Ночь приключений подходила к концу. Предстояло самое сложное и ответственное приключение – похищение Нюрки у деспотических родителей.
– Поспешим! – воскликнул Василий Заец, – маленькая Вероника, наверное, ждет нас с нетерпением. А до Вшивой горки не менее пяти морских узлов пути.
– Есть, капитан! – ответил верный Стенли.
Подходя к дому, в котором жила Нюрка Брызжейко, Василий сказал:
– Поклянись, Стенли, что тайна окутает похищение маленькой Вероники, и ни одна душа в мире не узнает этой тайны. Имей в виду, что в противном случае цербер-отец подошлет ко мне наемных убийц, а Веронику заточит в монастырь!
– Клянусь, капитан.
– Поклянись островом сокровищ! – придирчиво сказал Василий.
– Клянусь островом.
– То-то. Теперь идем.
У стены, через которую друзья по заранее намеченному плану должны были тайно перелезть, стояла лестница. – Небо благоприятствует нашему плану, – воскликнул Василий Заец, – лестница подвернулась нам как нельзя более кстати.
Среди ночной мглы светилось только одно окно второго этажа.
– Она там. Где веревка?
– Ч-черт! Забыл дома!
В ту же минуту к ногам похитителей упал конец сделанной из простынь ленты.
– Какой-то неизвестный, но благородный друг содействует нашему плану, – прошептал энергичный Стенли. – За дело!
Василий схватился за простыню, неуклюже повис в воздухе и задрыгал ногами.
– Вы, молодой человек, ножку мне на плечо поставьте. Ничего, что запачкаете. Я потом, вытру, – раздался чей-то скрипучий голос.
Из темноты выдвинулась мрачная тень.
– Вы наш добрый гений? – спросил Стенли.
Ночной пришелец утвердительно кивнул головой. В этот момент лента оборвалась, и Василий мягко шлепнулся на Землю.
– Т-с-е. Тише… – сказал незнакомец, – идемте через черный ход, а то так и голову проломить недолго. Идемте, молодой человек.
– Скоро вы там? – нетерпеливо спросил женский голос сверху.
– Сейчас приведу, Нюрочка. Держитесь за меня, молодые люди, а то ничего не видно…
Маленькая Вероника ждала Реджинальда с явным нетерпением. В руке у нее была корзинка. Под мышкой – чулочно-вязальная машинка.
Василий Заец с чувством потряс руку незнакомца.
– Я обязан вам жизнью. Вы мой доброжелатель.
– Это верно, что я доброжелатель, – прошамкал незнакомец, – кто родной дочке добра не желает? А я со своей стороны даю чулочно-вязальную машину. И комод. Почти новый. Живите. Чего там. Я ничего не имею… Теперь такой народ пошел… Не хотят жениться, и все тут… К-куда же ты?! Стой!
Василия Заеца настигли в саду. Бесстрашный капитан отбивался от старого цербера руками и ногами. Даже пытался укусить свирепого родителя за ногу.
– Теперь не уйдешь, – сказал родитель укоризненно, – женись, сукин кот.
Василий Заец зажил тихой жизнью плантатора. О грехах прошлого старался не вспоминать.
Мистер Фингльтон и его дочь
Из неоконченного романа
Перед фамилией Фингльтон я, не задумываясь, ставлю знак минус. Именно этому господину я обязан тем, что с утра до вечера нахожусь в состоянии раздражения. Он до такой степени нахален и толстокож, что никакие намеки на нежелательность его общества не могут его пронять. В этом человеке сосредоточились все американские недостатки и нет ни одного из американских достоинств. При этом недостатки, которые у иных моих соотечественников носят довольно милый и безобидный характер и составляют лишь еле заметную черту, у мистера Фингльтона доведены до крайности, очищены от примеси всего симпатичного и человеческого. Они заложены в его натуре, так сказать, в химически чистом виде. Американцы чрезвычайно общительны. Мистер Фингльтон надоедлив. Американцы знают себе цену. Мистер Фингльтон самонадеян. Американцы любят грубоватую шутку. Мистер Фингльтон обладает остроумием жеребца и в состоянии издавать одно лишь ржание. Американцы иногда чересчур оптимистичны. Мистер Фингльтон просто глуп. Американцы деловиты и уважают деньги немного больше, чем они того заслуживают. Для мистера Фингльтона деньги – это все, это предмет его страстной любви, это постоянная тема для разговора, это бог, которому он молится. Обычная американская способность быстро делать деньги доведена мистером Фингльтоном до виртуозности. Она превратила его в своеобразного маньяка, в какой-то автомат для выколачивания денег. В истории человечества не было войны или кризиса, которые не рождали бы нуворишей, эту отвратительную разновидность могильных червей. Я очень хорошо помню дельцов, разбогатевших на войне 1914–1918 годов. Это была весьма противная публика. Туповатые, ослепленные своим богатством люди, они с комической важностью покупали картины, везли из Европы целые замки, с важным видом слушали в Карнеги-холл Баха и Брамса и обвешивали своих вульгарных жен и хорошеньких любовниц драгоценностями с таким усердием, с каким дети украшают елку. Но по сравнению с нуворишами, которых выплеснула на поверхность последняя война, те люди представляются мне чрезвычайно интеллигентными и в общем безобидными людьми. Весь ужас существования мистера Фингльтона и ему подобных заключается в том, что они, подобно прежним нуворишам, создают послевоенную моду. Они задают тон жизни. Их неприкрытый цинизм привел к тому, что современная состоятельная их молодежь ничем, собственно говоря, не отличается от животных. Все эти демонстрации голых, помпейские собрания, от которых даже прожженный – парижский холостяк мирного времени пришел бы в ужас, всё эти папуасские танцы, клубы кокаинистов и курильщиков опиума, официальный союз гомосексуалистов и лесбиянок, романы с описанием пятисот способов любви (их вы можете найти в любой добропорядочной гостиной) – все это Настолько чудовищно, что не умещается в моем сознании.
Мистер Фингльтон едет не один. Он взял с собой дочь, восемнадцатилетнюю девицу по имени Одри. Когда началась война, этому существу было всего лишь шесть лет. Сейчас это образцовый экземпляр богатой послевоенной девушки. Не знаю, может быть, я действительно достиг того предела старости, когда человек просто перестает понимать настоящее, когда между молодостью и старостью образуется совершенно непроходимая пропасть, но Одри для меня так же непонятна и чужда мне, как жительница Марса.
Кто бы мог подумать, что, эволюционируя в течение нескольких миллионов лет, самая обыкновенная обезьяна превратится в конце концов в такое совершенное по красоте животное, как Одри, сохранив при этом в полной неприкосновенности свой обезьяний ум!
Разумеется, Одри очень довольна той жизнью, которую она ведет. Она довольна своим положением, своими друзьями, которые, провожая ее на пристани, пели модную похабную песенку «Нам начихать на все на свете». Она довольна даже тем, что сейчас происходит в Америке. У нее нет этого ощущения потери, которое томит людей моего возраста. Я силюсь быть объективным. Я собираю все доводы в пользу этой красавицы. Ведь в двадцатых годах, когда я был молодым жеребенком, мне тоже были непонятны вздохи стариков. Я жил тогда полной жизнью, веселился напропалую и совершенно не думал об инвалидах и безработных. Тогда тоже было вызванное войной падение нравов. Тогда тоже пьянствовали девушки из хороших семей, носили короткие юбки и больше всего боялись, что кто-нибудь может заподозрить их в целомудренности. Однако тем временам позавидуют сейчас даже квакеры из штата Пенсильвания.
Одри – великолепный образец современной моды. Когда нас знакомили, она сказала:
– Послушайте, для своих лет вы отлично выглядите. В последнее время мне надоели молодые. Пользуйтесь случаем.
А ее болван-папаша вместо того, чтобы простонать «Ах, Одри, как ты можешь» или что-нибудь в этом роде, похлопал ее по спине и, восторженно хохоча, заорал:
– Нет, честное слово, этой девке цены нет!
И тут же, считая, очевидно, что нет такого предмета в мире, стоимость которого нельзя было бы определить при помощи денег, добавил:
– Моя Одри стоит по крайней мере двести миллионов золотом! А если перевести это на сегодняшний курс, то бумажки не поместятся даже на этом пароходе.
За время шестидневного путешествия по океану (когда-то «Куин Мери» проходила это расстояние в четыре с половиной дня) я очень хорошо присмотрелся к Одри.
Вот краткий результат:
Что Одри знает:
Она знает, что Земля круглая. Знает, что есть Атлантический и Тихий океаны, река Миссисипи и хлебная биржа в Чикаго. Из сорока девяти штатов Америки она могла бы назвать только шесть: Нью-Йорк, Калифорнию, Флориду, Нью-Джерси, Пенсильванию и почему-то Орегон. Она знает, что счастье человеку могут принести только деньги. Знает фамилии Вашингтон, Рузвельт, Боулти (знаменитый боксер), Гэмперс (автор порнографических романов), Лонгфелло и Шекспир. Последних двух она знает понаслышке, но не читала. Когда я спросил, почему – она ответила: «А пусть все они идут к чертям собачьим». Она знает все, что касается отношений между мужчиной и женщиной и очень любит об этом говорить. Считает, что рожать детей «могут только негритянки» и что это «не дело для белой женщины». Она отлично знает породы собак и назвала мне семнадцать особенно модных. Она знает буквально тысячи неприличных анекдотов и записывает их в книжку, чтобы не забыть. Она знает, что Россия – страна, где живут сумасшедшие, но ехать в Россию не боится, так как «эти сумасшедшие – тихие и безопасные». Одри твердо знает, что она высшее существо и таких, как она, есть во всей Америке не более тысячи, но тем не менее есть хорошенькие мальчики из низших слоев и что в этом нет ничего плохого. Она, видите ли, демократична. Она знает сто двадцать видов выпивки, но предпочитает чистый спирт.
