Она оказалась способной ученицей Пэтси. Преображение, начатое в день свадьбы, продолжалось.
Эммелин сменила гардероб. Теперь она выглядела так, словно сошла с картинки модного журнала, чем приводила мужа в замешательство. Пэтси заявила, что Эммелин не может жить на ранчо, не имея джинсов и сапожек. Полки и ящики шкафа ломились от новой одежды. Все было бы ничего, если бы в ней она выглядела как раньше. Но нет — в джинсах и ковбойских сапожках ее ноги казались еще длиннее. Это замечал не только Джонни.
Поведение ковбоев на ранчо и родственников Джонни не оставляло сомнений в том, какое впечатление производила на них преображенная Эммелин. Все поворачивались, когда она заходила в конюшню поговорить с мужем. Дакота и Монтана лезли из кожи вон, желая рассмешить ее, и наемные работники тоже были не лучше. Заинтересованное подмигивание, пылкие взгляды, одобрительное поднятие бровей — им всем явно пришлась по вкусу новая миссис Брубейкер. Уже этого было бы достаточно, чтобы Джонни с трудом сохранял отношения с женой в рамках договора.
По счастью, Эммелин не понимала потрясающих изменений в своей внешности, и внимание окружающих не трогало женщину. Казалось, она всегда была погружена в свой собственный мир. Джонни восхищался ею. Ему нравилось в ней все, и в этом-то и заключалась проблема. Она слишком ему нравилась.
Хотя днем они почти не общались, ночью не могли наговориться. В спальне, залитой лунным сиянием, лежа каждый на своем месте, они чувствовали, что их души родственны, и говорили обо всем. Истории детства, обсуждение моральных ценностей, шутки, анекдоты, пристрастия и увлечения… Это мало походило на реальность: молодожены обычно по-другому проводят свои ночи. Джонни понимал, что такое общение не слишком помогает ему сохранять дистанцию и поддерживать деловые отношения с женой. И каждое утро ему приходилось принимать ледяной душ, чтобы не выказать Эммелин истинных чувств, обуревавших его.
Его слабость могла моментально разрушить все, чего они достигли, но решимость Джонни пропадала, едва Эммелин выключала свет, и ему ничего не оставалось, как продолжать вести бесконечные разговоры. Ее очарование было безгранично. Сама того не желая, Эммелин запросто вила веревки из Джонни. Благосостояние ничего не значило для нее, и это делало ее еще более привлекательной. Положение усугублялось еще тем, что отец никак не хотел угомониться и оставить их в покое. Симпатия Большого Дедди к Эммелин росла с каждым днем.
Наступила суббота. Это означало, что прошло уже ровно четыре недели со дня их свадьбы. В честь этого события Большой Дедди решил устроить для семьи гавайский пир — луау — около бассейна внушительных размеров. На специально для этого случая сооруженном очаге жарился молочный поросенок. Столы вокруг аппетитно шипевшего на вертеле поросенка были завалены тропическими фруктами, экзотическими салатами и другими яствами, которых Эммелин в жизни своей не видела. Слуги, одетые в травяные юбочки и гавайские рубашки, разносили напитки. Светящиеся фонарики окружали бассейн, и повсюду были расставлены уютные тростниковые кресла.
Ледяная скульптура в виде вулкана извергала пунш ярко-красного цвета, изображавший раскаленную лаву. Те, кто отведали его, утверждали, что на вкус он тоже мало чем отличается от обжигающей лавы. Большой Дедди пригласил на праздник и родителей Эммелин. Все говорили одновременно, гам стоял невообразимый, все веселились и были счастливы, если не считать бедных отца и мать Эммелин, чувствовавших себя не в своей тарелке среди шумного веселья. Эммелин, согласно сценарию праздника, усадила мужа в большое плетеное кресло, предназначенное для них двоих и установленное на специальном помосте — ланаи. В яркой юбке-саронге и блестящем топе, не доходившем до бедер, с едва прикрытой грудью, Эммелин чувствовала себя несколько скованно. Пэтси настояла, чтобы она накрасилась и воткнула несколько роскошных орхидей в волосы, как это делают женщины на Гавайях.
— Я мошенница, — шепнула Эммелин Джонни, усаживаясь рядом и прижимаясь к нему. Выставленная на всеобщее обозрение, она неуклюже сидела, пытаясь унять радость от представившейся возможности побыть в роли его жены.
— Почему?
— Ты знаешь почему.
Обведя взглядом собравшихся, Джонни небрежно обнял ее за плечи с видом собственника. Как ни приятно ей было его объятие, она прекрасно понимала, что это всего лишь шоу. Заметив, что миссис и мистер Артур наблюдают за ними, Джонни прижался губами к виску Эммелин, а затем еще крепче притянул жену к себе. Хотя в его действиях не было особого пыла, невольная краска стыда залила шею и плечи Эммелин. Она покосилась на родителей. Вроде бы, они купились на это. Хорошо, потому что именно сегодня молодожены собирались сделать свое ошеломляющее заявление.
Мать Эммелин была облачена в просторное цветастое платье, которое носят жительницы Гавайских островов, — муу-муу, — она надела его прямо поверх своего обычного коричневого костюма. Ее коричневые туфли на толстой подошве выглядывали из-под яркой оборки, что вносило полный диссонанс в ее наряд, орхидеи обвивали взмокшую шею, а волосы казались еще более растрепанными, чем обычно. Эммелин подумала, что Макс мог бы изменить внешность матери всего несколькими взмахами ножниц и мазком губной помады. Не уродина же она. Ей просто неинтересно заниматься своей внешностью. Она слишком занята, чтобы обращать внимание на веяния моды. Эммелин усмехнулась. Видимо, Пэтси все-таки сумела оказать на нее какое-то влияние. Она перевела глаза на отца. Он смотрелся немногим лучше жены. Влажные пряди тонких волос свисали на пухлые щеки. Его единственной уступкой гавайской теме было цветочное ожерелье, которое Большой Дедди нацепил ему на шею, и стакан пунша, который он с опаской выпил. Теперь ее родители сидели рядом около ланаи словно аршин проглотив. Они казались инородным телом среди веселящихся Брубейкеров. Однако оба стоически делали вид, что им нравится весь этот хаос. Чего не стерпишь ради единственной дочки!
— Ты в состоянии танцевать лимбу? — спросил Джонни, ухватив кусочек закуски с проносимого мимо подноса и махнув рукой в сторону площадки, где гавайский ансамбль уже играл зажигательную мелодию. — Большой Дедди устраивает соревнования в этих акробатических упражнениях. Правда, хотим мы того или нет, но нам придется принять участие.
— О да, конечно! — Разочарование тяжким грузом легло на ее сердце. Как она хотела, чтобы эти маленькие спектакли, которые они устраивали, не огорчали его так сильно! В глубине души Эммелин понимала, что она неподходящая жена для него. Притворяться так тяжко для Джонни. Однако они рабы своей сделки, и если должны провести следующие одиннадцать месяцев, изображая брак, значит, так тому и быть.
