Владимир знал: если сестра что-нибудь задумает, то ничто в мире не заставит её отступить от своего плана.
– А если окажется, что этой девушке операция не поможет? Или если операция пройдёт неудачно – что тогда?
– В любом случае Кэт останется у меня, – твёрдо сказала Таня. – Я взяла её под свою опёку и ни за что не брошу.
Владимир не знал, как ему реагировать. С одной стороны, не очень-то ему всё это нравилось. Много непонятного для него. С другой стороны, ему импонировала позиция сестры, её твёрдость. К тому же, он не хотел её обижать.
– Хорошо, Танюша. Я пока не тороплюсь домой. Буду кататься на лыжах и обдумывать концепцию своего произведения. В лондонской суете это вряд ли удастся. Поэтому пока не буду покидать Альпы. Здесь чудесно! Я буду звонить и узнавать, как ваши дела. Передавай привет очаровательной таинственной незнакомке. – Владимир хотел сказать на прощание что-нибудь тёплое, как-то поддержать сестру в её стремлении помочь Кэт. – Я сегодня же куплю бутылку шампанского, настоящего, французского, из Шампани, и когда прелестная Кэт снимет повязку с глаз и увидит мир – мы поднимем бокалы за это!
Глава 4
Таня возвращалась с работы на такси. Путь удлиняли многочисленные пробки в час-пик, где в бездействии теряли время тысячи людей. Таня уже научилась в такие моменты отключаться от действительности, погружаться в себя и думать о своём – о своих репортажах, о своих взаимоотношениях с людьми и вообще о жизни. Может, и неплохо иметь такое время для раздумий – разве в хаосе современной жизни можно выкроить минуту для философских размышлений. Татьяна давно убедилась, что для неё это просто-таки благо. Она любила пофилософствовать вообще и по отдельным проблемам в частности. Иногда вот так, в автомобильных пробках ей приходили в голову отличные идеи или способы решения каких-то проблем. Так что как только транспорт на улице начинал замедлять ход, а потом и вовсе останавливался, Таня, в отличие от других, не проклинала дороги, машины, большой город, нерасторопных полицейских, приезжих и т. д. и т. п., а уходила в свой мир, где не было места дорожно-транспортным проблемам.
Так было всегда, но только не сегодня. Сегодня она торопилась домой. Сегодня Кэт можно снимать повязку с глаз. Сегодня Кэт увидит мир! Мир, в котором прожила 19 лет и которого совершенно не знает. А что значит для человека, жившего в темноте, вдруг увидеть мир! Она знала предметы наощупь, а теперь увидит всё наяву, в разноцветье красок. Наверное, это будет потрясением для неё. «Придётся ей рассказывать, – подумала Таня, – что это солнце, это деревья, а качаются они потому, что ветер их колышет, это дома, а это люди ходят». Знакомые предметы обихода она, наверное, будет узнавать, сначала ощупав их. Ведь она так привыкла их воспринимать. «Сняв с глаз повязку, первой Кэт увидит меня. Интересно, как она меня воспримет? Понравлюсь ли я ей? Может быть, она представляет меня совсем иначе. А может ли она вообще что-либо представлять, если она никогда ничего не видела?»
Татьяна размышляла, стараясь отогнать от себя самую страшную мысль. Ведь ко всему, о чём она думала, должна добавляться приставка «если». Если операция прошла успешно. Если же операция окажется неудачной и Кэт, сняв повязку, снова ничего не увидит, то трудно себе представить, какова будет моральная травма несчастной девочки и как она на это отреагирует. Татьяне даже в голову не приходило, что ей делать в таком случае, как себя вести и какие слова говорить. Она старалась не думать о таком исходе и, будучи сама оптимисткой, настраивала Кэт только на благоприятный результат. А вот сейчас, когда оставалось несколько часов до решающего момента, Татьяне стало не по себе. Она поняла, что взяла на себя слишком большую ответственность. Если операция окажется неэффективной, Кэт получит тяжёлое моральное потрясение и тогда уже вся вина будет возложена на неё, на Татьяну Боброву. И никуда она не денется от сознания своей вины, ведь именно она втянула Кэт в эту авантюру с операцией, убеждая, что Кэт обязательно прозреет…
Татьяна глянула в окно. Вечерело. «Пожалуй, мы снимем повязку завтра, при дневном свете. Негоже впервые увидеть мир в сумерках. Ведь Кэт запомнит этот миг прозрения на всю жизнь», – подумала она. Всё-таки лучше было ехать домой на метро. Хоть там и давка, и масса неудобств, а вышло бы быстрее, чем торчать в пробке.
Но зато такси подвезло её прямо к подъезду. Поднимаясь, Татьяна нащупала в сумочке ключ. Два-три дня назад у неё случилась досадная неприятность: она обнаружила, что потеряла ключ от квартиры. Тогда ей пришлось идти к Лидии, у неё она оставила свой запасной, чтобы та могла навещать Кэт в её отсутствие. Вчера они сделали новый ключ. Правда, где-то в уголке сознания промелькнуло, что надо бы сменить замок, ведь это могла быть и кража ключа. Но замок – это потом, сейчас надо решать проблемы с Кэт. Татьяна почувствовала, что сердце забилось чаще, а по телу пробежала нервная дрожь. «Я ей скажу, что снятие повязки отложим на завтра, – подумала она, – я ей всё объясню. Только бы Кэт согласилась! А если она захочет сегодня?» Татьяна поняла, что сама очень боится предстоящего действа, и потому готова всячески оттягивать его. Кэт, наверное, хочет поскорей видеть всё вокруг своими собственными глазами, а Татьяна уже чуть ли не физически ощутила груз ответственности на своих плечах. Как он давил, Боже, как он давил! И зачем только она ввязалась в эту историю! Да нет же, всё будет хорошо, ведь оперировал профессор…
Непослушными от волнения пальцами Таня открыла дверь. В квартире было темно. «Значит, Лидия ещё не заходила», – подумала она. Обычно Лидия включала свет, а Кэт этого никогда не делала, она могла сидеть и без света.
– Кэт, привет! Где ты? Как у тебя настроение? – Таня в темноте искала выключатель, и, споткнувшись обо что-то, едва не упала. – Ты готова…
Лампочка зажглась, и Татьяна увидела, ЧТО лежит у неё под ногами. Это была Кэт… Неподвижная Кэт в луже крови с кухонным ножом в сердце… И тут сознание Татьяны как бы раздвоилось. Одна Татьяна закричала, упала на колени возле Кэт, другая словно со стороны наблюдала за ней: «Чего ты кричишь? Ты же не боишься ни мышей, ни лягушек, ни мафии – чего же ты сейчас кричишь? Ведь это происходит не с тобой. С тобой просто не может произойти ничего подобного. Чей-то дурной сон тебе видится наяву, это не ты стоишь на коленях возле бездыханного тела…»
Татьяна, которая склонилась над Кэт, видела нож в её груди и думала, что может спасти её, если вытащит нож. И хотя в мозгу билась мысль: «Не бери его! Не бери его!» – она знала, что не надо его трогать, что в плохих детективах случайные свидетели берут в руки орудие убийства и тогда на них падает подозрение, она всё-таки вынула его. Она держала окровавленный нож и не понимала, зачем его взяла и зачем он в её руках.
