывал невероятное удовольствие. Жаль, что я не оценивал его присутствие в моей жизни так, как он этого заслуживал.
Разумеется, я пытался подсадить его на алкоголь и на ганджубас — о коксе и о девочках даже речи быть не могло, — но пробить этого парня мне так и не удалось, хотя и очень хотелось. Стефан единственный относился ко мне с искренним и глубоким уважением. На меня ведь все всегда смотрели неодобрительно, потому что мне нравилось рыгать, а главное, я почему-то всегда смеялся во время утренней медитации: а о чем еще может думать подросток в восемь утра? Правильно — чтобы никто не мешал ему справлять естественные потребности.
Мы въехали в окрестности Перпиньяна, окутанные словами и мыслями. Я был счастлив вновь обрести Стефана. Он между тем открывал ворота своего дома, вокруг которого бегали лабрадоры. Такой, знаете, французский maison, белый, полный жизни, с живописным навесом, увитым глициниями, и стульчиками из кованого железа во
